***

В тот августовский полдень, когда воздух дрожал, как натянутая струна, а тени от лип ложились на тротуар резкими чёрными мазками, я впервые увидел её — или, вернее, ту, кого впоследствии стал называть *она*.

Она стояла у витрины антикварной лавки, склонив голову к плечу, и рассматривала фарфоровую статуэтку — пастушку с безмятежной улыбкой и розовыми щёчками. Свет, пробивавшийся сквозь листву, рассыпался по её волосам золотыми искрами, превращая каштановые волны в нечто неуловимо драгоценное. Я замер, боясь нарушить это мгновение, боясь спугнуть хрупкую гармонию, сложившуюся в моём восприятии.

Её профиль был вычерчен с той безупречной точностью, какая встречается лишь в старых голландских гравюрах: тонкий нос, чуть приподнятый подбородок, линия губ, словно проведённая дрожащей, но уверенной рукой мастера. Она не замечала меня — да и откуда ей было знать, что в этот миг она стала центром моей вселенной, крошечной точкой, вокруг которой закружились все мои мысли, воспоминания, сны?

Когда она наконец отошла от витрины, я последовал за ней, не осмеливаясь приблизиться, но и не в силах оторваться. Она шла неторопливо, время от времени останавливаясь у витрин, касаясь пальцами кружевных салфеток или перелистывая страницы старых книг на уличном лотке. Каждое её движение было исполнено той естественной грации, которая не нуждается в одобрении зрителей.

На углу она остановилась, чтобы купить у мальчишки-продавца букетик фиалок. Я видел, как она поднесла цветы к лицу, вдохнула их тонкий, почти призрачный аромат — и в тот же миг мир вокруг словно бы стал ярче, насыщеннее, будто кто-то невидимый добавил красок в эту картину, до того безупречную, что сердце сжималось от боли.

Я не знал её имени, не знал, откуда она пришла и куда направляется. Но в тот миг, наблюдая за ней издали, я понял нечто важное: существуют мгновения, которые нельзя удержать, нельзя присвоить. Они подобны бабочкам, прилетевшим на мгновение к вашему окну, — стоит лишь протянуть руку, и они улетят, оставив лишь воспоминание о хрупкой красоте.

Она свернула за угол, и я потерял её из виду. Но даже когда её силуэт растворился в уличной толпе, я продолжал видеть её — в каждом пятне солнечного света, в каждом изгибе тени, в каждом мимолетном аромате, напоминающем о фиалках.

И с тех пор я знаю: есть мгновения, которые не нуждаются в продолжении. Они совершенны сами по себе — как застывшая нота, как отблеск на воде, как женщина у витрины, рассматривающая фарфоровую пастушку в августовском полуденном свете.