Марк Алданов и его Убийство Урицкого

Марк Алданов и его «Убийство Урицкого»

Интерес к литературному творчеству российского эмигранта «исхода» начала XX века, Марка Алданова, возник в перестройку горбачевщины, тогда когда в России наконец то начали публиковаться многие произведения и того периода, как и иные ранее запрещенные к публикациям в «ссср».  Официоз сегодня представляет Алданова так.

Марк Александрович Ландау вошел в литературу под именем Алданова. Его жизненный и творческий путь необычен. Сын богатого промышленника с Украины, он получил блестящее образование: окончил физико-математический, а затем юридический факультет Киевского университета. Позже получил диплом Школы общественных наук в Париже. Серьезно занимался химией, опубликовал ряд научных трудов.

   В 1919 году, спасаясь от красного террора, бежал во Францию. Жил в Париже (в 1922–1924 гг. в Берлине). После начала второй мировой войны перебрался в США со своими друзьями, известными меценатами Цетлиными и бывшим российским премьером Керенским. В 1946 году вернулся во Францию, где и скончался, и был похоронен в Ницце.

   Здесь Алданов, почти не проявив себя в России, оказавшись на чужбине очень быстро завоевал громкую славу писателя-романиста. Его дебютом за рубежом стала книга о В. И. Ленине, моментально разошедшаяся и переведенная тогда же на несколько языков. Исторические исследования Алданова, его очерки, «заметки на злобу дня», печатались в самых популярных изданиях — газете «Последние новости», журналах «Современные записки», «Числа», «Русские записки» и иных.

(это был типичный творческий путь либерала пропагандиста системности политической иудаистики, здесь скрытого под «ником» писателя; таков же типаж и прочих  подобных «журнало-писателей», типа Чехова фельетониста «антоши чехонте», и обилия того же типа его последователей, идеологически прошедших через системную бизнес-журналистику «суворинщины» и политически «опылившихся» ее духом В.М.)

  В итоге (нащупав эту безпроигрышную, «я так вижу историю», стезю литературной бизнес-популярности В.М.) Марк Александрович принялся за осуществление воистину грандиозного замысла — описание европейской истории, начиная с 1762 года. Алданов издал шестнадцать крупных беллетристических произведений, большинство из которых — романы.

(многоплановая структура литературный роман еще со времен предшествующих «великой французской революции» был приспособлен материализмом  иудохристианской либералистики к разноплановому  либералистическому «чувственному» и «демократическому» простонародному бытописательству; это все те же Бальзак, Золя, Стендаль, Гюго, Диккенса, Драйзера показавшие односторонне по разному якобы врожденную порочность аристократических и буржуазных родов, и ловкость и смекалку находившегося рядом простонародья, как и иной тип мифологичности романа; это Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», а далее фантастики и детектива и т.д.; стезя у подобной литературы многопланова по целям она применяется: - и для внедрения в жизнь народов своих пропагандистских «революционно-прогрессивных» идей либералистики, и для размывания сатанистского смысла этих же господствующих человеконенавистнических дьявольских идей, как типажа «стихийности революций», и пропаганды «естественного» лжехаоса духа ее деятелей, «стихийных пассионарных революционеров»; вспомните «патриота русской партии» политического провокатора, литературоведа-публициста Кожинова, и его самозабвенную подспудную защиту типажа и Формы «западного романа», почитания им литературоведения Бахтина, на примере творчества Рабле; да это же типичная пропагандистская интернациональная каббалистическая иудаистика, системно окрашенная у Кожинова в псевдорусскую физиономистику, но оставаясь в своей Сущности «интернационалистческой, общечеловеческой» по типу В.М.)

У Алданова тематическими центрами служат две революции — французская с последовавшими за ней наполеоновскими войнами и Октябрьская в России. Над обоими циклами Алданов работал параллельно. К первым относятся романы «Девятое термидора», «Чертов мост», «Заговор», «Святая Елена, маленький остров».

(в этом последнем романе повествование ведется от лица впечетленческого детского «импрессионизма» английской девочки, лицезревшей последние дни жизни Императора изгнанника Наполеона, «злого бонни» на острове Святая Елена под надзором стражи; этот «впечетленческий» типаж уже сформировавшегося английского мышления прекрасно показан в повести Е. Замятина «Островитяне»; в российском литературоведение, как то затемнено глобальное Сущностное значение глубокого социального творчества Замятина, двух его программных произведений: - повести «Островитяне» и романа «Мы»; Замятин убежденный высоко квалифицированный технарь судостроитель, кабинетный «англофил», попал в Англию в деловую командировку на длительное время для проектного надзора и «военной приемки» строящихся там, на английских верфях, военных кораблей по заказу России; те реалии Англии и быта англичан, с которыми он столкнулся, произвели на него шокирующее воздействие; и из англофила он превратился в типологического англофоба, повесть «Островитяне» была итогом его антилиберальных и антитехнологических прозрений либеристических тенденций «научного» техницизма его современности; эпика романа «Мы» просто их подытожила В.М.)

   Попытка исторического осмысления российского Октября, который Алданов полагает исторической катастрофой, была сделана им в романах «Истоки» (1950) и «Самоубийство» (посмертная публикация в 1958 г.). Заметим, что каждый из алдановских романов составляющих серию, сам по себе вполне самостоятелен. Однако они между собой тонко связаны — от сложных историко-философских нитей до общих действующих лиц (или их предков и потомков)

Алданов ненавидел большевиков, не принимал революцию и режим, опиравшийся на террор и насилие. Он считал, что перевороты типа октябрьского не являются исторически неизбежными: - «Любая шайка, – писал он, – может при случайно благоприятной обстановке захватить государственную власть и годами её удерживать при помощи террора, без всякой идеи, с очень небольшой численной опорой в народных массах; позднее учёные подыскивают этому глубокие социологические основания».

Это официоз, а что можно сказать о творческой мысли Алданова с великоруской расовой позиции?

Отрицать то, что его книги вызывали и вызывают большой читательский интерес конечно глупо, таковой интерес устойчив закономерно. Но в Сущности своего творчества Алданов пропагандист идей каббалистики в ее форме политической иудаистики и при этом прекрасный компилятор веяний коммерческо-политической литературы, и ее Формы и ее Содержания.

Пропаганда идеи: - «Любая шайка может при случайно благоприятной обстановке захватить государственную власть и годами её удерживать при помощи террора, без всякой идеи, с очень небольшой численной опорой в народных массах; позднее учёные подыскивают этому глубокие социологические основания» это Основа лжесоциологии либералистики и всех теорий «измов». А как же «личность ничто, а народ все»; «отдельные ошибки представителей власти возможны и поправимы, но партия не ошибается никогда» вбивала в головы «советского народа» партвластная системная советская иудаистическая каббалистика с 1917 года. Та же пропаганда и у «общечеловека» писателя Стефана Цвейга, я называю его  «степа швейк», в его литературоведческой публицистике «Звездные часы человечества»

И это выпукло и наглядно показывает его очерк «Убийство Урицкого». Давйте вместе начнем разсматривать подобную судьбоносную социально-расовую проблему не торопясь и по порядку, в ее проекции на сегодняшние события денацификации Украины. И так «Убийство Урицкого»: -

«Не подлежит никакому сомнению, что всякое политическое убийство есть гнусное преступление».

   Так писал недавно в передовой статье, по поводу гибели Воровского, один весьма влиятельный орган печати.
   Выстрел Мориса Конради нельзя назвать иначе, как бессмысленным актом, он особенно бессмыслен потому, что Воровский был, насколько могу о нем судить, честный и убежденный человек, лично неповинный в преступлениях советской власти.

И все-таки, уж очень категорически выражается этот влиятельный орган печати. Неужели «не подлежит никакому сомнению»? И уж будто «всякое»? И так-таки «гнусное преступление»?

   Платон, Шекспир, Вольтер, Мирабо, Шенье, Гюго, Пушкин, Герцен были совершенно не согласны с передовиком влиятельного органа печати.
   Шекспир изобразил убийцу Цезаря несравненным образцом добродетели. Ни единого пятнышка не наложил он на облик Юлия Брута. Дело не в том, верно ли это исторически. Дело даже не в том, сочувствовал ли великий драматург убийству римского диктатора. Важно, что он допускал возможность самых чистых и благородных побуждений у окровавленного политического террориста. Историки, политики, поэты вот почти полтора столетия совершенно по-разному расценивают поступок Шарлотты Кордэ. Но разногласия больше не касаются ее личности. Только еще несколько изуверов отрицают высокую красоту морального облика женщины, убившей Марата.

   Вечная проблема остается вечной проблемой. Но людей в политике судят не только по делам, — их судят в особенности по словам. Не мешало бы судить и по побуждениям дел.
 
   Следующие ниже страницы относятся к юноше, так трагически погибшему пять лет тому назад. Я хорошо его знал. Беспристрастно, как мог, я собрал сведения об убитом им человеке. По разным причинам я не ставлю себе задачей характеристику Леонида Каннегисера. Эта тема могла бы соблазнить большого художника; возможно, что для нее когда-нибудь найдется Достоевский.

Скажу лишь, что молодой человек убивший Урицкого был совершенно исключительно одарен от природы. Талантливый поэт, его наследия вполне достаточно, чтобы без колебаний признать в нем дар, не успевший развиться. Не знаю, сколько именно «пролетарских поэтов» породила большевистская революция, — об их шедеврах что-то не слышно. Вот зато другой, очень неполный список: -

казнен Гумилев, один из самых крупных талантов последнего десятилетия; казнен девятнадцатилетний князь Палей, в котором компетентный человек, А, Ф. Кони, видел надежду русской литературы; казнен Леонид Каннегисер…

   Но, говоря об исключительных дарованиях убийцы Урицкого, я имею в виду не только его поэтические произведения. Он всей природой своей был на редкость талантлив.
   Судьба поставила его в очень благоприятные условия. Сын знаменитого инженера, имеющего европейское имя, он родился в богатстве, вырос в культурнейшей обстановке; в доме, в котором бывал весь Петербург. В гостиной его родителей царские министры встречались с Германом Лопатиным (да уж «авторитет» - имя каббалиста-революционера Германа Лопатина, друга Карла Маркса и первого переводчика «Капитала» на русский язык, говорит само за себя В.М.), изломанные молодые поэты со старыми заслуженными генералами.

  Я не буду говорить подробно о дневнике Леонида Каннегисера, во многих отношениях поистине поразительном. Он начал свои записи в 1914 году, — первая помечена 29 мая. Война застала его — в Италии — шестнадцатилетним мальчиком. Ему страстно захотелось пойти на фронт добровольцем. Родители его не пустили. Как всех мальчиков, его тянуло на войну именно то, чего на войне нет.

Со всеми наивностями стиля и мысли выдержки из дневника Леонида Каннегисера меня поражают. Было бы напрасно искать в них логики. Решение уйти на войну, сменяется решением уйти в монастырь; за страницами чистой метафизики приходят такие страницы, которые жутко читать; восторг перед памятниками Феррары, перед картинами Веронезе сменяется восторгом перед Советом рабочих и солдатских депутатов… и на каждой странице дневника видны обнаженные нервы и слышно:
   «Душа из тела рвется вон»…

Одна характерная сцена осталась, впрочем, у меня в памяти. Она относится к весне 1918 года. Заговорив о книгах, я высказал предположение, что князю Гагарину приписывают, — быть может, неосновательно, — авторство анонимных писем, бывших причиной смерти Пушкина. Леонид изменился в лице и даже выронил на стол книгу.
   — Кем это надо было быть, — сказал он, бледнея, — чтобы написать такое письмо — о Пушкине…

Леонид Каннегисер не принимал никакого участия в политике до весны 1918 года. Февральская революция его захватила, — кого же она не захватила так недели две или три?
   Он был председателем «союза юнкеров-социалистов». Не поручусь, — как это ни странно, — что он не увлекался и идеями революции октябрьской.   События 1918 года, Брест-Литовский мир, скоро переменили мысли Каннегисера. …в апреле (или в мае) 1918 года он уже ненавидел жгучей ненавистью большевиков. Гибель друга сделала его террористом. Гибель Перельцвейга, близкого друга Леонида Каннегисера, по всей видимости, и была непосредственней причиной совершенного им террористического акта: она страшно его потрясла…

… Урицкий, Моисей Соломонов, мещанин гор. Черкасс, комиссионер по продаже леса… Не производит впечатления серьезного человека.
Документы Московского Охранного отделения. Большевики, Москва, 1918, с. 238.

   Человек, который в ту пору почти бесконтрольно распоряжался свободой и жизнью нескольких миллионов людей, отнесенных к Северной коммуне, был Урицкий. «Моисей Соломонович Урицкий родился 2-го января 1873 года в уездном городе Черкассах, Киевской губернии, на берегу реки Днепра. Родители его были купцы. Семья была большая, патриархальная. Обряды, благочестие и торговля — вот круг интересов семьи. Он в 13 лет взялся за изучение русского языка, еще в ранней молодости стал членом социал-демократической партии и «всецело отдался партийной работе». В 1906 году, «даже царские чиновники, нашли возможным заменить ему ссылку, принудительным отъездом за границу». М. С. переезжает в Стокгольм, а затем в Копенгаген. При первой весточке о русской революции, после долгих лет борьбы и изгнанья, тов. Урицкий возвращается в Россию. Здесь его бурная, полная огня и силы деятельность протекала у всех на глазах… Это был человек своеобразной романтической мягкости и добродушия. Этого не отрицают даже враги его».

Полицейская работа его в Чрезвычайной комиссии есть «бурная, полная огня и силы деятельность». И вся личность поставщика петербургского эшафота настолько исполнена «своеобразной романтической мягкости и добродушия», что перед ней невольно снимают шляпу и враги; вроде как у Шекспира Антоний и Октавий-Август почтительно склоняются над мертвым телом Брута: - ведь даже царские чиновники заменили ему в свое время ссылку «принудительным отъездом за границу», — чего, кстати сказать, этот романтический добряк, в свою бытность руководителем ЧК, не сделал ни для одного из царских чиновников. Их подвергали другой участи, — тоже «принудительно». Мне приходилось его видеть. В моей памяти осталась невысокая, по-утиному переваливающаяся фигурка, на кривых, точно от английской болезни, ногах, кругленькое лицо без бороды и усов; смазанный чем-то, аккуратный проборчик, огромное пенсне на огромном носу грибом. Он походил на комиссионера гостиницы, уже скопившего порядочные деньги и подумывающего о собственных номерах для приезжающих, или на содержателя ссудной кассы, который читает левую газету и держится передовых убеждений. Вид у него был чрезвычайно интеллигентный; сразу становилось совершенно ясно, что все вопросы, существующие, существовавшие и возможные в жизни, давно разрешены Урицким по самым передовым и интеллигентным брошюрам; вследствие этого и повисло, раз и навсегда, нa его лице тупо-ироническое самодовольное выражение. В общем, вид у него был довольно противный.

Коммунисты, как водится, изобразили его беззаветным рабом идеи, фанатиком большевистского Корана. Сомневаюсь, чтобы это было так. Фанатик — комиссионер по продаже леса! И лицом Урицкий нимало не был похож на фанатика… Да и в этот самый Коран он уверовал только за несколько месяцев до своего конца.

   Урицкий всю жизнь был меньшевиком. В годы эмиграции он состоял чем-то при Г. В. Плеханове. Департамент полиции имел видных и опытных провокаторов в каждой группе РСДРП. В ленинском Центральном Комитете его представлял «Портной» (член Государственной думы Малиновский). В Центральном областном бюро партии служил другой замечательный провокатор, «Пелагея» (А. Романов), личный друг семьи Ленина. Московские организации находились в ведении Лобова. «Правду» редактировал охранник «Москвич» (М. Черномазов). В Париже работал человек с нежными французскими именами: «Андре» и «Доде» (доктор Яков Житомирский) и т. д. Одним словом, дело было поставлено хорошо.

Жизнь Урицкого была сплошная проза. И вдруг все свалилось сразу: власть, — громадная настоящая власть над жизнью миллионов людей, власть, не стесненная ни законами, ни формами суда, — ничем, кроме «революционной совести», — огромные безграничные средства, штаты явных и секретных сотрудников, весь аппарат государственного следствия… и все это перед лицом истории! Все это для социализма! Рубить головы серпом, дробить черепа молотом!..

   Слабая голова Урицкого закружилась. Он напялил на свое кривое тело красный оперный плащ, и носил его с неловкостью плохого актера, с восторгом мещанина-честолюбца, с подозрительностью наскоро оцененного неудачника. Первые ведра или бочки крови организованного террора были пролиты им… Он укреплял себя в работе вином. От человека, близко его знавшего, я слышал, что под конец жизни Урицкий стал почти алкоголиком. Повторяю, несмотря на всю пролитую им кровь, он был комический персонаж.

В официальном документе об этом сказано: -

   «При допросе Леонид Каннегисер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению партии или какой-либо организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и за расстрел своего друга Перельцвейга».

Я склонен думать, что показания Леонида Каннегисера на допросе соответствуют правде. Психологическая же основа была, конечно, очень сложная. Думаю, что состояла она из самых лучших, самых возвышенных чувств. Многое туда входило: и горячая любовь к России, заполняющая его дневники, и ненависть к ее поработителям, и чувство еврея, желавшего перед русским народом, перед историей противопоставить свое имя именам Урицких и Зиновьевых, и дух самопожертвования — все то же «на войне ведь не был».

Далее, в конце очерка, каким то «перестроечным» писакой Лавровым, именно тогда был опубликован впервые очерк Алданова «Убийство Урицкого, чувствующего зыбкость относительных слов заключающих очерк Лавровым приводится интересное дополнение: -

   «Год спустя после публикации «Убийства Урицкого» в тех же «Современных записках» (№ 21) появился документальный рассказ М. И. Цветаевой о поездке в деревню за продуктами с «реквизиционным отрядом» в 1918 году — «Вольный проезд». После очередного «трудового» дня в избу собираются рыцари реквизиций. Они «входили, выходили, пошучивали, обдумывали завтрашние набеги, подытоживали нынешние». И далее мы приводим сцену, где действующие лица: - Цветаева, теща красноармейца этого реквизиционного отряда, начальник отряда Левит, красноармеец Кузнецов. Речь зашла о христианской религии: -
   «Левит: — Это пережитки буржуазного строя. Ваши колокола мы перельем на памятники.
   Я: — Марксу.
   Острый взгляд: — Вот именно.
   Я: — И убиенному Урицкому. Я, кстати, знала его убийцу.
   (Подскок. — Выдерживаю паузу).
   …Как же, — вместе в песок играли: Канегисер Леонид.
   — Поздравляю вас, товарищ, с такими играми!
   Я, досказывая: — еврей.
   Левит, вскипая: — Ну, это к делу не относится!
   Теща, не поняв: — Кого жиды убили?
   Я: — Урицкого, начальника петербургской Чрезвычайки.
   Теща: — И-ишь. А что, он тоже из жидов был?
   Я: — Еврей. Из хорошей семьи.
   
   Левит, перехватывая ответ Каплана: — И что же вы этим хотите доказать?
   Я: — Что евреи, как русские, разные бывают.
      Кто-то из солдат: — А это правильно товарищ говорит, что жид жида уложил, это мы и без того знаем.
   
   Теща — Левиту: — Да что ж это вы, голубчик, всхорохорились? Подумаешь — «жид». Да у нас вся Москва жидом выражается, — и никакие ваши декреты запретные не помогут! Потому и жид, что Христа распял!
   Сваха, отмахиваясь: — И судить не хочу, и шутить не хочу. Надоела мне ваша новая жизнь! Был Николаша — были у нас хлеб да каша»
   
Персонажи рассказа Цветаевой — теща, солдат Кузнецов — выражали настроение большей части русского народа. Как и демагогический щит Левита («советскую власть раскачивать?») — на протяжении семи десятков лет безотказно защищал (да и сейчас успешно защищает!) левитов всех национальностей от всякой попытки правдивого изображения истории. Этот же щит пытался закрыть от народного взора темные и кровавые дела Троцкого, Зиновьева, Урицкого, Каменева, а позже Ежова, Ягоды, Берии и иже с ними.

   Алданов все же ответил на вопрос, который сам себе поставил: что толкнуло Канегисера на убийство? Это «и горячая любовь к России… и ненависть к ее поработителям, и чувство еврея, желавшего перед русским народом, перед историей противопоставить свое имя именам Урицких и Зиновьевых…».

И так о чем Нам с Вами говорит очерк Алданова о Леониде Каннегисер и его убийстве Урицкого?

А о том, что «относительность» это могучее дьявольское оружие сатанистов либерального клана от их владык иновидовых животных человекообразных гоминид! Оно тысячелетия гнобит социальную имперскую мысль, лишая ее своей расовой силы «коллективного безсознательного» у любого типологического имперского Народа Созидателя. Еще Алдановым и К ему подобных подспудно очень эффективно вбивается в массовое сознание народов о склонности русского народа к самоизтреблению и опасности его существования в Среде Народов Мира. Но эта мысль по разному уже отмечалась ранее.

Наш с Вами Имперский Русский Народ никогда ничего не защищает, не отстаивает, он всегда Утверждает свое Вечное – Имперский Великоруский Абсолют! И это есть подспудная Сущность сегодняшней денацификации, чтобы там не бубнили в СМИ Нам с Вами на этот счет власти РФ и ее политологи.

Леонид Каннегисер был потомственный родовитый еврей ашкенази по крови и Духу, и видеть каждодневно, что творят иудохазары и иные иудаисты «мировые революционеры в Русском Мiре было для него нравственной катастрофой. Чаша терпения его переполнилась, когда выродок-дегенерат «моисей урицкий» росчерком пера и своими чекистскими палачами злодейски умертвил его друга и единомышленника, в числе многих иных ежедневно зверски, безчеловечно уничтожаемых людей, он принял жертвенное решение покарать Мировое Зло в лице иудаиста Урицкого ценой своей жизни безоглядно. Что там писали чекисты в своих протоколах допросов Каннегисера, оформляя его казнь, не играет никакой роли. Но вот пропагандистский сатанистский «демократический расизм», иудаизм борзописца Алданова проглядывает здесь Сущностно совершенно явственно.

Алданов был наиболее полным и выпуклым выразителем «политического историзма». Ренегатский дух XX века склонил выю не только в эмиграции и «ссср», он вытолкнул четырехосновную культурную Суть русскости в лоно кабинетной лубковой физиономистики. Это главный итог Русской Катастрофы XIX-го, XX-го и начала XXI-го веков. Именно отсюда «растут ноги» советского патриотизма всех деятелей «русской партии» и сегодняшних «русских патриотов» демократов, это гнетущая беда Русского Имперского Мiра!

В литературе и литературоведение Мы с Вами прошли целый ряд русофобских нравственно моральных катастроф. Это и «карамзиновщина историзма» наряду с республиканской «карамурзиновщиной» и дикарская антирасовая русская история, и история «ссср» от «покровских с лихачевыми», и мерзкая писанина «пикулей» разного вида, прямых наследников духа «творчества» Алданова, и многое, многое иное.

Но процесс нраственного Великоруского расового евгенического самочищения Нашего с Вами Духа  и его Великорусского «коллективного безсознательного» пошел и идет пока медленно, но неумолимо.

Ужасающие многоплановые последствия антикультурной русофобской Тьмы «ига за игом двунадесяти языков», накрывающей методично сегодня Русский Мiръ уже без всякого политического прикрытия, есть истинная Сущность сегодняшних событий третьей мировой войны в ее сегодняшней пока форме «денацификации Украины».

В сегодняшнем Нашем с Вами разговоре я не смог отразить и малой доли подобных судьбоносных проблем. К ним приходится обращаться вновь и вновь, дополнять разъяснять, настолько глубоко въелось «кривое зеркало мировоззрения толп» в Нашу с Вами Жизненность Великоруского расового Бытия. На этом Мы с Вами закончим сегодняшний разговор.