Феодосий Щусь. Легендарный морячок махновщины

С фотографии на нас смотрит молодой человек с дерзким взглядом.

Матросская бескозырка с надписью «ИоаннЪ ЗлатоустЪ» и гусарский доломан, расшитый бранденбурами. Его сложно не узнать — знаменитый Федос, Феодосий или Фёдор Щусь, один из ближайших соратников батьки Махно, известный своим лихим и свободолюбивым нравом.

Феодосий Юстинович Щусь родился 25 марта 1893 года в селе Дибривки Александровского уезда Екатеринославской губернии в семье небогатого, но потомственного (с 16 века) казака, можно сказать, держателя традиций. Сейчас село называется Великомихайловка и входит в состав Покровского района Днепропетровской области Украины.

В 1915 году призван на военную службу — матросом на броненоссец на Черноморский флот. На флоте много занимался спортом, хвалился, что был чемпионом (флота? корабля?) по французскому боксу и борьбе, хорошо знал приёмы джиу-джитсу. В то время именно во флотских экипажах были очень сильны анархистские настроения. Флот считался в революционном движении опорой анархистской вольницы, многие матросы сочувствовали анархистам.

Когда в 1917 году произошла Февральская революция, Щусь вступил в один из отрядов революционных матросов, а затем вообще бросил службу и вернулся на родину — на Екатеринославщину.

К этому времени здесь уже активно действовали анархисты под руководством Нестора Махно. Тот был избран на все административные должности в Гуляй-Польском районе и, пока Ленин ещё отсиживался в шалаше, провёл в жизнь лозунг Октября «Земля – крестьянам!», после чего раз и навсегда завоевал их авторитет. Махно возглавил рабочие профсоюзы и заставил местную буржуазию повысить зарплату работягам в два раза. Капиталисты были шокированы такой наглостью, но возразить не решались, потому что у Махно за спиной была «Чёрная Гвардия» - самые надёжные и опытные боевики, среди которых выделялся красавец-матрос Щусь.

Анархическая вольница в Гуляй-Поле закончилась в марте 1918 года, когда на Украину согласно «Брестскому миру» вторглись немецко-австрийские войска. В киевском цирке был фиктивно назначен гетманом Украины германская марионетка Павло Скоропадский. Гуляй-Поле было захвачено обманом, пока Нестор мотался по району, пытаясь организовать оборону. Гуляй-польские анархисты отступили вместе с большевиками и другими революционерами в Таганрог, где провели «конференцию», на которой было решено возвращаться и организовывать партизанскую борьбу против оккупантов.

Щусь видел себя казачим атаманом и предпочёл собрать в свой отряд таких же безбашенных анархистов — бывших фронтовиков, молодых селян и рабочих. Тогда, в 1918 году, на Екатеринославщине действовал целый ряд подобных формирований. Это были отряды Махно, Максюты, Дерменджи, Куриленко, Петренко-Платонова и многих других «полевых командиров». Отряд Щуся выделялся среди прочих особой дерзостью, что позволило молодому матросу получить широкую известность в округе и наводить страх на зажиточных собственников и гетманскую варту.

Алексей Чубенко (махновский дипломат и «переговорщик»): «По дороге нам сообщили, что в Большой Михайловке в лесу много скрывается людей — тех, которые гонимы властью. Во главе этих людей стоит Щусь. Какой Щусь, я не знал, но Махно его знал и говорил, что Щусь был у него в «Чёрной гвардии» в 1917 г. Когда мы подошли к лесу в Большой Михайловке, то нам сказали крестьяне, что в лес идти нельзя, потому что там Щусь и может нас побить. Так как мы были все в погонах (снятых с гетманских солдат), то к нам приходили местные кулаки и говорили, что во что бы то ни стало нужно ликвидировать Щуся, потому что, по-ихнему мнению, Щусь был разбойник и много убил богатых людей. Мы поняли, в чём дело, и сейчас же послали делегацию к Щусю. Щусь сначала не верил, а потом, когда увидел Махно и узнал его, тогда собрал своих людей и вышел из леса с криками: «Да здравствует социальная революция!»

Махно: «Теперь только я, глядя на Щуся, одетого в гусарскую немецкую форму, плотно облегавшую его красивую и стройную фигуру, и вооружённого до зубов, узнал в нём того самого красавца матроса Щуся, которого знал раньше. Мы обнялись и поцеловались. Отряд его был также хорошо, хотя и разнообразно, одет в немецкую, австрийскую, украинскую гайдамацкую форму и в крестьянскую одежду и тоже был вооружён до зубов. Это придавало ему боевой вид… Щусь – по натуре своей, по мужеству и отваге славнейший человек…
Товарищ Щусь, низко наклонив голову и глядя в землю, долго ни слова не возражал мне. Он лишь изредка посматривал на бойцов своего отряда и спрашивал их, слышат ли они, что я говорю. И сам слушал меня. А затем, когда я его спросил, что он может возразить на высказанные мною мысли, он быстро выпрямился и, по-детски улыбаясь, схватил меня в свои здоровенные объятия, выкрикивая:
— Да, да, я пойду с тобою, товарищ Махно!»

Как Махно стал «батькой», описывает Пётр Аршинов в своей «Истории махновского движения». 30 сентября 1918 года в районе Дибривок сводный отряд Махно и Щуся был окружён большим австро-германским отрядом, к которому присоединился отряд добровольцев из числа местных кулаков. В распоряжении Махно было всего тридцать человек и один пулемёт.

Махновцы находились в Дибривском лесу, где от местных крестьянок узнали о том, что в Дибривках (родном селе Щуся) стоит большой отряд австро-венгерских войск. Щусь называл атаку на них «безумием» и был резко против, предпочитая отсидеться в лесу. Возможно, он понимал, что его односельчан постигнут репрессии оккупантов. Но Махно принял решение атаковать превосходящие силы противника. Фактически это был их первый настоящий бой.

В этот момент, как пишет Аршинов, Феодосий Щусь обратился к Нестору Махно с такими словами: «Отныне ты над нами всеми будь батькой, а мы клянёмся умереть с тобою в рядах повстанчества». В своих воспоминаниях Махно пишет, что это было общее спонтанное решение.

Именно Щусю Махно дал приказ во главе группы из семи повстанцев ударить австрийскому батальону в бок. Сам же Махно во главе основных сил повстанцев ударил в лоб неприятелю. Неожиданное нападение произвело на австрийцев ошеломляющий эффект. Несмотря на многократное численное превосходство и куда лучшее вооружение, австрийцы потерпели от махновцев сокрушительное поражение.

Махно: «Товарищи Щусь и Пётр Петренко были в полном восторге от успешного налёта. Они готовы были держать меня в своих объятиях до утра и расспрашивать, что предполагаю я сказать им завтра, когда наступит день и перед нами встанут новые задачи… В день нашего партизанского налёта в Дибривках было не так уж много крестьян из района. Но наутро следующего дня крестьяне стали съезжаться со всех концов. Ряды наших вооруженных сил начали пополняться с неимоверной быстротой. Притом пополнялись они крестьянами, которые готовы были каждую минуту оставить, если нужно, свой район и уехать с нами куда угодно, целиком подчиняясь нашим организационным и боевым условиям.
И теперь уже приложенное к моей фамилии слово «Батько» не сходило с уст старых и малых крестьян, обывателей и революционных отрядов. Мне лично казалось и странным, и неудобным слышать обращение ко мне крестьян и повстанцев вместо привычного «товарищ Махно», «Батько Махно», а иногда – «товарищ Батько Махно». Но эпитет «Батько» помимо моей воли прилип к моей фамилии, начиная со дня событий в селе Дибривки. Он стал передаваться крестьянами, крестьянками и даже детьми из уст в уста: в домах, в семьях, на улицах и собраниях. Слово "Батько Махно" сделалось единым, нераздельным словом в устах крестьянской массы. С каким-то особенным уважением и гордостью оно передавалось крестьянами из деревни в деревню по всей почти Левобережной Украине. Подхватывалось оно и всеми решительно революционными повстанцами, и их отрядами, о многих из которых я и не знал вообще, что они существуют».

Как видим, Щусь нашёл в себе мужество и силы отойти на второй план и пропустить вперёд Махно, обладавшего более подходящими для руководящей роли данными. Лихой матросский атаман, потомственный казак, наградивший Махно званием «Батько», стал одним из основных помощников Нестора.

Махно: «По дороге в эту тёмную ночь мы наткнулись на имение помещика Гизо. Наши конные разведчики схватили самого Гизо, который, по словам его арендаторов, подтверждённым им самим и другим помещиком, его соседом, задержанным вместе с ним, когда они, в эту ночную пору, только что приехал. У обоих помещиков были револьверы. У Гизо оказалась еще фотографическая карточка товарища Щуся. На поставленный Гизо самим Щусём вопрос, где он, Гизо, взял эту фотографию, Гизо стал врать, будто ему подарили её близкие знакомые отца Щуся и т. д.
Но когда товарищ Щусь доказал ему, что он лжёт, так как это была единственная фотография у Щуся, которую он подарил своей матери, тогда Гизо сознался, что он, присутствуя со всеми помещиками и хуторянами при обысках и сожжении в селе Дибривки дома матери Щуся и интересуясь Щусём как безстрашным партизаном, сам снял эту фотографию со стены в доме Щусевых родных.
Показание Гизо свело с ума и самого Щуся, и многих из присутствовавших при его опросе. Но опросить Гизо нам не удалось. Товарищ Щусь, словно лев, набросился на него и безрассудно, с дикой ненавистью хотел разорвать его. Гизо вырвался и побежал по двору… Я выхватил шашку и кричу: «Стой!». Он свернул мимо меня, и я его зацепил по затылку. Удар мой был совсем слаб, но Гизо всё-таки упал. Это решило его судьбу. Товарищ Щусь схватил его и приподнял. Повстанцы, в особенности дибривчане, кричали:
—Никакой пощады ему! Смерть ему!..
Товарищ Щусь спрашивал моего мнения. Я при тех обстоятельствах, при каких был схвачен Гизо с фотографией Щуся, не мог высказаться в его пользу. Каретник и Марченко тоже. И тогда как другого помещика, соседа Гизо, мы сейчас же освободили, дав ему всадника, чтобы вывести его за наши заставы вокруг имения, Гизо был товарищем Щусём и повстанцами зарублен».

В условиях наступления деникинских войск Махно в феврале 1919 года пошёл на союз с Красной армией. Формирования батьки влились в состав 1-й Заднепровской Украинской советской дивизии, которой командовал Павел Ефимович Дыбенко — тоже в прошлом матрос, только Балтийского флота. Отряды Махно получили название 3-й Заднепровской бригады и участвовали в боях против деникинцев. Феодосий Щусь был включён в состав штаба 3-й Заднепровской бригады. Командовал бронепоездом «Спартак», меткий огонь которого вынудил французскую эскадру покинуть порт Мариуполя. На крестьянских съездах, где Махно единогласно избирали председателем, Щусь проходил как «товарищ председателя».

Однако, занимая в повстанческой иерархии менее значимое, чем Нестор Махно, место, Феодосий Щусь продолжал пользоваться большим авторитетом среди и повстанцев, и простых крестьян. Свою роль сыграли его харизма, внешние данные. Сейчас Щуся бы назвали «секс-символом» махновского движения, и в этом была определённая доля правды — известно, что высокий и статный моряк, склонный к эпатажному и экспрессивному поведению, пользовался особой популярностью у женской части махновского движения.

Кроме того, Феодосий Щусь ещё и пробовал себя в стихосложении. Он был автором текстов нескольких популярных среди махновцев и крестьян Екатеринославщины повстанческих песен. «Чёрные знамена впереди полков, берегись, Будённый, батькиных клинков!» — распевали махновские конники песню на стихи командира их кавалерийской бригады. Сам Щусь верил, что его образ войдёт в историю, и даже после смерти его будут помнить местные жители, сделают героем народных легенд и песен. И такие песни действительно слагались про Щуся на Екатеринославщине в годы Гражданской войны и в первые годы после её окончания.

Феодосий Щусь сохранял огромное влияние и на повстанцев, и на самого батьку Махно, был одним из немногих людей, способных резко возражать достаточно жёсткому в решении управленческих и военных вопросов повстанческому лидеру.

Среди разнородной анархистской вольницы, одевавшейся кто во что горазд, Щусь всегда выглядел самым «стильным щёголем», как сказали бы в наше время. Костюм Щуся — замечательный образец «повстанческого обмундирования анархистов» времен Гражданской войны. Щусь, подчеркивая свое морское прошлое, которым он гордился, часто предпочитал папахе матросскую бескозырку.

Облачаясь в шитый гусарский мундир, парень из екатеринославской слободы чувствовал себя лихим рубакой-гусаром, партизанским командиром, как Денис Давыдов. У Щуся была страсть к оружию — он носил на шее кавказский кинжал, за поясом — саблю, причем старинную, дорогую, и револьвер Кольта. Естественно, что командир столь колоритной внешности вскоре стал одним из самых известных и популярных в народе анархистов Екатеринославщины.

Махно всегда отзывался о Щусе с уважением, хотя и отмечал некоторую бесшабашность и горячность «матроса-атамана». Высоко оценивал Щуся и Пётр Аршинов, руководивший в махновской армии культурно-просветительским отделом. По воспоминаниям Аршинова, Щусь отличался исключительной энергией и личной смелостью. Среди крестьян Екатеринославщины, как отмечал Аршинов в своей «Истории махновского движения», Феодосий Щусь пользовался практически таким же авторитетом, как и сам батько Махно.

Лютая погодка, воля задарма,
Вырвана решётка, взорвана тюрьма
Гулевань без меры, бей из "винтаря"
Во христову веру, в батюшку-царя!
Красная поддёвка, верная гармонь
Шашка, да винтовка, да братишка-конь!...
Доигрался голубь, получай за всех!
Головою в прорубь, сапогами в снег…
Чёрные знамена впереди полков
Берегись, Будённый, батькиных клинков!
Утром спозаранку, полем, вдоль реки
Пронеслись тачанки, прорвались "братки".
Вольный ветер в поле с нами заодно,
Долго будут помнить Нестора Махно!…

Вместе, плечом к плечу с Нестором Махно, Феодосий Щусь прошёл практически всю Гражданскую войну. Его жизнь, как и жизнь многих подобных персонажей, закончилась трагически, но весьма предсказуемо. В июне 1921 года Феодосий Щусь погиб в неравном бою остатков махновских войск с 8-й кавалерийской дивизией Красного казачества. Таким образом, он сдержал клятву, данную им когда-то Нестору Махно в Дибривском лесу, «умереть в рядах повстанчества». 

Махно в письме товарищу кратко упоминает о его гибели: «Спустя месяц после этих боёв там же, на Полтавщине, в одном бою погиб Щусь. Последнее время он был начальником штаба в группе Забудько и очень хорошо и честно работал».

Щусь не был единственным махновским атаманом «из матросов». Кроме харизматичного Федоса, в махновском движении было еще несколько выдающихся командиров, пришедших в повстанческую армию с флота. Например, «дедушка Максюта» (Артём Ермолаевич Максюта), которому ко времени революционных событий 1917 года было уже за пятьдесят лет, также в годы Первой мировой войны служил на флоте, а затем создал собственный анархистский отряд из матросов.

Молдаванин Дерменджи служил телеграфистом на броненосце «Потёмкин», во время знаменитого восстания, вместе с другими потёмкинцами, ушёл в Румынию, до революции 1917 года жил в эмиграции, а затем, вернувшись, присоединился к повстанческим отрядам Махно. Как и Щусь, и Максюта, Дерменджи первое время командовал собственным, независимым анархистским отрядом в 200-400 повстанцев, а затем присоединил свое формирование к армии Нестора Махно и занял у махновцев должность начальника связи, создал отдельный телеграфный батальон.

 Но именно Щусь был наиболее харизматичным и видным командиром махновской армии после самого батьки.

«Из всех созидательных энергий самой высокой остаётся мысль. Что же будет кристаллом этой энергии? Кто-то думает, что точное знание будет венцом мысли, но вернее сказать, что увенчает мысль легенда.
В легенде сложится смысл созидательной энергии и в сжатой форме выразятся народные чаяния и достижения. Неверно думать, что легенда – это что-то древнее. Непредубеждённый ум всегда отличит легенду, творимую во все дни Вселенной.
Каждое народное достижение, каждый вождь, каждое открытие, каждое бедствие, каждый подвиг облекается в крылатую легенду. В легенде выражается воля народа, и мы не можем назвать ни одной лживой легенды.
Правы искатели общего языка. Правы созидатели легенд мира. Трижды правы носители подвига». (Николай Рерих)