За пропастью во ржи

– Вы пишете не о войне, а капиталистической плутократии.

– Вообще-то о войне, но это решать читателю…

(из фильма «За пропастью во ржи»)


****** 


В 1951 году Джером Дэвид Сэлинджер сделал то же, что The Beatles с музыкой, а Боб Дилан – с фолк-рок поэтикой. Он поломал каноны (песня – это…/текст – это…). То есть, оказался тем, кто показал возможность творить иначе. После чего мог делать что угодно: писать хуже, тонуть в светской жизни, медитировать, становиться затворником и даже отказываться от публикаций и экранизаций.

Показать этот путь в фильме на два часа – задача изначально неподъёмная. Что я прекрасно понимал, усевшись за просмотр картины «За пропастью во ржи» (2017 год). Отчасти спасти режиссёра Дэниэла Стронга от интеллектуальной неудачи (я не о продажах!) могло немногое. Бережное обращение с биографией реального Сэлинджера, кастинг без откровенных ляпов и точное акцентирование на сути.

Учитывая то, что Стронг снимал не сериал хотя бы на 20 часов экранного времени, сделать это, на мой взгляд, удалось. При этом, в фильме визуально безупречно передана атмосфера дорогих гостиных Нью-Йорка, недавно пережившего рецессию 20-х годов, именуемую Великой депрессией США и вообще суть литераторских тус – не только в Америке. Знакомства, публикации, успех, статус – всё, талант – ничто, пока нет вышеперечисленного.

Контекст юности Сэлинджера усугубляется непониманием отца («ты мог бы стать королём бекона!»), отсутствием нынешних мгновенных коммуникаций, когда легко публиковаться в качестве сетератора и Вторая Мировая война, где, чудом выжив, молодой Джером Ди навсегда остаётся с глубочайшей внутренней травмой, не стираемой творчеством, признанием, аскетизмом, медитациями и сознательным затворничеством.

Фильм был принят 8 лет назад сдержанно, пусть и без разгромной критики. В духе – пусть будет хоть что-то о вечном затворнике Джероме, которого папарацци полвека подлавливали в деревенской глуши Нью-Гэмпшира, забирающим из ящичка на лужайке газеты и почту. Сэлинджер, как известно, скончался на 92-м году жизни, так и не издав после «Над пропастью во ржи» ни одного романа и с завещанием на разрешение публиковать свои тексты только после 2050 года. То есть, едва застав начало эры Интернета (что, подозреваю, его уже мало волновало) он совершил аскезу, кажущуюся совершенно невозможной в обстоятельствах признания «будущим американской литературы второй половины ХХ века» (из рецензии в New York Times).

Я прочёл отклики на воплощение образа Сэлинджера в кино: от «средне, хоть и без явных ляпов» до «это очевидный мискастинг». Актёр Николас Холт был известен мне по роли молодого Толкина, но в той истории он достоверно изображал классического викторианца, ветвь, растущую по назначению и без отклонений. Джером Ди намного сложнее: это патология от рождения (для окружающих), осознанный индивидуализм с неприязнью к социуму (если его словами) и в целом – путь художника, чьи ресурсные возможности физического тела не справляются с талантами. Флэшка не годна для такого объёма памяти, чтобы было понятней миллениалам.

Исключений совсем немного. «Я то, что с собой сделал, а не то, что со мной случилось» (Юнг) возможно вспомнить о единицах из мира литературы: Чехов, Тургенев, Островский, Конан-Дойлл, Толкин, Фолкнер, Бродский, Довлатов. Сэлинджер не сдаёт этот жесточайший тест (как и Лермонтов, Достоевский и многие-многие художники разных эпох), что повод для сострадания и милосердия, но с предостережением: не сотвори себе гуру. Как человек чуткий, он тяготится массовым успехом в интеллектуальной среде, породившим уродливый фанатизм «Холден Колфилд – это я!» и приведшим к нескольким трагедиям, самая известная из которых – чтение книги Сэлинджера убийцей Джона Леннона в ожидании приезда полиции. И это более реальная причина добровольной самоизоляции Джерома Ди, чем то, что после главного романа он, якобы, исписался. Полагаю, через четверть века мы поймём, что это не так. 

Николас Холт, в его обстоятельствах – сжатый сценарий, двухчасовой хронометраж – почти справился с этой сверхзадачей: показать образ человека в естественно чуждой среде, будь то беззаботный флирт с красавицами довоенной эпохи, кровь и слёзы Второй Мировой («если бы мы высадились в Нормандии чуть левее, нас сровняли бы с землёй!»), или облик молодого литератора, которому отныне открыт путь к прелестям буржуазной жизни («поздравляем, это крупнейший контракт в нашем издательстве!»). Довелось услышать, что роль такого диапазона мог бы вытянуть более молодой Аль Пачино или Олег Даль (случись советская экранизация). Не согласен. Оба бы переиграли, и вот эту тоску Экклезиаста «всё одно» Холт показал сдержанно и оттого достоверно.

Впрочем, мой любимый образ в фильме – Уит Бернетт, преподаватель лит. ВУЗа и главред журнала The Story. Кевин Спейси, как говорят в таких случаях, абсолютно органичен в своей роли. Я наслаждался его появлениями на экране, пускай он и воплощал образ умного технократа от литературы – «главное в книге – это сюжет». Не согласен: соль – личный голос автора и достоверность его персонажей. Но если каждый эпизод со Спейси провоцирует на жестокий интеллектуальный спор, как Сэлинджера на экране, так и меня у монитора, это знак качества фильма. Шикарен эпизод с лекцией, длящейся всего пять минут. На данном этапе Бернетту пока нечего сообщить студентам сверх сказанного, а вот «домашнее задание» они получают на неделю вперёд. В конечном итоге, мистер Уитт, внешне здоровый, но циник из литераторской тусы Нью-Йорка, сообщает юному Сэлинджеру одну из подлинных истин: «Представь себе книгу, которую хочешь прочесть – и напиши её». И ещё: приготовься к систематическим отказам, и если ты готов продолжать писать в стол – тогда это твоё призвание.

Добившись признания, Сэлинджер помнит эти истины, не предавая их. Он – внешне невыносимый социофоб, отвратительный глава семейства, плохой отец, бездарный маркетолог, но одна добродетель неизменна: естественное презрение к литераторской возне за внешне-статусные вещи, от бесполезных грамот до публикаций в «толстых» журналах. И последние полвека жизни писателя явили миру, что это – не маркетинговый ход или приступы дурного настроения.

«Я не только Холден Колфилд», произносит Сэлинджер лучшему педагогу в своей жизни Бернетту. И если неумный культ книги не даёт ему шансов выбраться, выход один: дистанцироваться от того мира, где кажется логичным и естественным всю жизнь эксплуатировать коммерческий успех произведения. А «Голливуд – для тех, кто не умеет читать», как произносит Джером Ди.

Разумеется, не буквально. А споря и соразмышляя с автором. И не требуя от него сходства новой книги с предыдущей, подобно тому, как от музыкантов требуют набор из трёх хитов.

Не отыскав такого понимания – ни в издательской среде, ни в критике, ни среди читателей в законах больших чисел – Джером Сэлинджер принимает единственно верное, в своей системе ценностей, решение.

Мы не знаем, как прошли последние годы его жизни. Но, судя по всему, наблюдая со стороны за литературным мейнстримом, у него было мало сожалений о своём добровольном затворничестве.

Вот эту суть картина отобразила хорошо. Поэтому я и поблагодарю создателей фильма о том самом «культовом романе ХХ века».