Конфета. Глава 1. Деньги и конфета
Кристина не хотела готовить кашу или яичницу. Вечером она была слишком уставшей для готовки овсяной каши на молоке, а с утра слишком торопилась.
- Мам, откуда деньги? - все же задала вопрос Кристина собиравшейся на смену матери.
- Дали. Кушай. У тебя сегодня ведь вступительные экзамены.
- Мам, ты из этих, скажи честно?
- Кристин, ну что за вопрос? Кстати забери сегодня с почты посылку с деньгами. Там нам на полгода.
- Это 5 000 - 6 000 рублей?
- Но кто? Неудивительно, что мы купили эту "распашонку" Panasonic. - Кристина покосилась на японскую печь, накрытую белой салфеткой, связанной мамой из макраме.
- Кристин, мне пора. - Мама поцеловала Кристину в щеку. - Я горжусь тобой.
Кристина посмотрела на свои мозоли на пальцах и правая рука слегка затряслась.
- Удачи в школе, мам!
Малогабаритная электрическая духовка Panasonic появилась в двухкомнатной квартире внезапно. За окном шел пушистыми колкими хлопьями снег. Он парил будто в безвременье в стоячем воздухе Москвы на уровне 9 этажа. Чувствовался запах бензина и яблок. Кристина посмотрела на синюю пиалу с зелеными твердыми яблоками с красными боками. Но откуда запах бензина? Она проверила таблетницу. Емкость для утра понедельника была пуста. Значит выпила. Она на ходу дожевала бутерброд, проверила в спешке 2 раза положила ли аттестат из художественного Строгановского училища в сумку и побежала на троллейбус.
У нее дрожала правая рука, но она вцепилась в карандаш. Ее будущий мастер из мастерской по-недоброму косился на Кристину. Или кажется? Шел 4-й час экзамена. Она хотела добиться академической чистоты рисунка и правдоподобия гипсовой головы. Лицо выходило неживым, ее подводила эта выраженная в рисунке видимость гипса. Она как будто смотрела на него под микроскопом. Рисунок должен быть чистым, в нем должен чувствоваться воздух и тяжесть живых черт лица. Гипс должен быть "мягким", а не "шероховатым" и "грубым". Живое из мертвого. Но все же это натюрморт. Рука дрожала. Карандаш не слушался. Она вытянула руку с карандашом и снова начала измерять расстояния от уха до носа, от кончика носа до губ и от бровей до глаз и лба, длину носа. Голова была пропорциональной, но Кристина потратила час на отшлифовку конструкции этих пропорций. Переходы света и тени были плавными, с должными градациями. Но рисунок был слишком детализированным, гипс с микроструктурой (не плавный и не воздушный) и некоторые большие части лица кричали жирной гиперболизацией. Линия была разной толщины, но местами грубой и прочее.
Эдуард Сергеевич Вольф, будущий учитель Кристины и мастер ее мастерской, куда она поступала, подошел и спросил:
- Вы готовы?
Девушка в коридоре, которая тоже поступала в МГАХИ им. Сурикова к Эдуарду Сергеевичу, лучшему учителю современности тайком посмотрев по сторонам, сказала Кристине, что именно от Эдуарда Сергеевича зависит все: твоя будущая карьера, репутация и финальные экзамены после 6 лет обучения. Конечно, поступление тоже зависело от Вольфа. Да, и дурной характер!
- Я спрашиваю, вы готовы?
- Да.
- Хорошо, когда студент четко знает, когда пора остановится с рисунком. Любопытно, вы увлекаетесь Северным Ренессансом? Ах, да вы из Строгановского? Сразу видно пробиваетесь сами, не из МАХУ 1905-го года, другими словами "выскочка"?
Аудитория прыснула смехом. Кристина только сглотнула, было опустила глаза, но потом посмотрела долго и с вызовом на учителя.
- Что ж. Мне это даже нравится. - сказал Вольф. - Вы Дюрер от рисунка? Та же одержимость деталью, математически выверенные пропорции, обссесивно-компульсивное расстройство - стремление вписать хаос в безупречность линий, стремление взять контроль над объектом в свои руки.
Рука Кристины больше не дрожала, лишь покалывала. Она ждала вердикта. Примут ее или нет. Аудитория больше не хихикала, а была мертва, как стоячая вода и от нее также пахло. Каждый ожидал, когда Эдуард Сергеевич обрушится с вердиктом на него лично. Когда выделит лично его из толпы желторотиков. Даже "элита" из МАХУ робко молчала. Кристина была безучастна, просто ждала.
- Но, где здесь дыхание? Где та самая "академическая чистота рисунка", о которой, видно вы печетесь... - Эдуард Сергеевич посмотрел на позолоченные наручные часы. - С лишним 4 часа? Скажите, вы - Дюрер?
- Не знаю. - Посмотрела в пол Кристина и сжала левый кулак. Она все еще держала карандаш в правой руке. Отложила карандаш.
- Ну, же, громче.
- Не уверена. - Громко сказала Кристина и посмотрела в глаза Вольфу.
- А, надо знать. Ну, что ж новый Дюрер, добро пожаловать в команду. Вы приняты. И все-таки мне нравится эта ваша гиперболизированность "советской помойки" в работах. Экспрессия и аутентичность. - Вольф похлопал, не было понятно хлопает он от уважения или с издевкой, на его лице была полуулыбка.
В аудитории пронесся и резко оборвался на воздухе из открытого окна с деревянной белой рамой шепот, жар от батареи подогревал обстановку. И аудитория захлопала. Кристина подумала, что попала в роман Кафки. Позже на нее окажет влияние Дэвид Линч, но, сейчас не зная о нем, Кристина подумала, что должен быть кто-то, кто уже создал такой гротескный и сюрреалистичный мир в масштабном искусстве кино. В котором она живет. Именно в кино с его клаустрофобическими, тревожными, сжатыми и длинными спокойными, полными воздуха кадрами, голландским углом с кривым горизонтом, экшен-монтажем. Щелкнула люминесцирующая лампа под потолком. С треском, как будто оборвались электрические провода. Гул плясал в воздухе от раскачивающихся на ветру проводов. Электричество брызгало. Гул стал фоном. Муха бессмысленно и уперто билась об люминесцентную лампу. Гул стих. Кристина взглянула на муху. Она прошла этап, она победитель, но победитель этапа, впереди марафон. Надо помнить, что это не спринт!
Было 6 часов вечера. Уже темно. Кристина шла, уперто смотря в снег. Вдали о чем-то радостно проголосили люди. Темнота сжевала черным маревом звуки. Фонарь выдрал из черной мглы кусок кислотно-желтого снега и шедшую по нечищеной дороге Кристину. Она забрала сверток на почте. Обратного адреса не было. Нет, мать не "ночная бабочка". Там что-то другое. Главное, кто и за какие заслуги дает им на жизнь столько денег? Полгода. И мать все тратит на нее. Надо быть благодарной. Она и не заметила стайку подростков, которые как стая волков отделила и окружила крайнего от стада оленя. Кристину. Незримые глаза наблюдали за происходящим. Кристина не чувствовала присутствия. Она была мертва и опустошена. Где-то в вязком воздухе января прогудела машина. Жигули. Гудение застыло в воздухе, оборвалось, было съедено вечером зимы.
- Эй ты, давай сумку! - забористо протараторил один из выступавших на свету подростков.
Другие пятеро казалось, беззвучно смеялись. Гримасы оскаленных зубов плясали в желто-синем кислотном аду января. Крикнувший подросток подошел ближе и попытался выхватить сумку. Кристина вцепилась в нее. Саша окрикнул группу и со словами: "Знаешь, кто я?", отбросил сопливого пацана от неожиданности выпустившего сумку из рук в снег.
- Это же Саженцев. Ну, помнишь сын Игоря Саженцева, авторитета, дебил. - Сказал откинутому подростку один из банды.
- Что вы здесь делаете? Двор попутали? - раскинул руки Саженцев.
Подростки убежали по одному в разные стороны.
- Ты в порядке? - спросил Саженцев у Кристины. - Меня Саня зовут.
Кристина с благодарностью посмотрела на Сашу.
- Кристина Дегтярева. - Она не смогла представится менее официально.
- Пойдем, провожу? Тебе далеко?
- Следующий двор.
- Надо же. Твой двор это территория моего отца.
Кристина только сказала: "Спасибо". И подумала: "Главное не говорить маме". Перед ее подъездом Саша протянул ей конфету. Дорогую. Дефицитную. "Белочка".
- Нет, спасибо ты что? Я не возьму.
- Бери.
- Нет. Ты итак много для меня сделал. До свиданья! - и Кристина быстро пошла в подъезд.
- Эй, - крикнул Саша хлопающей двери подъезда. - Я забыл спросить твой номер. Ладно, подъезд хоть знаю и двор.
Свидетельство о публикации №225112400657