Война без контракта

Биллу было пятьдесят четыре. Возраст, когда одни подводят итоги, а другие начинают всё с чистого листа. Его чистый лист оказался испещрён пунктами военного контракта и пах типографской краской и пылью.

Дома, в трёхкомнатной квартире, остались вихры и сбивчивые дыхания — двое пацанов-близнецов, десяти лет от роду. Макс и Леша. Они провожали его молча, испуганно вжимаясь в косяки дверей, будто боялись, что если обнимут, не отпустят. Билл погладил их стриженные затылки, ощутив под ладонью знакомую теплоту, и сказал хрипло: «Слушайтесь маму».

Лена стояла рядом. Не плакала. Её лицо было будто высечено из камня, только в уголках губ билась мелкая дрожь.
«Лена меня поддержала», — сказал Билл соседу по купе, когда поезд уже набирал ход, увозя его из Екатеринбурга. Сказал это просто, как констатацию факта, но в этих словах была бездна.

А ведь как всё начиналось... Они познакомились с Леной в университете, в годы излёта Союза. Билл, горячий юноша с пылом в глазах, выходил на митинги с плакатами «Долой диктатуру КПСС!» и бегал от военкомов, не желая брать в руки оружие. Лена, тогдашняя студентка-идеалистка, помогала ему скрываться. Так он и «откосил» до двадцати семи, пока не получил заветный «белый билет» по зрению.

И вот так, убеждённым пацифистом, Билл и прожил до пятидесяти четырёх. Работал инженером по связи. Лена делала карьеру биолога. Купили квартиру, хоть и в ипотеку, растили близнецов, ходили с палатками по Уралу. Жизнь, казалось, шла своим чередом.

Урал — край ссыльных. Со времён войны тут оседали те, кого власть считала ненадёжными. Остались целые деревни и потомков бандеровцев, сосланных с Западной Украины после Великой Отечественной. Рассказы о старых обидах здесь передавались из поколения в поколение, как семейные реликвии.

Одну такую деревню Билл запомнил навсегда. Случилось это ещё в студенчестве, в майском походе. Девятого числа они с одногруппниками, разбив лагерь у реки, зашли в деревню за хлебом. Местные, хмурые и неразговорчивые, косились на них. Зайдя в единственный магазин, Билл по-молодёжному разбитно крикнул продавщице: «С Днём Победы!» Из угла, от полок с водкой, медленно поднялся крупный парень.
«У нас тут не победа, а похороны», — прошипел он и, недолго думая, съездил Биллу по лицу.
Удар был тяжёлым, унизительным. И самым страшным в нём была даже не боль, а ненависть, которой он был пропитан. Ненависть, пережившая тех, кто её зажёг.

Вот из подобной деревни был и его троюродный брат.

Когда СВО шла полным ходом, Билл вернулся от родственников хмурый, молчаливый. Его очки раскалённо блестели.
«Они нас всегда ненавидели и будут ненавидеть», — сказал он, наливая стакан водки.
В ту ночь они с Леной не спали, разговаривали до утра. А через месяц он подписал контракт.

Екатеринбургский тыл сменился учебкой в Ивановской дивизии ВДВ. Для Билла, чья юность прошла в бегстве от армии, это был шок и насмешка. Молодые ребята смотрели на него с немым вопросом: «Дед, ты чего здесь?» Он и сам себе задавал этот вопрос, когда ночью тело ныло так, будто его переехал КамАЗ. Он учился заново — ползать, стрелять, собирать и разбирать автомат с завязанными глазами. Дышать пылью полигона и глотать комья усталости.

В Запорожье Билл стал вторым номером пулемётного расчёта. Контракт его был на полгода. Они держали оборону; атак на их участке не было, но война доставала и здесь. Однажды его ранило в голову осколком с «мопеда» — беспилотного аппарата, который летает с воющим звуком двухтактного двигателя.

Письма от Лены и детей были его кислородом. Лена писала, что стала волонтёром — собирает помощь бойцам, плетёт маскировочные сети вместе с детьми. Её скупые, тёплые строки: «Держись, Билл. Мы ждём. У нас всё нормально» — он перечитывал в окопе, под аккомпанемент отдалённых разрывов.

Шесть месяцев пролетели, как один долгий, тряский сон. Билл вернулся домой, похудевший на тридцать килограмм. Обнял детей, которые за полгода стали чуть выше, чуть взрослее. Первые ночи он просыпался от каждого шума, но через месяц начал нормально спать. В дом потихоньку возвращалась обычная жизнь.

А еще через пару месяцев он снова съездил в ту самую деревню, к родственникам. Вернулся молчаливым, сел на кухне, глядя в окно на темнеющий город.
«Они всегда будут бандеровцами», — тихо сказал он Лене.
Она молча положила руку на его загрубевшие пальцы.

И в её молчаливом понимании, и в его горьких словах висело невысказанное. Что полгода — это только начало. Что контракт можно подписать снова. Что его личная война, та, что началась с того удара в майский день много лет назад, ещё не окончена. Война без срока. Война без контракта.