Из дневниковых набросков

В тусклом свете настольной лампы, отбрасывающей мягкие тени на потрепанные фотографии, Валентина Николаевна пальцами, покрытыми морщинами, бережно касалась выцветших лиц.


«Смотри, это мои родители», – её голос, сначала дрожащий, набирал силу, когда она переходила к следующему снимку.


«На снимках – тени, ушедшие в небытие. Родители, которых она помнила смутно, как сквозь пелену времени. А сестры с братом…» – в её глазах мелькнула горечь. – «Живут далеко. Они ни разу не поинтересовались моей жизнью».


Затем её взгляд остановился на другом фото. «А это дед Иван», – в голосе прозвучало тепло, но тут же сменилось оттенком давней боли. – «Любила я его, но звал он меня всегда ледышкой.


Когда он уходил, оставляя меня, я ждала, надеялась. Но ведь не было вины в его глазах, как ни крути. Только равнодушие».


Она помолчала, перелистывая следующий альбомный лист. «Пьяный приходил иногда, просился назад. Но сердце моё уже так замерзло, что не знало, как поверить.


Про отца твоего не спрашивал. Да я ничего не говорила. Ивану не нужен был никто.


Сегодня день памяти. Скорблю в одиночестве, чувствуя себя той самой маленькой девочкой, которую он называл ледышкой. В мыслях снова промелькнула жизнь; слушая бабушку, Люба видела её совсем другой.


Валентина Николаевна, рассматривая старые фотографии, рассказывала о жизни. О том, как была рада Серёже, хоть и пришлось им выживать без отца. Он плакал, а она не хотела причинять ему боли. Говорила, что отец не виноват. Так сложилось, но сердце уже замерзло. Боялась, что сын почувствует ту же боль, что и она сама; не хотела она этого.


Сидя в тишине, слушая, как старая история оживает в словах бабушки, девочка почувствовала, как прошлое переплетается с настоящим. «Вот так, в тени лампы, истории живут, – проговорила пожилая женщина.


Сквозь время и память они нас ведут. Любовь и утраты, как свет и тень, переплетаются в нашей судьбе. Они создают неповторимую симфонию жизни