Лучшее в мире советское искусство соцреализма

Умозрение в красках.

Эссе 7

Лучшее в мире «советское искусство соцреализма»

Отшебутился, отсуетился Пролеткульт, «победил» (силовым нетерпимым принуждением) течения буржуазного модерна и великоруского шовинистического искусства и … начал чесать голову, что же делать дальше? Ломать не строить, в усердных ломщиках-разрушителях недостатка не было, а всю созидательную силу, всех тех, кто не успел утечь от карающей руки пролетариата - «чеки», перебили. Вся гнусность революции, в культурном и деятельном смысле для общества заключается в том, что в самом обществе образуется катастрофический разрыв всех деловых и культурных связей на всех без исключения уровнях и сразу терпит крах сама государственность.

 И придумал… «соорганизовавшись с текущим моментом», а текущий момент говорил, что привычный спекулятивный путь НЭПа оказался гибельным уже для самой государственности, и далее ломать уже нечего, и надо строить, какое-никакое государство. Россия то нужна была целиком, а не частями «республик, как предмет «всемирного эксперимента», будущего «построения всемирного счастливого социалистическо-коммунистического концлагеря». И сразу построить «всемирный советский материалистический рай», да еще в тылу с архаичным русским народом, не получалось никак. Путь решения был выбран простой – сначала сделать в «ссср» общность - «единый советский народ» и далее уже претворять свои грядущие «мировые планы».

И вот для грезивщейся в громадье планов «общности советского народа» был выбран культурный фон «социалистического реализма». Здесь, к одному из естественных элементов культуры – реализму, приделали «исторические рамки текущего момента», где не было никакого положительного прошлого, а будущее заменялось догмами химер «научного марксизма», как лучшего и «единственно верного учения». И где любой выход за его рамки карался расстрелом, и если не реальным, то остракизмом практического исключения отступника из общественной жизни с железной последовательностью. К самой карательной «чека» прибавилась машина «критики» доносительской подачи сигнала «сос» для «решительных мер органов перевоспитания советского человека».

И ручеек деятельной и теоретическо-культурной части общества потек в «лагеря перевоспитания». Но завершение эта «система перевоспитания» получила, когда бывший уголовник и заключенный перековочных Соловков – одесский бандит Френкель, приделал к прежнему названию слово «трудового» перевоспитания и поставил этот лагерный поток на практические хозяйственные рельсы с планом, финансированием содержания узников, зависящим от результатов их личного труда. И этот молох заработал без остановок перерабатывая арестантскую массу. Тут уже в действенности методов и результатов идеологии и рамок «социалистического реализма» перестали сомневаться все «советские люди», иных непонятливых тот молох просто сжирал.   

Так «ссср» сразу стал концлагерем, «зоной» для народа государства. Выехать за его пределы могли только дипломаты из своих «социально близких» революционеров и революционная челядь. Культура «культурных революционеров» высокомерно вещавших: - «вы, что нас поучаете, мы люди культурные и знаем, что за столом вилку надо держать в левой руке, а шницель в правой, а поучающие сами дураки» охватила мертвой хваткой все народное общество «ссср». И вот теперь давайте посмотрим на культурный мир «марксизма» в «ссср»  от ведуших художественно-театральных, писательских и поэтических лиц той эпохи.

Эмигрант художник Ю Анненков вспоминает в мемуарных зарисовках, о всех этих типах, в том числе и о Маяковском: -

«— Ты с ума сошел! — говорил он мне в одно из наших московских свиданий. — Сегодня ты еще не в партии? Черт знает что! Партия — это ленинский танк, на котором мы перегоним будущее!

Маяковский тогда был еще «футуристом».

Маяковский был счастлив. Мы были все вдохновлены, так как многие стороны, тысячелетнего (исторического В.М.) Прежде, представлялись нам отжившими и обреченными на исчезновение. Мы мечтали о новых формах в искусстве: -

(и естественно родилось сразу после Февраля 1917 года В.М.)— Надо бы издать сборник, посвященный Керенскому как первому вождю футуристического государства! Идеи Интернационала воодушевляли нас.

Однако марксистско-ленинский Интернационал оказался совсем другой вещью: - это был интернационал агрессивный, «империалистический» и невероятно ретроградный. Мечтания нашей юности были обмануты».

Мое промежуточное резюме.

Что ж я расшифрую и поясню этот «наивный мечтательный» обман той модернистской компании. Обмануты они были пребыванием в духовной «марксистской» эфемерно мечтательной ауре той творческой дореволюционной толпы. И обмануты благодаря тому, что предварительно они и были собраны самим духовным «марксизмом» в ту примитивную толпу «Ослинных хвостов», «Бубновых валетов», «Миров искусств», заседая в их мутных центрах «кабаре» - «Бродячих собаках». Тот сброд околотворческой интеллигенции жил иллюзорными представлениями промарксистской «свободы и республиканства». Они коллективно, совершенно по «марксистски», иллюзорно мыслили так: - поменяем Форму общественных социальных отношений и получим навое Содержание Общества. Это результат примитивно близорукого мировоззрения «марксистского» типа, когда потеряв ощущение «со-вести с природными Традициями» наднационального духа, это общество и люди не видели в своих безплодных, теоретических, кабинетных мечтах и не представляли, что любое глобальное социальное Содержание созидается лишь веками , невероятными усилиями всего народа, руководствующегося самим природным типологическим духом имперского наднационального народа, а не голимыми теоретическими принципами эфемерной экономической «марксовой» теорией, с принципами «свободы» и эфемерного «республиканства».

И в результате эти мечтатели «переустройства мира» закономерно получили в итоге своих мечтаний, искомое «социальное переустройство», как реальный кровавый террористический кошмар материалистической революционной действительности. А в самом изначально гибельном  гностическом «ссср», закономерно восторжествовал идейный дух гностиков древней «цивилизации городов» (который властные либералы ловко прятали под критикой «отдельных ошибок власти», затушевывая этим двуличность самого «россиянского марксизма»), с приоритетом пока государственных торговцев, всем, что дает принцип разбойничего «бизнеса»,  завершившийся итоговой социал-дарвинистской олигархической «демократией».

Маяковский в той «советской» ауре духа, чисто материалистически, теряя себя как поэт, строит свое ком-отношение, прислуживание советской власти художественно рекламными торгашескими виршами:

Окна разинув
 стоят магазины
в окнах продукты
вина, фрукты

и:

Нигде кроме,
Как в Моссельпроме!

Или:

В особенности хороши
Резинки и карандаши!

Или еще:

Прежде чем идти к невесте,
Побывай в Резинотресте!

И так далее…

Анненков: -

«Он был признан «лучшим поэтом Советского Союза», и его слава была провозглашена… обязательной. Маяковский становится всемогущим: он может делать «все, что захочет»: он может даже поехать за границу! Маяковский, возвышенный Лениным, выезжает в Берлин и в Париж.

«Появление живого советского гражданина, — писал Маяковский, — вызывает везде сенсацию с нескрываемыми оттенками удивления, восторга и любопытства… меня забрасывали вопросами, начиная с внешнего облика Ленина».

Маяковский тогда не знал, что про Брижиту Бардо, во французских газетах тоже напишут - «ее появление вызывает повсюду сенсацию с нескрываемыми оттенками удивления, восторга и любопытства» (толп мещанской черни В.М.); что «возле нее собираются всегда толпы фотографов» и что «полицейские бывают иногда вынуждены вмешиваться, чтобы высвободить ее из толпы», и т. д.

Уже в 1927 году, полный недобрых предчувствий, Маяковский публично отрекся от футуризма. В 1928 году он набросился на «Леф» («Левый фронт»), течение, основанное и руководимое самим Маяковским. Он заявил, что «старое отрепье Лефа нужно трансформировать», но он вынужден был направить свой путь к сближению с «социалистическим реализмом». Союз Мейерхольда и Маяковского был не случайным явлением. Оба они с первых же дней советского переворота искренне отдали свою лиру коммунизму.

(и по разному оба уже шли к своему смертному концу, о котором я писал в предыдущей части В.М.)

 Мой приятель Алексей Толстой — романист, новеллист, драматург, поэт, лауреат Сталинской премии, член советской Академии и депутат Верховного Совета СССР, удостоенный ордена Ленина и других орденов и медалей…  В конце 1921 года (после пяти лет эмиграции В.М.) он сказал «да» марксизму-ленинизму или, вернее, вождям коммунистического интернационала. Приблизительно в те же годы подобное «да» было сказано не только Толстым. Это было также случаем Ильи Эренбурга и Виктора Шкловского. Алексей Толстой не интересовался политической судьбой своей родины. Он не стремился стать официальным пропагандистом марксизма-ленинизма. Весельчак, он просто хотел вернуться к беззаботной жизни, обильной и спокойной.

— Я циник, — смеялся он, — мне на все наплевать! Я — простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Черт с ним, я и их напишу! Но только это не так легко, как можно подумать. Нужно склеивать столько различных нюансов! Я написал моего «Азефа», и он провалился в дыру. Я написал «Петра Первого», и он тоже попал в ту же западню. Пока я писал его, видишь ли, «отец народов» пересмотрел историю России. Петр Великий стал без моего ведома «пролетарским царем», и прототипом нашего Иосифа! Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится, действительно, быть акробатом».

Закончим на этом, а о сущности этого «весельчака» и прочем сразу в следующей части