Однажды в... СССР. Глава 31

Мишка всегда чесал затылок: как не придёт к Сане Волкову, день и ночь у него кореша присутствуют. Жить, им, что ли негде?! Обычно сидят на кухне, ну и без бутылки водки, само собой, не обходится! Но вот что странно: водка есть, а вот пьяными их Мишка никогда не видел! Вон, в роще, что рядом с голубятней, если мужики бухают, то в хлам, а эти – трезвые! Чудеса, да и только!..                Что Мишке точно мешает, так это папиросный дым – так накурят, что дыхнуть нельзя. Но пофиг даже дым, слушать их разговоры – одно удовольствие! Вернее, не удовольствие, а лафа, и не разговоры, а базар! Так они изъясняются. Ничего, Мишка тоже научится так базарить!..                На кухне душно и братва по пояс раздетая. Худые и жилистые! На них места пустого нет, всё покрыто наколками! И ведь красота какая! Тут тебе и ангелы с крыльями, и девахи-русалочки, и купола церковные. Мишка как-то спросил у Сани, мол, вот бы и мне наколку. Саня усмехнулся:
-—А чего ты такого в жизни успел наваять, чтобы тебе татуху набили?, — он пыхнул табачным дымом прямо в лицо Мишке. — Ты может не в курсАх, но каждая картинка смысл имеет… А если тебе без значения, то набей на пальцах год рождения, — Саня загоготал. Вслед за ним «заржали» его кореша. Мишка смутился, откуда он знает, что наколки по делам твоим набивают?! Если так, то по каким таким делам? По воровским? Так есть у Мишки опыт!.. С друзьями закадычными денег не раз поднимали!.. Если «башню» кому-то отбить, то здесь вообще всё ништяк – немало пацанов мордой в грязь положили! А Саня продолжал:
-—Вот ты, типа, потомок самураев, — Саня отвлёкся на корешей, - Сява, налей по рюмахе, — подождал, когда кореш нальёт, не чокаясь, выпили; не закусывая, жадно затянулся аж в пол папиросы и снова обернулся к Мишке:
-У ваших “Кодекс Самурая” имеется, там всё прописано: чего говорить, куда бить… Это круто?
Мишка кивнул головой.
-—А у нас, дорогой, нигде ничего не записано. У нас просто есть Закон!.. Ты спросишь, где он?.. А я тебя скажу!  Он в наших головах, в нашей памяти и мы чтим его и передаём друг другу… И вот когда ты начнёшь жить по Закону, тогда сам поймёшь, чем себя разрисовать. –— Саня повернулся к Сяве:
— Забацай чего-нибудь.
Сява повернулся к старенькой, видавшей виды гитаре, одиноко ожидавшей своей очереди, прижавшись к батарее, тоже скучавшей без работы, (а что ж, не сезон). Очутившись в Сявиных руках, гитара оживилась, приноравливаясь к человеку, всем своим видом показывая, что вот, сейчас-то она покажет на что способна: заказывайте, господа хорошие, чего желаете — есть у нас в репертуаре и шансон, и фольклор и, даже классика!..                Сява ударил по струнам и гитара, обещавшая целый концерт, вдруг жалобно отозвалась растроенным аккордом и видимо, сама удивилась своим ужасным звукам. Только Сяве было пофигу, чего там думает и выдаёт инструмент и он затянул:
—Дом казённый предо мной
Да тюрьма центральная.
Ни копейки за душой
Да дорога дальняя.
Над обрывом плыл туман
Кони ход прибавили.
Я б махнул сейчас стакан
Если б мне поставили.
Сколько раз Сява пел эту песню, ещё и под звуки совершенно растроенной гитары, а вот, всё равно, нравилось Мишке, хоть ты умри! Было в этом  простецком тексте и такой же примитивной музыке что-то вечное, не имеющее времени, как будто остановилось движение и только один Закон над всем и над всеми, и не поколебать его и не сдвинуть с пьедестала.                На голубятне тоже хорошие песни пели, но там всё больше про любовь, про отношения его и её, а это давало эмоций разве что поначалу, потом это дело притиралось, замыливалось и переставало щипать нервы.                Блатные же песни не надоедали, ведь они были про жизнь, про силу духа и воровскую долю, а Сява знал таких песен превеликое множество!.. Бутылка тем временем опустела, кореша засобирались кто куда, Саня не провожал их, не чужие чай, сами дорогу к выходу найдут. Остались они на кухне вдвоём с Мишкой:
-—Вижу я, Мишаня, что по нутру тебе житуха наша, — Саня вытащил из пачки папиросу, постучал ею по столу, сунул в рот и прикурил, — Я тебе так скажу, есть у тебя три дорожки: путь первый: самурайский, тот, что от дедов достался; вторая дорога – наша воровская, смотрю – душа твоя к ней тянется; и третья доля фраерская: завод – нищенская зарплата – безнадёга. Первый путь – самый подходящий для тебя, но в этой красной стране тебе будет не просто с этим; по нашему Закону жить — ещё сложнее: тебя не понимают и не принимают, можно  и срок схлопотать, а чалится на зоне не так комфортно, как ты думаешь. Быть фраером проще всего: никакой ответственности, просто будь частью серой массы и не высовывайся!, — Саня замолчал. Мишка тоже решил не высовываться – Саня же ещё не закончил. Наконец, Саня очнулся от своих мыслей:                —-Ладно, топай давай, я спать хочу.
Удивлённый Мишка пожал соседу руку и отправился додумывать, то, чего Саня не сказал. Ясно, что Саня дал Мишке шанс самому решить, кем по жизни идти. Фраером он точно жить не собирался. Да и слово-то ущербное – фраер! Нет, это не для Мишки! Значит, путь самурая или в блатные податься. Честно говоря, и то, и другое манит; и здесь и там дух свой проявлять возможно, а это — наиглавнейшее! Эх, жизнь…
                ————————————
                Монотонная и размеренная жизнь провинциального городка несколько разнообразилась и оживала, когда летом на окраине Кремня, как картинка из далёкого прошлого, появлялся цыганский табор.                Разодетые в пёстрые разноцветные блестящие рубахи в начищенных сапогах и неизменных безрукавках быстроглазые мужчины и смуглые женщины в ещё более ярких кофтах, многочисленных атласных юбках, с руками усеянными золотыми браслетами и кольцами — заполняли базар и прилегающие улицы.                Бойко и весело торговали всякой всячиной, в основном, косметикой, позолоченными цепочками и коваными поделками. Приставали с гаданием на улицах и базаре. Знакомились с местными.
Указ Никиты Хрущёва, изданный в 1956 году о приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством, заставил их оседать в своих посёлках в основном значительно южнее, но иногда они всё же «подкочёвывали», приезжая на лето подзаработать и в другие края.
Правда, в последние пару лет в Кремень они не заявлялись, и поэтому жители города были немало удивлены, когда на базаре и улицах вновь запестрели одежды старых знакомцев.
Вечерами цыгане в таборе жгли костры, танцевали и пели песни — и на эти импровизированные концерты повадился ездить Мишка. Он быстро перезнакомился со сверстниками, катал из на «Чезете» и даже иногда показывал приёмы боя, которым продолжал обучать Глеба и Яна.
А с одним из них, то ли по имени, то ли по кличке «Жёлудь», он даже слегка задружился. И не последнюю роль тут сыграло то, что со смуглого продолговатого лица Жёлудя с огромными чёрными глазами и тонким с горбинкой носом никогда не исчезала улыбка.  Он, как будто радовался, когда кто-либо появлялся в поле его зрения и кроме того был готов на любую услугу.
Вскоре Мишка познакомил его со своими друзьями, и они, хоть и не разделяли восторгов Мишки, но к Жёлудю отнеслись гостеприимно и по-дружески.
Одна Вера, окинув худощавого цыгана быстрым взглядом и отметив его необычную красоту, ближе знакомиться не захотела. И какая с этих цыган польза — разведут на деньги — глазом моргнуть не успеешь.
На вечерних посиделках у костра Мишка разузнал, что верховодят в таборе двое: Ивайло и Нику — оба здоровенные кузнецы, с такой силищей, что свои же подковы гнули без особого напряжения. Но верховодят до поры до времени, пока не заявится их барон со своей свитой, который где-то в Молдавии сейчас вопросы важные решает.
Узнал Мишка также и то, что часть табора у областного центра осела, куда на своей 21-й «Волге» частенько наведывались и Нику с Ивайло. Дела…

В один из тёплых майских вечеров, прикатив в табор, Мишка нежданно-негаданно попал на шумное цыганское застолье — отмечали день рождения любимой племянницы барона красавицы Донки. Плясали, пели, пили, ели, жгли костры.
Разгорячённые вином и общим весельем, вдруг, как по команде, вскочили на ноги Ивайло с Нику, достали пистолеты и ну палить в ночное небо, пока патроны не кончились.
У Мишки — глаза на лоб.
— Эй, Жёлудь, — наклонился он к приятелю — а можешь мне такой пугач сосватать, как у них? — и он махнул рукой на пляшущих цыган.
— Не знаю… Спросить могу.
— Давай! Я заплачу нормально. Да и тебе на пиво не пожалею. Давай!
— Сейчас не буду. Праздник же у нас. Приеду в город завтра, и узнаешь. Найдёшь меня на рынке.

Сказано — сделано. С утра дежуривший у входа на базар Мишка поймал Жёлудя прямо у ворот и, зная слабость нового приятеля к пиву, Сайтоев, без долгих разговоров усадил цыганёнка на мотоцикл позади себя и порулил к недавно открывшемуся в городе небольшому пивбару.
Там, взяв по кружке «Жигулёвского, они устроились за одним из четырёх столиков в углу, и Мишка, расстелив газету «Труд», достал вяленую воблу и чекушку водки. Добавил водку в кружку Жёлудя и, чокнувшись, отпил глоток:
— Ну что, перебазарил?
— Перебазарил.
— И?..
—Сначала — ни в какую. Типа, откуда у тебя, мол, бабки заплатить. Пацан ещё…
— А ты?
— А я им говорю: пацан небедный. Чезет вон, джинсы новые заморские, кроссовки там и всё такое. Они, а если сдаст? Ты отвечаешь за него? — Жёлудь припал к своей кружке и почти ополовинил её, не отрываясь.
 — И что ты им?..
— Да, отвечаю, говорю. Он — свой, и нас цыган на уважухе держит. Почти что каждый день у нас. Мол, всё будет класс.
—  Ну, а они?
— Послезавтра будут ждать тебя у выезда из города в сторону области, в девять вечера.
— У выезда? А почему именно там? И почему так поздно?
— Ну в таборе такую сделку не годится делать. А вдруг менты тебе на хвост сядут? Тогда всем нам кирдык. А там, на выезде, и видно всё, и народу не бывает. Кроме того, ты ж тот пугач попробовать захочешь. А там звук выстрела никто и не услышит. Понял?
— Понял. Спасибо Жёлудь! В девять буду. А сколько они просят за пугач?
— Штуку.
— А меньше никак?
— Не, даже не заикайся. Это ещё по-божески тебе, как малолетке. Обычная цена — штука двести, а то и триста.
— Ну, понял. Привезу…
Они допили пиво, и Мишка подбросил Жёлудя на базар, а сам уже было собрался потарахтеть к Яну. Но вдруг обратил внимание на рыдающую женщину, стоявшую прямо у ворот рынка. Она не была похожа на рыночных завсегдатаев: лет сорока, худощавая, в стареньком выцветшем жакете и такой же темно-синей юбке, с полупустой авоськой в руке. Что-то знакомое было в её лице.
 «О, так она же у нас в школе первоклашек учит…» — наконец, вспомнил Мишка.
 Женщина рыдала так отчаянно, что он поневоле тормознул и подрулил к ней ближе.
— Простите, что у вас случилось? У вас украли что-то или обидел кто? —  Он сам себе не мог бы объяснить, что подтолкнуло его к ней.
Женщина взглянула на Мишку и, прочитав в его глазах искреннее участие, заплакала ещё сильней.
— Пожалуйста, прошу вас, успокойтесь! Ну, что случилось? Можете сказать?
Вас обокрали?
Чуть успокоившись, она заговорила:
— Да нет, не обокрали. Ещё хуже… Сама я деньги отдала. Вчера только получку получила, и всю сегодня отдала… — слёзы вновь потекли по худым щекам.
— Кому отдали?
— Да, цыганке… Как из-под земли возникла и сразу говорит: «Я вижу, ты сама живешь, без мужа. Одна и себя, и сына тянешь. Так?» Я обалдела. Как она узнала? Ну, а она и говорит: «Позолоти ручку, я тебе всё скажу. И научу, как судьбу свою изменить, как работу новую получить и снова замуж выйти. Да за красивого и богатого. И будете вы с сыном, как сыр в масле кататься». Я, дурёха, и повелась. Ну а потом, я, как в гипноз, попала. Она, не умолкая говорит, да так красиво, так складно, и всё: «Позолоти ручку, позолоти ручку…», а я ей деньги всё даю и даю. Пока не кончились. И тут она пропала. Враз. Как растворилась.
Женщина опять зарыдала:
— Я же живу от получки до получки. На что сына кормить?.. А он мне ещё не помощник. Ему же только восемь…
У Мишки от сострадания и гнева уже кипела кровь.
— Послушайте, а давайте мы поищем вашу гипнотезёршу, садитесь сзади. Женщина даже плакать перестала:
— Ты хочешь мне помочь?! Почему? Да и где ж её найдём мы?
— Садитесь, разберёмся.
Однако, их поиски ни к чему ни привели. Цыганка, как в воду канула. И даже Жёлудь не помог:
— У нас ведь все гадают, и торгуют. А та, что столько денежек срубила, конечно же, светиться тут не будет. — Резонно заметил он.
И тогда Мишка принял решение:
— Садитесь сзади, я вам помогу.
Женщина удивлённо смотрела на него,
— Ты? Чем поможешь? Цыганку не найти. Попробую продать колечко обручальное, что после мужа осталось. Другого не придумаю. Спасибо тебе, мальчик. Добрая душа…
— Садитесь, — снова твёрдо  сказал Мишка, — до дому довезу.
— Ну, ладно. Спасибо! Я аж на Октябрьской живу.
Но Мишка газонул и потопил прямо к себе домой. Женщина ухватилась за него обеими руками, и не успела оглянуться, как он затормозил у своего двора.
— Минутку подождите.
Он нырнул в дом и уже через пару минут вернулся. Она недоуменно смотрела на него, а он, смущаясь, протянул ей деньги.
— Возьмите, здесь сто пятьдесят. Хватит?
У женщины перехватило дыхание. Она смотрела на Мишку так, как будто перед ней был сам Господь Бог:
— Ты… ты предлагаешь мне… такие деньги… я столько не получаю…за что? И где ты взял их? Ты украл у мамы? Или у папы? — наконец, обретя дыхание вымолвила она.
— Ну что вы! Это мои. Мы с пацанами по субботам и воскресеньям на вокзале вагоны грузим и разгружаем. Помогаем родителям. Так что не сомневайтесь.
— Но я же… я не знаю, когда смогу тебе отдать? Конечно, если по десятке в месяц, то я смогла бы…
— Вот и замечательно! Договорились. По десятке в месяц. Давайте вас до дому довезу.
Когда они остановились у старого двухэтажного барачного типа домика, женщина, скользнув с мотоцикла, вдруг крепко обняла и поцеловала Мишку, оставив на его щеке след счастливой слезинки, скатившейся у неё из глаз.
— А как зовут тебя?
— Мишка…
— Спасибо, Миша! А я тебя видела… в школе. Передай своей маме, что она — самая счастливая мать на свете, раз такого сына воспитала. И я бы всей душой хотела, чтоб мой Арсений вырос на тебя похожим.
Мишка покраснел. Такого слышать ему ещё не приходилось.
— И ты не сомневайся, отдам всё до копеечки. Где ты живёшь, запомнила… — но это уже вослед ему.
А Мишка не ехал — мчался, как на крыльях. И ощущал себя он так, будто это не он, а, наоборот, ему вручили чудесный неожиданный подарок. И сердце  его переполнялось счастьем.

Заехав к Вере, Мишка пробыл у неё недолго. Коротко переговорив и получив то, что попросил, он поспешил к себе. Ведь тренировки им никто не отменял. А он — сенсэй. И как учитель первым должен быть на месте сбора. Тем более, что в их обычных тренировках недавно появился новый смысл.
А смысл такой — башковитый Глеб придумал электрический приборчик, соединённый проводом к ударной части макивары. Теперь сила каждого их удара фиксировалась на приборе стрелкой на шкале от одного до десяти. И если Глеб и Ян выше «тройки» ещё не выбивали, то Мишка выбивал «семёрку», а вот «восьмёрка» никак ему пока ещё не давалась. И это заводило — ведь есть ещё куда стремиться. А до «десятки» ой как далеко!

Вечером перед встречей с Нику и Ивайло Мишка чувствовал себя явно не в своей тарелке. Какие-то смутные предчувствия терзали потомка самурая, приехавшего загодя и уже второй час торчавшего на лавке у покосившейся остановки автобуса, которой уже давно никто не пользовался — автобус отменили.
«Не явятся… зря жду.. .» — он глянул на часы, — двадцать минут десятого. До половины подожду и… ну их к чёрту!» — подумал он. Но в этот момент услышал шум и увидел фары подъезжающей тачки.
«Приехали!» — обрадовался Мишка, но виду не подал, степенно поздоровавшись с выбравшимися из «Волги» цыганами.
— Принёс бабули? — первым спросил Нику.
— Принёс. А вы — товар?
— Тут, — Нику похлопал себя сзади, — пушка, что надо! Доволен будешь! Бабки засвети! — он вытянул руку.
Мишка нагнулся к мотоциклу и, вынув скрепленный резинкой пакет, протянул его Нику.
Тот развернул пакет и бегло пересчитал купюры под светом фонарика, направленного на его руки его товарищем. Удовлетворительно улыбнувшись, снова одел крест-накрест резинку и засунул пакет во внутренний карман пиджака.
— А пушку? — протянул к нему руку Мишка.
— Слышь, ты, пионэр! Вали отсюда и скажи «Спасибо!», что мы твою задницу тебе на нос не натянули! Смотри какой: пушку ему! А танк не хочешь?! Вали и в табор больше не ходи. Видали мы, как ты на Донку смотришь. Тебе что, своих хохлушек мало? Пошёл, короче!
Нику переглянулся с Ивайло. Тот кивнул и, повернувшись к Мишке спиной, они направились к машине.
«Кинули?! Так просто? Забрали деньги и смываться? Ах, суки!» — скользнула мысль, а сердце застучало часто-часто.
— Стоять! — негромкий низкий голос Мишки заставил цыган одновременно обернуться, и тут их глаза полезли на лоб.
Мишка застыл, чуть расставив ноги, и, как в американском боевике, держал двумя руками направленный на них «Вальтер».
— Деньги!
— Пацан, ты детским пугачом разжился? Давай, катись, пока мы не вернулись! — угрожающе бросил Ивайло и сделал вид, что двигается в Мишкину сторону.
И тут…
Вечернюю тишину разорвал пистолетный выстрел. Пуля взрыла землю справа у ног цыгана, и Ивайло аж подпрыгнул, чтоб избежать рикошета.
— На землю! Оба! Вы кого кинуть собрались?! Меня?! Да я сейчас из вас  дуршлаг сделаю!
Грохнул второй выстрел, и колесо машины кидал стало быстро сдуваться — из пробитой дыры со свистом вырывался воздух.
Цыгане, перепуганные насмерть, шлёпнулись на землю, и Нику, уже лёжа, достал только что полученные деньги и бросил их в сторону Мишки, который, не сводя с них «Вальтер», подобрал пакет и засунул себе в карман.
— Теперь пушку… Медленно достаём и двигаем ко мне. — Приказал Мишка. — Медленно, я сказал. Вы оба у меня на мушке, и я с трёх метров не промажу. Ну!
— Да мы её не брали… — выдавил Ивайло, — честно говорю. Хотели просто денежек срубить. Вон Нику убеждал, что ты придёшь пустой. А ты... — и он собрался подниматься…
— Лежать! Кто двинется — стреляю! —предупредил их Мишка, направляясь к «Волге», и серьёзность его намерения сомнений не вызывала.
«Наверное, пушка в бардачке… сейчас узнаем,» — он, открыв дверцу машины, быстро обследовал её внутри. Оружия там и вправду не оказалось. Зато из бардачка он вытянул плотно набитый пакет, и вес его чувствовался приличным.
— Фонарь сюда! — крикнул он Ивайло, и тот пробросил по земле фонарик.
В пакете был виден светлый порошок.
 «Наркота,» — догадался Мишка , — так вот чем они тут промышляют!»
— Слышь, Миша, — вдруг обратился к нему Нику по имени, которое оказывается сразу вспомнил. И голос его сразу стал другим, вкрадчивым и даже елейным. — Пакетик положи на место. Это не наш, и мы его отдать должны. Серьёзным людям. Ты ж неприятностей не хочешь? Нет? Оставь его. Иначе за тобой придут! И где бы ты не спрятался — найдут тебя и выпотрошат так, что кожа лишь на барабан сгодится. Давай так. Мы тебе за беспокойство заплатим. Ну, рубликов пятьсот. Не, я серьёзно. Дружок твой Жёлудь завтра бабки передаст прямо в руки. Давай, Мишань, «винт» положи на место.
«А, значит, «винт»!» — об этой гадости и Мишка, и друзья его уже были наслышаны. Продвинутая Вера, двоюродная сестра которой училась в Харькове и «хипповала» уже не первый год, просветила их и насчет «винта», и насчёт Первитина.
— Так вот вы чем народ травите! — рыкнул на него Мишка. — Ну так сами ждите гостей. Ответите по полной! — и с этими словами он опустился в седло своего верного «Чезета» и умчался в сторону города, будучи вполне уверенным — со спущенным колесом его цыгане не догонят.
Вернувшись в город и собрав друзей у себя дома на кухне, Мишка рассказал о вчерашней стычке с цыганами, а затем показал им наркоту. У пацанов отпали челюсти, а Вера даже присвистнула — они впервые видели настоящий наркотик.
— Вот это да! Ты знаешь, сколько это бабок? — с горящими глазами спросила она, рассматривая пакет.
— Понятия не имею. Знаю только, что это «винт», — ответил Миша.
— А давай я его сеструхе в Харьков перекину. Она там быстро разберётся что к чему. И заработаем нехило.
Но тут Мишка неожиданно резко рванул пакет у неё из рук, схватил со стола нож, и, подойдя к помойному ведру, вспорол пакет, высыпав наркоту в помои.
— Гробить людей? Детей? Студентов? Да ты в своём уме?! Тебе что, денег мало? Может подбросить? — в его глазах пылал огонь, и Вера поняла, что перегнула палку.
— Да пошутила я, уймись. Конечно, нам ещё только этого не хватало. А вот над их угрозой тебе я бы призадумалась.
— Да, Мишаня, поживи как ты недельку на голубятне. Не наводи цыган на маму и сестру, они тебя по мотику во дворе вычислят быстро. — Предложил Глеб.
— Согласен! — подытожил Ян. — И пушку подержи с собой. Ты, Вера, как?
— Конечно. Какой вопрос? Пусть держит, сколько нужно. Но стрелять — только в крайнем случае. И не забудь сбросить, если мусора появятся. А то за одно хранение оружия на нары загремишь. Понял?
— Куда уж мне понять? Это ж только ты у нас и прокурор, и адвокат, и судья в придачу! — Ещё не остыв от возмущения, в тон ей ответил Мишка.
На том и порешили.
Только недельку ждать не довелось.
                ———————————

                Продолжение в Главе 32.