Сиделец

Солнце собрало с травы росу, свет разливая по окнам. Убегало утро, сверкая розовыми пятками. Бабушка уже встала, и гремела рукомойником на белёной кухне. Худенькая, в ситцевом цветастом халатике, она ходила по дому в старых тапочках, в белом, в голубой цветочек, платке, скрывающим её седые жидкие волосы. Она кинула в мою сторону недовольный взгляд, в её серых выцветших глазах отразился ломаный лучик солнца.
- Вставай, чего сны ловить дырявым бреднем. Уж день светом полнится, а ты всё лежишь, - сказала она, поправляя платок морщинистой рукой.
Я встала, заглянула в комнату сынишки. Он тихо посапывал на кровати. «Совсем взрослый стал. Осенью в школу пойдёт», подумала я, и где-то за душой защемило.
          Отец то его так красиво за мной ухаживал, цветы охапками под ноги бросал, словами ласковыми осыпал, и, кажется, не было мужчины милее и лучше. Узнав о беременности, он исчез, растворился в моих слезах, в моей боли, в моих напрасных ожиданиях.
        Мама хмуро выслушала меня и холодно сказала:
- Вот что доченька, надо было головой думать. Отец то твой вон  другую себе завёл, да и мне надо свою жизнь устраивать, и в мои планы не входит с ребёнком нянчиться. Крутись сама. Я тебе образование дала, так что дальше сама...
Я, захлёбываясь слезами, пошла к бабушке.  Она меня поддержала, правнука приняла, Коленькой назвали. Время шло. Мама иногда приходила поглядеть на внука. Придёт, как ветерок пробежит, подарки, улюлюканье, и теплоты пригоршня.
         Когда Коленька подрос, я его в детский сад оформила, а сама устроилась на работу в поселковый совет бухгалтером. Жизнь наладилась.
         Услышав во дворе стук топора, я выглянула в окно, и увидела Павла, тот с усердием колол дрова. Он уже года три как из мест лишения вернулся
- Чего уставилась? Мужика не видела? - недовольно спросила бабушка.
- А что это он дрова колет у меня во дворе, как у себя дома!- возмутилась я, и выскочив на улицу, встретилась с его тёплым карим взглядом.
В газах его утонуло моё возмущение.
- Смотрю чурки лежат не колотые, вот размяться решил,- как бы, оправдываясь, сказал он.
- Ты, дрова наколешь, приходи, я сейчас борщ сварю, курицу зажарю, покормлю тебя. Сколько за работу возьмёшь? - спросила я, с любопытством глядя на него.
- Поцелуй, - ответил он, улыбаясь.
- У меня от поцелуя уже сынок есть, так что не целуюсь. Одного хватит, - сказала я, горько усмехнувшись.
Его загорелое тело зацепило мой взгляд. Я тут же отвела взгляд, будто платье одёрнула и, взяв охапку дров, пошла в дом.
- Ты смотри, Галина, с ним не очень кокетничай, он же сиделец. У тебя ребёнок, а чему сиделец может научить ребёнка! Коленька скоро в школу пойдёт. О сыне подумай, - строго сказала бабушка.
- Вроде он хороший человек. Ну, сидел, и что с того? В жизни всякое бывает. Заступился за кого-то, осудили на год. Вернулся, не пьёт, вон лесопилку построил, оборудование привёз, дом себе выстроил с удобствами. Мужик с головой, свой бизнес,- возразила я.
- Сиделец он, а ты «вроде хороший». Вот именно - вроде. Хороших в тюрьму не сажают. Вот поколет дрова, и пусть свой дом знает, а сюда глаза не кажет Не приму сидельца, - отрезала она.
        Солнце поднималось, жаля лучами, разомлевшую от жара, землю. Я налила в ковш холодного кваса и понесла Павлу. Он сидел на чурке, глядя на кучу колотых дров.
- Принимай работу, - бодро сказал он, выпив квас.
Довольная улыбка поплыла по его лицу.
Я похвалила его за работу, и пригласила в дом отобедать. Он вошёл, по хозяйски оглядел  чистенькую кухню.
Возле печки на лавке стояли два ведра с водой, и бачок полный воды. Старый сервант прижался к стене у двери, ведущей в комнату. Стол, застеленный клеёнкой, стоял возле окна занавешенного белым тюлем, к нему прижались два стула. У стола возвышался холодильник. В одном углу, за цветастой занавеской спрятался рукомойник с прибитой раковиной под которой стояло ведро, в другом  - вешалка, на которой болталась Коленькина кепка, да старая ветровка. 
- Ремонт бы надо сделать, печь отремонтировать, проводку поменять, крыльцо починить, - сказал Павел, показывая пальцем на провисший провод у потолка.
- Как быстро ты всё углядел! Денег нет, нам и так хорошо. Расхозяйничался! Никто ещё, чтобы хозяйничать, - сказала недовольно бабушка.
- А что, Галинка, пойдёшь за меня замуж?- спросил он, лукаво подмигивая мне.
- А что, и пойду, если сына как родного примешь, - бодро сказала я, с интересом глядя прямо ему в глаза.
Он мне давно нравился, среднего роста, симпатичный, хорошо сложен, вон какая волна волос голову украшает, спокойный, к людям уважительно относится. Никто плохого о нём не скажет. Вот только бабушке он поперёк души.
- Выйдешь,  ноги моей в вашем доме не будет, - процедила она, и демонстративно вышла во двор, громко хлопнув дверью
- Мама, квасу налей, на улице жарко! - запыхавшись сказал Коленька, прибежав с улицы.
- Руки мой, и садись кушать, а то с улицы не вытащишь, вон опять вижу штаны мокрые, поди купаться на речку ходил? - строго спросила я.
- А что, он должен возле юбки сидеть? Пусть будет самостоятельным, а то скоро в школу. Время то школа подстрижёт. Особо некогда будет бегать, - добродушно сказал Павел, и улыбка заплясала на его губах.
- Возле юбки, - передразнила я.- Вот так становятся непутёвыми без глазу, да слова жёсткого.
- Вот так и становятся мягкотелыми, ни решения принять самостоятельно не могут, ни ногой ступить, ни рукой махнуть без вашего одобрения. Вырастает тряпка, а не мужик, - возразил Павел.
Я промолчала, приняв его правоту.
День плавился ярко разбрасывая лучи горячего солнца. Павел засобирался уходить, Посмотрев на Коленьку, он улыбаясь сказал:
- Ничего мужиком вырастет. А на речку не ходи, мал ещё. Вон сколько места во дворе!
- Что, бить будешь? Вон Димку отчим бьёт, тот даже домой боится пойти, -  насупившись, спросил Коленька, уплетая борщ.
- Разве сила в том, чтобы слабых обижать? Сила в убеждении. Иногда слово действует больнее чем кулак, а иногда и кулак может вразумить, смотря по обстоятельствам, но это в крайнем случае. Понимаешь, только в крайнем, - ответил Павел.
- Понял,- сказал Коленька, посмотрев на Павла с уважением и, покончив с обедом, нырнул в двери, где во дворе его ждали  друзья.
        На следующий день мы с Павлом подали заявление в Загс. Павел быстро подружился с моим сыном, и вскоре мы сыграли свадьбу. На свадьбе были родные и близкие. Бабушка на свадьбу прийти отказалась. Отказалась и жить с нами в одном доме, сказав:
- Не буду жить с сидельцем. Кто знает, что у него на уме.
Как я только её не уговаривала, она будто не слышала меня, так и осталась в своём стареньком доме в одиночестве коротать время.
Павел ей крыльцо новое сделал с перилами, а ремонт в доме она не дала сделать, на порог не пустила.
- Нечего у меня дома делать! Вон есть свой дом, там и хозяйничай, - сердито сказала она, закрыв перед ним дверь.
- Вот как ей объяснить, что дом ремонта требует, - сокрушался он.
Павел привёз ей дров, наколол и в поленницу сложил.  Я приходила помочь ей прибраться, сварить чего, бельё постирать, воды принести..
- А ты знаешь, я ей пристройку рубленную построю с отдельным входом. К зиме ещё успею, мужики помогут Вроде как с нами будет жить, а вроде как отдельно. Ничего, время все шероховатости сгладит, и всё будет у нас хорошо. Будет она у нас под боком жить, и ей тепло, и нам спокойно,- сказал Павел, обнимая  меня.
Я благодарно посмотрела на него, подумав: «Какой же хороший у меня муж». И как-то отлегло от души.
Осень смыла дождями летнее тепло. Мы помогли бабушке выкопать картошку, и спустить в подпол, огурцы, помидоры посолить, её любимые салаты закатать в банки.
Павел с мужиками пристройку строили на фундаменте, как положено, без выходных, подвели воду, тепло, канализацию. Пристройка состояла из большой комнаты, кухни, и ванной комнаты совмещённой с туалетом. Внутри пахло свежим деревом.
К зиме пристройка была готова. Ванная комната была отделана голубой плиткой, в комнате были наклеены светлые обои,  всё новенькое блестело, на окнах висели плотные портьеры и белый тюль. Завезли мебель, бытовую технику.
Я пригласила бабушку посетить свой дом.
- Не пойду, - заупрямилась она, - Видеть твоего сидельца не желаю.
- Да там вход отдельный. Рядом огородик небольшой, сади чего хочешь, - уговаривала я.
- А баня моя как? Я твою ванну не признаю. В бане попариться одно удовольствие, а в ванне твоей, что в луже мыться.
- Пывлуша весной начнёт баньку строить. Вот тебе и банька будет, - сказала я, и надежда проплыла мимо души.
- А сейчас я в этой луже должна мыться? - со злостью сказала бабушка.
Тонкие губы её сморщились, а морщины стали ещё глубже.
- Пока бани не будет, не пойду, и точка.
- Ну, и ладно, живи как хочешь! - вспыхнула я, и ушла в холод предзимнего вечера.
Время бежало, не останавливаясь, не жалея себя. Вот уже и снег прилетел погостить, да днём растаял. Зима выглянула из-за леса, набрала в подол снежинок, да высыпала, смеясь, на посёлок. Ветер, охотливый до воли, закружил, мешая со снегом небо, звёзды и свет одиноких фонарей. Ночь заполонила тьмой посёлок. Сны разлетелись по домам тревожные, сказочные, диковинные.
Всех разбудил громкий стук в дверь. Павел быстро оделся, и побежал открывать. В дверях стоял Васька сосед. Его крик ворвался в комнату, наполнив тревогой разорванную тишину.
- Там горит! Вашей бабки дом горит!
Быстро одевшись, схватив вёдра вся семья побежала к дому бабушки, который стоял на окраине посёлка.
Подбежав к горящему дому, я спросила у толпящихся соседей:
- Бабушка! Где бабушка?!
- Не знаем. Не видели, - отвечали те, пожимая плечами.- Мы думали, что она у вас.
Пламя билось в истерике, пожирая на крыше старую шкуру рубероида, уж в окна полезло, своей огненной лапой пытаясь схватить, что попадётся. 
Рядом, возле колодца люди  наполняли вёдра водой, и поливали горящий дом. Павел не раздумывая велел мне вылить на него ведро ледяной воды, и бросился в горящий дом. Выбив плечом хлипкую дверь он исчез за стеной серого дыма.
- Где пожарка?! - крикнула я.
- Вон уже едет,- услышала я в ответ
«Господи, Павел, скорее уже выходи», думала я, глядя с тревогой на пламя огня. Вдруг из дома выбежал Павел, держа на руках бабушку и испуганного кота. Куртка на нём дымилась.
Подъехала пожарная машина, и пожарники начали тушить дом.
Бабушка смотрела со слезами на глазах как пламя забирает то, что было связано с её прошлой жизнью.
- Живая, - донеслось до меня.
- Живые, - выдохнула я, и мы с сыном бросились к ним.
Из глаз покатились слёзы облегчения. Кто-то принёс куртку, которую тут же надела бабушка и, сунув ноги в старые подшитые валенки, покорно пошла с нами.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила я.
- Голова немного кружится, а так ничего. Стала плохо спать, бессонница замучила, вот таблетки перед сном приняла, чтобы хорошо спалось. На том свете и без таблеток хорошо спится, да видно не судьба ещё. Спасибо тебе, сынок. Прости меня старую, - сказала она,  с благодарностью посмотрев на Павла.
- Можно я поживу с вами? - нерешительно спросила она, как бы стесняясь своего прошлого решения.
- Конечно! - с улыбкой ответил Павел.
Мы пошли домой, в тот тёплый и уютный дом, который для нас построил Павел.
Ветер теребил мои распущенные волосы. Я не чувствовала холода, на душе стало спокойно и легко. Пламя продолжало плясать на пепелище, выскакивая из под обгоревших досок, стелилось падшей девкой, затем опять вскакивало, пытаясь лизнуть ещё пару брёвен. Потом, устав, успокоилось, слизав воду со своих почерневших боков, и долго ещё пускало дым в обгоревшую тёмную ночь.