Олеко Дундич - забытый герой Гражданской войны

Погрузившись в последнее время в изучение «махновской» темы, в мемуарах Будённого я наткнулся на описание приключений красного командира сербского происхождения Олеко Дундича, которыми не могу с вами не поделиться.

До этого я считал, что главными специалистами в Гражданскую войну по рубке и переодеванию были махновцы. Чего стоил только махновский «морячок» и модник Феодосий Щусь. На флоте много занимался спортом, был чемпионом по французскому боксу и борьбе, знал джиу-джитсу, был способен победить любого противника быстрым захватом без особого напряжения. Но сегодня не о нём.

А будённовец Олеко Дундич был чемпионом австро-венгерской армии 1914 года среди унтер-офицеров по фехтованию, снайперски стрелял из всех видов оружия, при этом умел работать не только саблей, но и головой. Стоит ли говорить, что и Щусь, и Дундич были «красавчики», персонажи, в мужскую харизму которых моментально влюблялись женщины. Вот всего несколько эпизодов из его короткой, но очень бурной жизни. Итак, без долгих предисловий

История 1.
Из воспоминаний Будённого: «Олеко Дундич — человек легендарной славы. К нам он попал со своим интернациональным эскадроном под Царицыном и вскоре стал всеобщим любимцем, как прекрасный командир и товарищ. Особенно восхищала нас его боевая дерзость. Например, в Воронеж, с письмом от меня белому генералу Шкуро, Дундич поехал вечером, переодевшись в форму белогвардейского офицера.

Он благополучно добрался до штаба Шкуро, передал дежурному офицеру письмо следующего содержания: «Завтра мною будет взят Воронеж. Обязываю все контрреволюционные силы построить на площади Круглых рядов. Парад принимать буду я. Командовать парадом приказываю тебе, белогвардейский ублюдок. После парада ты за все злодеяния, за кровь и слёзы рабочих и крестьян будешь повешен на телеграфном столбе там же, на площади Круглых рядов. А если тебе память отшибло, то напоминаю: это там, где ты, кровавый головорез, вешал и расстреливал трудящихся и красных бойцов. Мой приказ объявить всему личному составу Воронежского белогвардейского гарнизона. Будённый».

Но это относительно спокойное путешествие не могло удовлетворить беспокойную натуру Дундича. Через некоторое время он вернулся к штабу Шкуро и запустил в окно две ручные гранаты. Началась невообразимая паника. Белогвардейцы мчались со всех сторон ловить диверсанта. А «диверсант» в офицерской форме носился среди белых и во всё горло кричал: «Лови! Держи!». Наконец Дундичу надоело гоняться самому за собой. Он подскакал к участку обороны противника, занимаемому буржуазными ополченцами, и закричал: «Это вы, грибы титулованные, пропустили красных диверсантов! А ну посторонись, вороны!» И растерявшиеся добровольцы пропустили «сердитое благородие». Дундич благополучно ускакал».

История 2.
Однажды ночью я (Будённый) вызвал к себе командиров полков на совещание. И пока мы совещались, полк Дундича под давлением противника отошёл. Олеко не знал об этом и на рассвете отправился с ординарцем к месту прежнего расположения своего полка. Въезжая в село, он увидел на площади у церкви полк казаков. Отличить издали, свои это или чужие, было трудно, так как полк Дундича тоже был казачий. Но группу офицеров, стоявших перед строем полка, он сразу разглядел.

— Видишь, — указал Дундич ординарцу в сторону церкви, — пока мы с тобой ездили, в наш полк пробрались белые офицеры и агитируют бойцов! Ну, я им сейчас поагитирую! — и Дундич полным карьером устремился на стоявших перед строем офицеров.  Скакавший за ним ординарец вскоре понял всё и закричал: «Товарищ Дундич! Тут же все белые!».

Но Дундич уже рубил офицеров направо и налево. У белых много легенд рассказывали о красном коннике Дундиче, который, словно злой дух, оказывался сразу во многих местах и нигде никому не давал пощады.

Услышав имя Дундича и опомнившись от неожиданности, белогвардейцы закричали: «Дундич! Дундич! Хватайте его живым, держи эту сатану!». Под Дундичем убили лошадь, но он вскочил на коня одного из зарубленных им офицеров. Его хватали за рукава и полы бекеши, изорвали в клочки гимнастёрку, пытались выбить из седла.

Вторая лошадь свалилась под ним, но он, продолжая сражаться, извернулся, сбил офицера и прыгнул на третью. Подняв лошадь на дыбы, он вырвался и ускакал, оставив в руках поражённых его дерзостью белогвардейцев клочки гимнастерки и бекеши. В штаб корпуса Олеко примчался с окровавленной шашкой в руке, в разорванной нижней рубашке и с каким-то чудом удержавшимся на шее воротником бекеши.

История 3.
Ещё не погасли последние звёзды, когда Дундич остановил свой маленький отряд неподалёку от провинциального городка. Затем, показав рукой на дом, над крышей которого рядом с русским царским флагом развевался французский, Олеко сказал своим бойцам:

— Товарищи, там находится штаб французского генерала Жобера. Нам приказано уничтожить этот штаб. Генерал лично разрабатывал план интервенции. Он осуществляет тесное взаимодействие с белогвардейским штабом. Нам нужен он и его план. Таков приказ товарищей Ворошилова и Будённого. Много размышлять не приходится. Сделаем налёт на здание, захватим старика с его планами и, если удастся, уйдём в поле. Я сомневаюсь, что кто-нибудь посмеет нас преследовать, если мы сумеем вырваться из города. Вперёд, товарищи!

И они галопом поскакали по городу. Проснувшиеся французские и белые солдаты не обращали внимания на маленький отряд конников. Думая, что это казаки, возвращающиеся с ночного грабежа, они ругались им вслед, недовольные тем, что конники с самого раннего утра поднимают такой шум. Подъехав к зданию, в котором находился штаб, Олеко сказал часовому по французски, что он приехал с важным поручением к генералу Жоберу. Часовой стал объяснять, что генерал спит, что он болен и приказал не беспокоить его. Но Дундич продолжал настаивать. Часовой удивился такой бесцеремонности и назвал их «русскими болванами». Это решило его судьбу. Взбешённый Дундич, спрыгнув с коня, взмахнул саблей и разрубил часового надвое. При этом один из конников тайком перекрестился. Он увидел чудо, о котором раньше слышал только в сказках.

Дундич ворвался в здание. Догадавшись по часовому у дверей, в какой комнате находится генерал, он бесцеремонно вошёл в неё. Жобер проснулся. Увидев пистолет, приставленный к груди, он забыл про свой ревматизм и вскочил как ошпаренный. Пока два бойца Дундича выбирали все бумаги из ящиков старинного письменного стола и совали их в сумку, Олеко сказал генералу по-французски:
— Господин генерал, вы взяты в плен. Даю вам пять минут на одевание.
Врач, лечивший генерала от ревматизма, был бы удивлён, увидев, как его пациент одевается с живостью пятнадцатилетнего мальчика.

Через несколько минут Дундич, генерал, а за ними два бойца вышли из комнаты. Не успели они сойти с лестницы, как наверху появился белогвардейский полковник. Это был Павел Ходжич. Он сразу узнал Дундича, выхватил пистолет и выстрелил. Потом выскочил на балкон и, стреляя в воздух, стал кричать:
— Красные! Олеко Дундич! Большевики! Олеко Дундич!

Началась страшная суматоха. Французские солдаты и белогвардейцы, которых возле штаба было множество, стали в панике метаться и подняли беспорядочную стрельбу. Тем временем Дундич, не обращая внимания на рану в правом боку, взвалил генерала на коня, затем вскочил сам. Накрепко привязав генерала ремнём, он тронул коня. Генерал, почувствовав что-то мокрое и тёплое, увидел кровь и подумал, что его ранили. Он обречённо опустил голову и стал бормотать какие-то молитвы.

Дундич не стал дожидаться, пока его схватят. Он направил коня прямо на белых, которые были так изумлены этим сильным и неожиданным натиском, что расступились и пропустили отряд. Среди белогвардейцев ходил слух, что лучше не попадаться на пути страшному Олеко Дундичу, если хочешь остаться в живых. Это имя гипнотизировало, сковывало их волю, лишало сил. Видя растерянность белогвардейцев, французские солдаты на всякий случай укрылись за зданием. Они совершенно не понимали того, что здесь происходило. Некоторые из них даже смеялись, видя своего связанного генерала.

Дундич воспользовался их замешательством и, размахивая саблей и стреляя из пистолета, помчался по улице. Его товарищи скакали следом. Вскоре городок, залитый лучами восходящего солнца, остался далеко позади.

История 4.
Дундич взял перехваченное письмо. Адресованное графине Елене Николаевне Лукиной, оно было написано рукой белогвардейского полковника Ходжича: «Глубокоуважаемая графиня, примите мою благодарность за ваше приглашение на новогодний бал. Я приеду к полуночи и буду счастлив находиться в Вашем обществе. Галина Игоревна Березовская, которую я неизмеримо люблю, сейчас находится в руках большевистского бандита Олеко Дундича. Мы ещё с ним рассчитаемся. Целую Вашу нежную руку. Полковник Ходжич».

— Да, письмо не служебное, — сказал Дундич, — но весьма интересное. В общем, я его поздравлю с Новым годом.
… — Запомни, я — граф Орлов, — говорил Олеко ординарцу Феде по пути на бал, — воспитывался в Австрии и во Франции. В России у меня знакомых и друзей почти нет. Я приехал с французами, чтобы освобождать страну от красных.

Хотя во всей стране царили голод и эпидемии, в доме Лукиной в этот новогодний вечер был накрыт роскошный стол. Однако в эти смутные времена дамы были не в силах угнаться за модами, и им пришлось одеться в живописные старинные бальные платья. Все мужчины были в мундирах со множеством орденов. Дундич прибыл в мундире с подполковничьими погонами и французским орденом Почётного легиона. Сама графиня вышла навстречу графу Орлову, тот галантно поцеловал ей руку и был представлен собравшимся.

Большинство из них были офицеры, выдвинувшиеся на войне, но не имевшие ни кола ни двора. Графиня представила ему также графа Александра Николаевича. Дундич улыбнулся, и это было воспринято как радость по случаю знакомства со столь родовитым дворянином.

Гости ели и пили немного, но зато танцевали и разговаривали до изнеможения. Впервые Дундичу представился случай услышать мнение своих врагов о самом себе.

— Это не человек, — говорила графиня, — Этот Дундич — настоящий сатана. Мне кажется, что его вообще не существует, скорее всего, эта личность — выдумка большевиков.

— А я неоднократно встречался с ним в бою, господа! Это высокий, почти до потолка, очень некрасивый человек. У него безобразное лицо, а руки и ноги поросли волосами, как у обезьяны, — утверждал один кавалерийский офицер.

— А я слышала, что он очень красив, — сказала одна из дам, госпожа Плонская.

— Вы правы, сударыня, — заметил граф Александр Николаевич, — Вот и я что-то припоминаю… Я знал его, когда он, будучи военнопленным, лежал в варшавском госпитале. Красивый дурак.

— Дурак не дурак, — заметила пожилая дама, — но если во всём том, что о нём говорят, есть хоть десятая доля истины, то всё равно получается, что он храбрый и красивый молодой человек. Не так ли, граф? — вдруг обратилась она к Дундичу.

— Возможно, — любезно ответил тот. — но, простите, я не интересовался этой личностью.

— Дундич даже отбил девушку у одного дворянина, — невинно улыбаясь, сказала госпожа Плонская.

Если бы она вонзила свои ноготки в сердце Александра Николаевича, оно не больше пострадало бы, чем от этих её слов. В графе заговорило уязвлённое самолюбие, и он, на свою беду, сорвал гнев на равнодушном к Дундичу Орлове.

— Долгое пребывание за границей ослабляет патриотические чувства, — заметил он в его сторону как бы между прочим.

— Я не знаю, на кого вы намекаете, сударь. Я даже из Парижа приехал сюда, чтобы доказать свой патриотизм, — учтиво, но серьёзно ответил Дундич.

— Это не доказательство, — грубо отрезал тот.

— Я очень сожалею, граф, что мне накануне Нового года приходится говорить вам горькую истину, — спокойно продолжил Олеко. — Ваш отец потратил слишком мало денег на ваше воспитание.

Все присутствовавшие замерли, ожидая, что произойдёт дальше. Граф Александр Николаевич медленно встал и угрожающе направился к дерзкому Орлову. Только одна Лукина не потеряла присутствия духа. Она быстро подошла к Александру Николаевичу и стала умолять его:

— Успокойтесь, прошу вас. Сегодня Новый год. Вы только подумайте, что происходит?! Это ужасно!

— Простите, сударыня, — спокойно сказал Дундич. — Я был оскорблён словами этого дворянина, который, я надеюсь, даст мне удовлетворение.

— Боже мой! Но он же вас убьёт! — воскликнула госпожа Плонская.

Олеко сделал вид, что не слышал этого восклицания. Обернувшись к графу, он сказал:

— Хоть вы и оскорбитель, но я предлагаю вам выбрать оружие, которым мы будем драться. Сабли? Пистолеты?

— Сабли, сабли, — стали предлагать некоторые, рассчитывая на то, что дело обойдётся царапинами, так как граф весьма искусно владел холодным оружием и мог ограничиться тем, что выбил бы саблю из рук противника.

— Хорошо, пусть будут сабли, — согласился он.

Дундич только кивнул головой. В ту же минуту появился Федя с саблей в руках, за ним слуга графа, тоже с саблей. Дамы жалели красивого «Орлова», а мужчин захватил дух борьбы. Они предложили дамам перейти в соседний зал и оттуда наблюдать за боем. Вскоре большой зал был пуст. Бойцы встали друг против друга, и офицер-секундант скомандовал:

— Начинай!

Блеснули и скрестились острые клинки. Граф стремительно наступал, так что Дундичу пришлось отступить на несколько шагов. Сабля графа мелькала так быстро, что трудно было уследить за ней. Удары сыпались один за другим, но не достигали цели. Раздражение графа, привыкшего к лёгким победам, всё росло. Граф налетал как вихрь. Дундич всё время отступал и защищался. Он работал только кистью. Отбивал удары, закрывался и снова отступал. Глядя в лицо противнику, он весело улыбался.

Вскоре спина Дундича почти касалась висевшего на стене огромного зеркала. Многие зрители зажмурились, чтобы не видеть гибели несчастного графа Орлова, который даже в таком отчаянном положении продолжал улыбаться. Почувствовав, что за ним стена, Олеко посерьёзнел, весь собрался и стал атаковать, направляя остриё сабли прямо в грудь противника. Теперь пришла очередь отступать графу. Отступив на середину зала, граф вдруг ловко отскочил в сторону и нанёс сильнейший боковой удар. Парируя его, Дундич поскользнулся и упал как подкошенный. И тут случилось неожиданное. Оказывается, Олеко ответил на манёвр противника ещё более ловким манёвром. Он мгновенно вскочил на ноги и нанёс такой страшный удар, что рассёк графа пополам, словно это был не человек, а дыня.

Женщины в ужасе завизжали. Олеко обернулся к зеркалу, бросил окровавленную саблю и поклонился. Вдруг тяжёлые двери зала раскрылись, и в них появился запоздавший Ходжич. Увидев Дундича, он, не говоря ни слова, вынул пистолет и начал стрелять. Олеко бросился на пол. Началась паника. Пуля попала в зеркало, и на Дундича посыпались куски стекла. Олеко выхватил свой маленький браунинг. Раздался всего лишь один выстрел. Ходжич покачнулся и упал.

В этот миг часы, висевшие над разбитым зеркалом, стали бить двенадцать ночи. Смертельный страх охватил всех присутствующих. В том, что случилось, они видели плохое предзнаменование. Никто никого не поздравлял.

История 5. Гибель Дундича.
Воспоминания Будённого: …Впереди нас, из низины, выскочило вдруг подразделение польской пехоты и рассыпалось по полю. Я подозвал адъютанта.

— Видишь поляков? — показал ему на поле впереди. — Пошли в Житын к Чеботарёву ординарца. Пусть немедленно атакуют.

Не успел адъютант добежать до лошадей, а уже из Житына вышла на рысях наша конница и, развернувшись, понеслась на врага. Это был 24-й кавалерийский полк. Донских казаков мы узнали легко. Впереди, вырвавшись метров на тридцать на рослом золотистом скакуне, мчался Олеко Дундич.

Сверкавшая в лучах солнца сабля, чёрная черкеска,  лихо сбитая на затылок кубанка и трепетавший по ветру башлык создавали образ сказочного богатыря. По своей неукротимой отваге, по боевым делам это был действительно легендарный герой. И теперь, будто выпущенный на волю сокол, он летел навстречу подвигу.
На какой-то миг я оторвал взгляд от атакующего полка, обратив внимание на разорвавшийся у железной дороги снаряд. И тут же, как удар, стегнул тревожный голос Ворошилова:

— Дундич!..

Я резко повернул голову и успел ещё заметить, как Олеко, взмахнув руками, камнем свалился с лошади. Так падают только мёртвые!

— Вон те два молодчика убили нашего Дундича, — показал мне Климент Ефремович на убегавших в кусты солдат. — Они стреляли в него. — И, вгорячах подняв свой карабин, Ворошилов стал посылать пулю за пулей в петлявших по полю белополяков.

Я был потрясён не меньше Климента Ефремовича. В груди словно что-то оборвалось.
Днём 10 июля в Ровно конармейцы при большом стечении жителей города с воинскими почестями провожали в последний путь своего любимца Олеко Дундича.

Сотни людей, знавших героя или слышавших о его подвигах, в скорбном молчании стояли вокруг свежевырытой могилы. Мне, как, наверное, и многим другим, трудно было поверить, что мы потеряли нашего Дундича, который презирал смерть, но страстно любил жизнь и часто говорил, что непременно доживёт до полной победы пролетариата России и освобождения сербского народа от ига национальной и иностранной буржуазии.

Дундича в Первой Конной армии по-настоящему любили. И когда я сейчас размышляю об истоках этой любви, то прекрасно понимаю, что завоевал он её не только личной храбростью. Ведь храбрецов в Конной было очень много. Олеко был человеком большой души, жизнерадостным, милым и сердечным товарищем. Он умел дорожить дружбой и обладал большой скромностью. За друга Дундич способен был, не задумываясь, отдать свою кровь, каплю за каплей.

Мне кажется, не последнее значение имело также то обстоятельство, что в глазах конармейцев Олеко Дундич олицетворял лучшие благородные черты бойца-интернационалиста, который по своей воле, как былинный богатырь, пришёл бороться за свободу русского народа. Ну и, конечно, прекрасные качества его характера неизменно вызывали у окружающих уважение и восхищение.

Так вражеская пуля оборвала жизнь замечательного бойца, которого К. Е. Ворошилов метко назвал «львом с сердцем ребёнка».