По расчёту

     Коростылёву следовало жениться, и не по зову сердца, а по острой служебной необходимости.
     — Ты у нас отличник, кандидат в члены партии, всё это похвально, — наставлял замполит училища, — только есть у тебя один недостаток. Не догадываешься какой? Объясню. Не подобает будущему офицеру служить холостяком. К тому же сотруднику финансовой службы! Кто же тебе, бессемейному, доверит управлять финансами части? Холостяк – человек ненадёжный, может и загулять, и запить, и даже пропасть... вместе с финансами. Был у нас такой случай. Мы сделали правильные выводы. Наличие у офицера супруги – это не только его личный тыл, а залог всеобщего, повторюсь, все-об-ще-го спокойствия! Про залог, надеюсь, объяснять будущему финансисту не надо. Короче, если рассчитываешь получить хорошее место, будь добр, женись. Время у тебя до выпуска ещё есть. В противном случае отправим тебя на кудыкину гору, где у нас одни незаменяемые до самой пенсии служат. Всё понял? Вот и отлично. Тогда свободен!»
     В один миг все планы Коростылёва рухнули в пропасть. Подумаешь, холостяк, ему ещё и тридцати нет, всегда думал, сначала на ноги встать, потом жениться. Выходит, неправильно думал. Когда в восемнадцать лет Коростылёва призвали на срочную службу, он быстро сообразил, что армия открыла перед ним возможности, о которых он в своей деревне и помыслить-то не мог. И с первого дня службы Коростылёв выполнял все поручения с отдачей, проявляя завидное рвение и смекалку. Его заметили, приписали к хозяйственной службе, а перед увольнением предложили остаться помощником начальника складов, но уже в звании ефрейтора. Коростылёв, не раздумывая, подписал сверхсрочный контракт, а ещё через три года упросил командира части отпустить его на учёбу в финансово-экономическое высшее училище. Тот, нехотя, согласился. «Ну, поезжай, коли тебя тянет к учёбе. Только не посрами там нашу часть. Если надумаешь вернуться, милости просим, хотя я лично в этом сомневаюсь. Вас, молодых, после институтов к цивилизации тянет. Сам таким был, понимаю», — расчувствовался командир.
     Коростылёв его не подвёл. Учился усердно, вгрызался в финансовую науку с остервенением каторжника, роющего себе туннель для побега. Только у каторжника на кону, как известно, свобода, а у Коростылёва ¬¬– та самая «цивилизация»: офицерское звание, денежное довольствие, служебное жильё, а, при благоприятном стечении обстоятельств, ещё и служба не в отдалённом гарнизоне, а вблизи крупного города. Это не деревня, это совершенно иная жизнь. И вдруг все эти радужные перспективы одним взмахом перечеркнул его холостяцкий статус.
     — Ну что, пропесочил тебя замполит? — улыбнулся Коростылёву его сосед по общежитию. Первые три года обучения курсанты училища жили в казармах, а с четвёртого курса переезжали в общежитие, которое про себя называли офицерским, хотя до офицеров им было ещё далеко. В общежитии они размещались в комнатах по два, три, а иногда и четыре человека. Коростылёв и его сосед, как отличники учёбы, были удостоены «люкса», комнаты на двоих.
     — Зачем вызывал тебя, Дон Кихот? — не унимался сосед.
     Странное прозвище приклеилось к Коростылёву ещё в школьные годы и упрямо сопровождало его по жизни. Высокий и худощавый, с вечно усталым лицом и мешками под глазами, Коростылёв выглядел непривлекательно. Он искренне удивлялся, почему все отождествляли его с героем романа Сервантеса. Ничего общего, вместо рыцарских доспехов мешковатая курсантская форма, а бородку-эспаньолку ему заменял бритый подбородок с глубокой ямочкой посередине. Пожалуй, эта ямочки и была единственно красивой чертой во всей внешности Коростылёва. 
     — Велел жениться, — с тоской в голосе ответил он, — иначе зашлёт меня в глухомань, несмотря на мой красный диплом.
     Сосед, который уже сделал предложение руки и сердца своей возлюбленной, присвистнул:
     — Вот тебе, новая вводная. Можно подумать, взял под козырёк и исполнил. А и тебя есть на примете кто-нибудь? — понизив голос, поинтересовался он.
     На примете у Коростылёва не было никого. В деревне осталась одноклассница, с которой они дружили, на выпускном страстно целовались, клялись друг другу в вечной любви. Но когда Коростылёва забрали в армию, она быстро вышла замуж, родив одного за другим трёх пацанов. Отрезанный ломоть, но она до сих пор приходила к Коростылёву во снах, будоража его своим полупрозрачным выпускным платьем. Жаль, что он никогда не узнает, что скрывалось под ним.
     В части, где Коростылёв проходил срочную, а затем и сверхсрочную службу, у него была пассия старше его. Женщина-повар из офицерской столовой, полногрудая, красивая, дерзкая. Он бы никогда не осмелился к ней приблизиться, но женщина проявила завидную настойчивость и прибрала Коростылёва к рукам. После его отъезда на учёбу она прислала ему письмо, просила «не серчать» за то, что нашла ему замену. Коростылёв с облегчением выдохнул и быстро забыл её.
     В училище амурные дела у Коростылёва не клеились, и тому были объективные причины. Единственным вариантом знакомства с девушками во время учёбы были танцы. Курсанты периодически их устраивали с разрешения командования, и с согласия начальства рассылали приглашения по соседним институтам, адресуя их представительницам прекрасного пола. Но Коростылёв, на свою беду, танцевать не умел, чувством ритма не обладал, стеснялся собственных движений и даже в медленном танце умудрялся наступить на ногу партнёрше. На этом все романтические отношения и заканчивались.
     Истосковавшись по женскому вниманию, Коростылёв на последнем курсе закрутил роман с замужней сотрудницей из библиотеки училища. Им было хорошо друг с другом, но каждый из них понимал, что эта связь временная. Несколько дней назад она огорошила его известием: «Я увольняюсь, моего мужа переводят на новое место службы». И Коростылёв остался совершенно один.
     Сосед по комнате, не дождавшись ответа, решил уточнить:
     — Подожди, но ты же всё время бегал к кому-то на свидания.
     — Той, к кому бегал, уже больше нет. Уехала в другой город насовсем. Не терзай мне душу, и без того тошно.
     На сей раз сосед сочувственно вздохнул.
     — Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно, — процитировал он классика, что было его любимой привычкой, но, поймав на себе печальный взгляд Коростылёва, осёкся. — Ну, раз надо, так надо. Будем искать тебе невесту.
Коростылёв только горько усмехнулся в ответ. «Эх, брат, жениться на скорую руку всё равно, что на долгую муку» — подумал он про себя, но упускать шанс на хорошее распределение ему не хотелось.
     Несмотря на свою неприметную внешность, Коростылёв всё-таки женщинам нравился. Была у него одна особенность – он умел слушать и делал это проникновенно-сочувственно, страдальчески-трепетно, будто бы сам становился очевидцем тех событий, о которых ему рассказывали. Он мучился и переживал, страдал и прощал, ненавидел и любил вместе со своей собеседницей, и всё эти эмоции читались в его глазах убедительнее любых слов. Такое молчаливо-искреннее внимание действовало на женские сердца лучше всяких подарков и цветов. И когда через неделю сосед по общежитию познакомил Коростылёва с подругой своей невесты, свидание имело успех.
     — Ты только не танцуй с ней, — предупредил сосед, — а то по обыкновению отдавишь девушке ноги, а времени заходить на второй круг у нас нет. 
     Её звали Анной, ей исполнилось девятнадцать, и она уже работала швеёй на текстильной фабрике. Лучше бы, конечно, чтобы супруга у офицера была врачом или педагогом, но не всем же везёт встретить невесту с правильной профессией. Анна жила вместе с мамой и младшей сестрой в коммунальной квартире. Мама тяжело и давно болела, поэтому Анне пришлось рано выйти на работу. Она была маленького роста, с нескладной фигурой, коротко стриженными русыми волосами и походила скорее на юного новобранца, чем на девушку. Но Коростылёва смущало не это, а её глаза. Бездонно-серые, трогательно-наивные, они смотрели на него с обожанием и, одновременно, с такой безнадёжной тоской, что ему делалось не по себе.
     — Она милая, но я не люблю её, — не выдержал как-то Коростылёв и выложил всё своему соседу. — Она думает, что между нами серьёзные чувства, а я, получается, её обманываю, ощущаю себя подлецом!
     — Ты это брось! Можно подумать, поматросил и бросил. Нет, рыцарь мой! Ты её под венец ведёшь, ответственность на себя берёшь, семье её помогать будешь. В чём здесь обман? И не все браки по великой любви совершаются. А если начистоту, то раньше надо было думать, а не с замужними дамами шуры-муры крутить. — Но увидев понурое лицо Коростылёва, сосед сменил гнев на милость. — Ты подожди печалиться. С браками, знаешь, как в лотерее «Спортлото», никогда не знаешь, выиграешь или проиграешь. Это только время покажет.
     И Коростылёв с Анной расписались. По-тихому, без свидетелей и застолья, зато успели до распределения будущих назначений. Его, уже как семейного офицера, направили служить в лётный городок недалеко от столицы. Такое назначение превзошло его самые дерзкие ожидания. Перед отъездом к месту службы Коростылёву выдали первое офицерское довольствие и предоставили месячный отпуск. Они с Анной поехали в деревню к его матери.
     Давно Коростылёву не было так хорошо. Наверное, родные места грели ему душу, а, может быть, мать окружила нежной заботой, но он ощущал в себе небывалый прилив сил. Он перестелил крышу старого дома, смастерил новый сарай, обновил колодец, перекопал заброшенный огород, а свободного времени всё равно оставалось вдоволь. Они с Анной ходили купаться на речку, загорали, а по вечерам гуляли в поле, вдыхая терпкие ароматы запечённых под солнцем трав. А потом наступала ночь, и Коростылёв ощущал на своём лице горячее дыхание Анны и слышал её тихий прерывистый стон. В такие минуты его переполняло робкое, сдержанное блаженство, он был уверен, что оно случайно, призрачно, эфемерно. «Закончится отпуск, — думал он, — и всё это улетучится как сон».
     Анна же за это время преобразилась, её невозможно было узнать. Глаза приобрели мечтательное выражение, в движениях появилась плавная грация, а коротко стриженные волосы отросли и сложились в мягкие локоны. Лишь один завиток около правого виска упрямо топорщился в сторону. Коростылёв всё время пытался его расправить, уложить в общую прядь, но завиток не поддавался. Анна, смеясь, отгоняла от себя Коростылёва: «Перестань, щекотно же», а его руки вновь и вновь непроизвольно тянулись к ней.
     — Повезло тебе, Дон Кихот, — сказала ему на прощанье одноклассница, та самая, которая раньше будоражила его в ночных снах. — Такую юную красавицу себе отхватил. Когда только успел? Послушать тебя, так ты всё время учил, да зубрил. Выходит, нашёл всё-таки время на любовь. Только у нас с тобой его почему-то не оказалось.
     Коростылёв уловил в этих словах горькие нотки сожаления, но его сердце при этом не замерло, не ухнуло вниз, не затрепетало. «Странно, — подумал он, — видимо, отболело». 
     Через месяц они с Анной, загорелые и отдохнувшие, прибыли в лётный городок, где Коростылёву предстояло служить. Молодую семью приняли радушно и предоставили однокомнатную квартиру. Крохотную, с газовой колонкой, холодной водой и туалетом. Ванной комнаты в квартире не оказалось, её заменяла сидячая купель, прикрученная к полу прямо посередине кухни. Но для Коростылёва с Анной это были настоящие хоромы, они с воодушевлением принялись их обустраивать.
     Коростылёв раздобыл старую дверь, смастерил из неё столешницу и накрыл сверху купель, которая превратилась в удобный стол. Анна с любовью задрапировала его ситцевой скатертью в цветочек. Пришлось потратить на это весь отрез, подаренный свекровью на свадьбу, но получилось красиво. Из остатков ткани она сшила маленькие шторки в половину высоты кухонного окна, как в деревенских избах. Затем они соорудили две скамьи, покрасили их в зелёный цвет, просто другой краски не нашлось на складе части. Но старая невзрачная кухня стала радостной, светлой, как край деревенского поля, где Коростылёв с Анной гуляли знойными вечерами. На этой кухне за столом-купелью они и отметили своё новоселье, а заодно и свадьбу.
     Младшего лейтенанта и его очаровательную супругу пришёл поздравить весь офицерский состав, и каждый с подарком или угощением. Стол ломился от еды и питья, кругом царил шум, гам, в квартире невозможно было протолкнуться. Раскрасневшийся Коростылёв наотрез отказывался исполнять команду «Горько». И лишь когда к настойчивому хору сослуживцев присоединился звонкий голос командира части, Коростылёв обнял Анну и прильнул к ней долгим нежным поцелуем. Пошёл отсчёт: «Раз, два, … пять, … десять…», но Коростылёв уже плохо разбирал слова. Его подхватила горячая волна и потянула вверх, навстречу яркому, обжигающе-пьянящему восторгу.
     — За молодых, — бойко скомандовал командир части, — наше дружное троекратное «ура».
     Воздух взорвался громким торжествующим многоголосьем: «Ура! Ура! Ура-а-а-а-а!»
     Время неумолимо бежало вперёд, наступил декабрь, а Коростылёв с Анной будто остались в том солнечном, знойно-горячем августе. Не было у них пасмурных дней, не гремел над их головами раскатистый гром, не сверкали зловещие молнии. Ощущение безмятежного счастья прочно поселилось в их доме и, похоже, не собиралось никуда исчезать. «Странно, — недоумевал про себя Коростылёв, — вроде женился не по любви, думал, себе на мучение, а вышло наоборот».
     Но одним серым утром всё вмиг изменилось. Анна получила телеграмму от соседки по коммунальной квартире: «Мать в больнице. Приезжай. Срочно». И она уехала, пообещав каждый день звонить. Провожая её на вокзале, Коростылёв был спокоен. «Ничего страшного, — убеждал он себя, — поживём врозь немного, расставание будет незаметным, я же целыми днями на службе», но уже к вечеру он почувствовал беспокойство.
     Придя в осиротевшую квартиру, Коростылёв поел, не ощущая вкуса пищи, и сразу же пошёл спать, но уснуть почему-то не мог. Старый диван, доставшийся им вместе с квартирой, показался ему жёстким, неудобным, скрипучим. Проворочавшись около часа, Коростылёв не выдержал, встал, пошёл на кухню, выпил рюмку водки, но легче не стало. Его мучило какое-то странное чувство, в котором он никак не мог разобраться. Закурил, подошёл к окну. На улице в свете тусклого фонаря медленно кружились снежинки, накрывая всё вокруг белым пушистым покрывалом.
     Скоро Новый год. Коростылёв уже приготовил для Анны подарок, золотую цепочку с подвеской в виде сердечка. Он столько раз представлял себе, как они пьют шампанское под бой курантов, загадывают желания, а потом он дарит ей это сердечко и растворяется в её счастливых глазах. Неизвестно, вернётся ли теперь Анна к Новому году. Вернётся ли она, вообще, к нему? От этой мысли ему стало страшно, будто перед ним разверзлась гигантская, чудовищная пропасть, готовая поглотить его в свою бездонную беспросветную темноту.
     В кухне приглушённо тикали настенные часы, отсчитывая минуты, а Коростылёв так и стоял у окна. Щемящая тоска, робко заявившая о себе во время прощания с Анной, уже вовсю хозяйничала в нём, подкатывала к горлу, мешала нормально дышать. Он не помнил, как дождался утра, как собрался и пришёл на работу.
     — Что-то ты сегодня какой-то помятый, Дон Кихот, — заметил его коллега, хотя Коростылёв был, как всегда, свежевыбрит и подтянут, — скучаешь по Анне?
     — Не мог вчера долго уснуть. Ничего, сегодня отосплюсь, — ответил Коростылёв, однако, уходить домой не спешил, ждал звонка Анны.
     Она позвонила поздно вечером и стала сбивчиво объяснять, что провела целый день в больнице. Маму перевели из реанимации, но её состояние оставалось тревожным.
     — Когда ты сможешь вернуться? — не выдержал Коростылёв.
     Она не знала. Даже если маму выпишут из больницы, за ней надо кому-то ухаживать, а врачи не обещают быстрого восстановления.
     — Тогда я приеду к тебе, — перебил её Коростылёв, — в эту же субботу приеду. Мы обязательно разберёмся со всеми проблемами. Верь мне! Заберём твоих к себе в городок. Я завтра же поговорю с командованием, попрошу разрешения, уверен, мне не откажут.
     — Куда заберём? — грустно возразила ему Анна, — наша квартира в два раза меньше моей комнаты в коммуналке.
     — Ничего! В тесноте, да не в обиде, — настаивал Коростылёв, — в крайнем случае я перееду на время в общежитие.
     — А моя сестра? — робко спросила Анна, — она же здесь ходит в школу.
     — Значит, будет ходить в школу в нашем городке. Я договорюсь.
     Он услышал, как на противоположном конце провода Анна тихо заплакала.
     — Зачем тебе эти проблемы? Болезни, врачи, переезды, школы? Ходить, кого-то о чём-то просить, умолять. Служи себе спокойно, а мы как-нибудь сами справимся.
     — Что ты такое говоришь?! — Коростылёв уже кричал в трубку. — Ты что?! Вот дурёха! Вы без меня, может, и справитесь, а я вот … Я без тебя не справлясь. Слышишь? Я уже не справляюсь!
     И как ночью, на него вновь навалилась щемящая тоска. Но теперь у Коростылёва не было сомнений. Он знал, что не хочет жить отдельно от Анны, просто не может без неё. Всё, что было значимым для него раньше, должность, карьера и даже он сам, отошло на второй план. Сейчас главным была лишь она. Он полюбил, крепко, беззаветно и преданно. Как, наверное, и должен любить свою даму сердца благородный и чудаковатый рыцарь Дон Кихот.
30 октября 2025
Картинка сгенерирована при помощи нейросети YandexART «Шедеврум»