Совсем не писатель

---

В тех краях, где тайга встречается с городом, жил один человек. Не в палатке из бересты, как любимый им герой Дерсу Узала,  а в маленькой комнатке, заваленной книгами. Он был похож на старого охотника, забредшего в чужой стан, но не растерявшего ни капли своего достоинства. Его оружием был не обсидиановый нож, а тихое слово и зоркий глаз, видящий суть вещей сквозь городскую суету.

Люди звали его чудаком, но шли к нему за советом. Он не боролся с системой, он жил на её обочине, как живёт тропинка у края большого шоссе. Его ум был не для монетизации, а для понимания. Похоже , что он был свидетелем, гостем на пиру чужой жизни.

Однажды его путь пересекся с её маршрутом.

Он увидел её в читальном зале библиотеки, куда, гуляя по городу, иногда заходил, чтобы погреться и почитать старые журналы . Она сидела за столом, прямая и недвижимая, как ствол старого кедра, и внимательно просматривала какую-то книгу. Изредка улыбалась прочитанному. Лицо её было бледно и не выражало ничего, кроме холодной, исчерпывающей усталости. Казалось, она несла на своих плечах невидимый груз всех несправедливостей мира и отдыхала, только когда вокруг царила тишина.

Дерсу наблюдал. Он видел, как она открывала блокнот, что-то записывала и вновь начинала перечитывать напечатанные мысли других людей. Казалось, что  всё в её мире было уже объяснено, расписано по часам. Она была королевой в этом своём строгом королевстве .
Люди терялись от её взгляда, чувствуя, что она умеет читать по глазам, как по руке, и легко распознаёт ложь. Она и сама терялась от этого своего дара, живущего не в теле, а в  прозрачной оболочке из мыслей. Всю суету — карьеру, семью, быт — она давно уже проиграла, как роли, —
терпеливо и честно. Они никогда не лга сама и не прощала тем, кто лжёт.

Как-то раз Дерсу увидел её в кафетерии рядом с библиотекой, где она в одиночестве пила чай. Он подошёл. Поздоровались.
Утончённый, судя по аромату, с лепестками сакуры, запах дорогого чая ему понравился  и он с удовольствием согласился налить себе маленькую чашечку из белоснежного фарфорового чайника, стоящего рядом. Они не стали говорить много.

— «Вкус света. Прямой. Без декорации. А вот вкус дикой лесной ягоды. Попробуйте, — сказал он и поставил перед ней на стол маленькую баночку, которую он прихватил с собой из дома, когда собирался в библиотеку.

Она подняла на него глаза. В них не было ни раздражения, ни любопытства. Только тот самый наблюдатель с блокнотом, фиксирующий малейшее колебание души.

— Спасибо, — ответила она, и в этом слове прозвучала не вежливость, а та самая жизнь, что начинается с благодарности.

Так началась их тихая беседа. Он говорил о следах зверя на влажной земле, а она — о следах мыслей на странице.
Он — о чувстве почвы под ногами, а она — о том, как это чувство теряется в мире цифр и пустых слов.
Её честность была её инстинктом, помогающим жить светло. Его мудрость — его естественным состоянием, не мучающим бессонницей.
В доме, где она жила, было много книг с её именем. Так он узнал, что она писательница. Её слова были точны, как выстрел, а фразы — отточены, как клинок. И тогда он назвал её длинным именем «Та, что несёт правду среди хулителей и мечтателей, между шутками и молитвами».

Она узнала, что он раньше был охотником. Встретив  его проницательный взгяд, она поняла, что перед ней человек, который не будет пытаться её спасать или помогать — он просто видел её наскозь. Видел её простую доброту, спрятанную за строгостью. Видел чудо без декорации в её усталых глазах.

Однажды он пригласил её к себе в комнату. Не для чего-то, просто так. Он сварил простую похлёбку, казалось пахнущую дымом и диким чесноком. Она ела молча, и впервые за долгие годы её лицо смягчилось. Это была не улыбка, а ощущение почвы под ногами. Вкус был не утончённым, но в нём была вся правда земли и жизни.

— Ты живёшь, как можешь, — сказал Дерсу, глядя на огонь. — Не умеешь быть проще. Это твоя природа. У птицы крылья, у зверя — шкура, у тебя — эти мысли.

И в тот миг «Наблюдатель внутри неё» отложил блокнот. Не навсегда, нет. Он останется с ней, как тень. Но он перестал быть «Надсмотрщиком». Он стал просто частью её, как стал частью её жизни этот странный человек с глазами старой тайги.

Она не вписывалась в чужие миры, а он и не пытался в них вписаться.
Её подсознание — хранилище идей, обид и ненаписанных стихов — наконец-то встретило того, кто не требовал ключей ко всем его залам.
Его сила была в умении видеть то, что другие не замечали: не цифры, а мотивы; не слова, а душу за ними.

Они сидели в молчании. И это молчание не давило, не было пустым. Оно было живым, как шум тайги. Оно помогало им оставаться собой.Не нужно было прояснять смысл словами.

В её сердце, среди залежей мыслей и чувств, тлеющая свеча надежды разгорелась чуть ярче. Она не угасла, пока в сердце была любовь — к миру, к людям, к этому странному, мудрому человеку, который нашёл её в её собственном, строго очерченном мире.

Их одиночество, бывшее глубиной души, стало теперь местом, куда мог прийти другой. Не нарушая порядка, не требуя объяснений. Просто сидя рядом и понимая, что их свет — не слишком ярок для внутреннего достоинства другого, а тьма — лишь тень от больших, старых деревьев, под которыми так хорошо отдыхать.

Так Дерсу Узала нашёл свою писательницу. И она обрела своего человека