Про любимых и нелюбимых

«Ты кого больше любишь, маму или папу?» — вопрос вводил меня в состояние непонятства в самом раннем, но уже осмысленном детстве.
Задавали вопрошание взрослые. В понимании ребёнка — они же старше, значит, точно умнее и, несомненно, больше знают. Сказанное просто, но в душе ответа нет, а отвечать необходимо.
Маялся. Молча улыбался. Даже из вежливости не решался на заведомое лукавство.
Интуитивно чувствовал уже тогда — любовь не сравнивается, не делится, вообще не выстраивается по ранжиру «больше — меньше».
Она есть.
Повзрослев, открыл для себя следствие, вытекающее из правила о несравнительности: любовь не есть предмет чувств, любовь — это ты сам. В мыслях, в проявлениях, в действиях.
За спиной сейчас почти четыре десятка лающих питомца вкупе с тремя десятками мяукающих являются перманентным детским садом.
Каждый зверь — личность. За всяким прежняя, порой трагическая, история. Мы их не выбираем — ни по породе, ни по стати, ни по характеру. Оказался у нас — значит, жизнь в семье.
Недоуменно как-то прочёл комментарий о «он гуляет только корсиков, они породистые и любимые, а остальные худые и неухоженные».
Авторесса комментария на своей странице рекламирует притравку по кровавому следу, восхищается охотой и определяет нас с вами «зоошизой».
Для нее любовь синонимична выбору качеств — есть порода, значит, люблю, нет — значит, не люблю, ну и естественно — не кормлю, не прогуливаю, не ухаживаю; суждением она проецирует себя.
Где-то я про людскую «породу» уже слышал — жил тому назад в Австрии некий Адольф Элоизович, заявлявший о чистоте арийской расы. Вы знаете, что из этого получилось.
В моём разумении есть любовь.
Или нет вообще ничего, а значит, нелюбви нет.
Родители, жена, сын — синонимичны любви. По умолчанию. Нелюбимого супруга быть не может. Зачем такой супруг? Нет любви — нет супруга.
Живущие у нас детки, пусть в собачье-кошачьем обличии, любимы. Все.
Вне внешнего обличья и соответствия либо несоответствия с условностью, именуемой породой.
Еда, уход, ласка, внимание дарятся всем вне избирательности, всегда предполагающей расчёт.
Что считать?
Лапы у трехлапой Маруси?
Разность килограмм живого веса у громадицы Кирюши и мелкотни Дуси?
Прожитое временя в семье у Юты, оказавшейся у нас почти десяток лет назад, будучи ещё щенявой щеной, и у приехавшей недавно из южной Керчи Плюшей?
Художник пишет кончиком кисти любовь, вырисовывая красочность пейзажности.
Критик счётно вычисляет объем краски, потраченный на ту или иную часть холста, высчитывая площадность живописности любви и заявляя «малозарисованное» нелюбовью.
Природа, великая шутница, подарила и художнику, и авторессе-критику стопы равного сорок пятого размера.
Он использует подарок по прямому назначению, вышагивая всякий день по полям и оврагам многие километры в компании с корсиками, проживающими в доме и лишенными, в отличие от иных питомцев, возможности проминки лап в выгульниках.
Она свои стопы калькулирует, стесняется их, прячет, вдевая в носочки, далее упаковывая обносоченное в сандалики.
У него есть только любимые. Или вообще никого нет.
У неё есть ранжир калькуляции — этих кукол люблю, а вот ту — нет, поэтому её в угол. Грусть в том, что авторесса куклой-уродицей полагает и НЕ любит именно себя. Жаль...