Д. Макферсон, или Оссианизм

 «Сочинения Оссиана, сына Фингала» (1765), «гэлльские, иначе эрские или ирландские стихотворения», приписанные барду III века Оссиану (или Ойсину), сыну Фингала, на самом деле принадлежали собирателю кельтских сказаний, шотландскому поэту Джеймсу Макферсону (1736–1796). Однако увлечение оссианизмом  как отголоском сентиментализма проявилось не только в Англии, но и в соседней стране – Франции, в творчестве Шатобриана, побывавшего в Англии в эмиграции, а через Шатобриана  оссиановская атмосфера распространилась на добрую часть французской романтической литературы, исключая только Ламартина, который испытал влияние Макферсона независимо от Шатобриана  [Tieghem Ph. van. Les influences ;trang;res sur la litt;rature fran;aise (1550–1880). P.: Presses universitaires de France, 1961, с. 126 – 127].

Произведения самого Шатобриана имели двойной смысл и требовали обязательной расшифровки из пункта «встречи» интенциональности текста и собственно авторских интенций, внутреннего напряжения и концентрации на новых образцах.  Несмотря на известное недовольное высказывание Шатобриана по поводу экспансии во Франции «литературы Севера» (имелся в виду не только северный, скандинавский, но и германский эпос) [Moreau P. Chateaubriand. Р., s. d. P. 190] ,  метатекст (здесь: описание «чужого текста»)» «Духа христианства» утверждал эпический идеал в лице не только южан, Гомера, Данте, Тассо, Ариосто, но и северян – Шекспира и Оссиана.  «Совершенная красота» «дикой» эпопеи Шатобриана «Начезы» – результат увлечения чтением по-английски мистифицированных поэм Дж. Макферсона.

И о Ламартине говорили как об оссианическом поэте. У него, как и у Шатобриана, воображение и чувствительность испытали сильное влияние поэтических текстов Оссиана, которые им первым стали известны. Компаративист Ф. ван Тигем  отметил в творчестве Ламартина тенденцию к медитативно-созерцательной стилизации текста в духе шотландского барда – поэзии, наполненной образами туманов, теней, призраков, сновидений: «…его манера (Ламартина – Т.Ж.) очень близка оссиановской»: «зыбкость речи» («vague du langage»), простота образов, неясные размышления, глубокая меланхолия, благородная гармония фразы,  внимание к передаче освещения, контрастов света и тени, сумерек и туманов, однообразие красок и  прозрачность атмосферы, смутные, бесформенные очертания величественных пейзажей  и ахроматические виды земли, что не характерно для Шатобриана, писателя пышно-зеленых  ландшафтов.

Ф. ван Тигем утверждал, что в эпопее «Начезы» Шатобриан воссоздал тип совершенной «дикой» красоты не без влияния  поэм Оссиана, которые французский писатель читал в оригинале [Тигем, с. 126]. В повести «Атала» Шатобриан «перенес» читателя, не знакомого с природой Миссисипи, в экзотический лесной край, но сравнил девушку-проводницу Шактаса с Антигоной, показывающей дорогу слепому Эдипу, и с Мальвиной, сопровождавшей Оссиана к шотландським скалам Moррен [Chateaubriand, с. 74].

Явлений эфемерных ламий ждут
 В другом просторе Оссиан с Мальвиной,
 Босые ноги по камням бредут
 К крутой горе темнеющей долиной.

Новаторский процесс «вчувствования» в иные культуры и «вживания» в образы предшествующих эпохе проходил через овладение мифопоэтическим словом и «чудесным идеалом», через переосмысление мимесиса и диегесиса с помощью оссианических знаковых образов и состояния «воспарения»  – полета мысли, туманов, облаков, теней, грез как факта романтической мифологизации поэзии, литературного и культурного содержаний.

Оссианические аллюзии вносят некую эфемерность в яркую, необычную, но вполне «земную» щатобриановскую картину тропического леса, выполняя функцию «воздушных стихий», воздействующих на чувства и воображение читателя, способного «дорисовать» отсутствовавшие в тексте детали.

У Нодье в «Смарре» оссианизмом проникнуты образы мифических дев и картина края колдуний, ночной Фессалии (область в Греции). Ранний Нодье предпочитал этот стиль, в котором наблюдаем

Смешение эпох, смешение натур,
…Фрагменты сновидений и чужих культур...

Нодье отдает дань времени, вводя в мотив сна оссиановские музыкальные интонации, имевшие во французской лирической литературе тех лет значение необходимых стилистических характеристик ночи и ночных видений, тревожных диссонансов и контрастов «эха бесконечной идеи», плача и завывания ветра, голосов, идущих из глубины души. В 1811 г. профессор риторики Амар, колеблясь между осуждением и благосклонностью, отметил в тексте метра французского романтизма «смесь всех стилей» – от Гомера, Библии и отцов Церкви, от Виргилия, Т. Тассо и Д. Мильтона до современных авторов. «Смесь всех стилей», по сути обозначала, говоря языком современного литературоведения, технику интертекстуальности.