Из дневниковых набросков

Снег кружил, ложась на всё окрест мягким, безмолвным покрывалом. Поземка-вьюга, словно заботливая, но безжалостная мать, укрывала всё вокруг — дома, деревья, пустые скамейки в парке. И среди этого кружащегося белого мира, под мерцающим фонарём, стояли двое. Родные. Не находившие мест в сердцах друг друга.


Она, Анна, прижимала к себе старую, выцветшую шаль, словно пытаясь удержать не только тепло, но и ускользающие воспоминания. Её глаза, обычно полные жизни и смеха, сейчас были лишь тёмными озёрами, отражающими холодный снег. Он, Михаил, стоял чуть поодаль, сильные руки скрещены на груди, спина прямая, как и всегда. Но в этой прямоте таилось напряжение, граничащее с отчаянием.


— Ты пришла, — его голос, глухой, словно пробивающийся сквозь снег, был скорее констатацией факта, чем выражением радости.


— А ты ждал? — ответила Анна, её голос тоже был тихим, почти неслышным.


Они стояли так уже не в первый раз. Эти встречи под падающим снегом стали их горькой традицией. Каждый раз они надеялись, что вот сейчас, может быть, что-то изменится, и лёд, сковавший их души, треснет. Но снег продолжал падать, а лёд становился только крепче.


— Мы больше не можем так, Миша, — Анна, наконец, подняла взгляд. Он был полон боли, но и решимости. — Наши сердца… они пустые. Они не знают, как друг друга найти.


Михаил смотрел на её лицо, такое знакомое, такое родное, и чувствовал, как внутри всё сжимается. Он помнил, как когда-то их сердца бились в унисон, как каждый взгляд, каждое прикосновение были наполнены любовью. Но годы, испытания, недомолвки — всё это постепенно превратило их когда-то пылающий костёр в горстку пепла, которую развевал всё тот же снег.


— Я знаю, — он вздохнул, и пар из его рта превратился в маленькое облачко, которое тут же растаяло в воздухе. — Я тоже чувствую это. Эту пустоту.


— И что нам делать, Миша? — её голос дрогнул. — Продолжать вот так, каждый раз надеясь на чудо, которое никогда не приходит? Смотреть друг на друга и видеть незнакомца?


Он молчал. Что он мог сказать? Признать, что они стали чужими, что любовь, которая когда-то их связала, иссякла, словно ручей под натиском мороза? Это было больно. Больно до слёз, которые, как ни странно, не текли. Они казались замёрзшими вместе с их чувствами.


— Может быть… может быть, это и есть ответ, — наконец, прошептал Михаил. — Признать, что наши пути разошлись, что наши сердца больше не принадлежат друг другу.


Анна закрыла глаза. Слова, произнесённые им, были как гвозди, забиваемые в крышку её надежды. Она чувствовала, как снег оседает на её ресницах, делая мир ещё более размытым и печальным.


— Тогда… что теперь? — спросила она, вновь открывая глаза. В них уже не было прежней боли, только тихая, всепоглощающая грусть.


— Теперь… мы отпустим, — сказал Михаил, и в его голосе прозвучала такая же тихая печаль. — Отпустим друг друга. И найдём свои места. Может быть, не вместе, но… отдельно.


Он сделал шаг к ней. Анна не отступила. Их пальцы, дрожащие от холода и волнения, коснулись друг друга. Это было не прикосновение влюблённых, а прощание двух родных душ, которые когда-то были так близки, а теперь оказались так далеки.


— Прости меня, Миша, — прошептала Анна, её голос почти растворился в завывании вьюги.


— И ты меня прости, Аня, — ответил он.


Они стояли ещё мгновение, ощущая тепло уходящих чувств. Затем, медленно, словно боясь спугнуть остатки былого, их руки разошлись. Михаил повернулся и пошёл прочь, растворяясь в снежной круговерти. Анна смотрела ему вслед, пока его силуэт не стал неразличим.


Снег продолжал кружить, укрывая их следы, унося прочь последние отголоски их общей истории. Поземка-вьюга, бесстрастная и холодная, продолжала своё дело, укрывая всё вокруг. И только в сердцах двоих, когда-то родных, теперь пустовало место, где когда-то жила любовь. Место, которое им предстояло заполнить заново, но уже без друг друга.