Читаю Дневники и Исповедь Л. Н. Толстого

Всё в метаниях смысла жизни и наконец - приход к Богу.
В финале "Исповеди" описывается в деталях сон, будто он висит на "... помочах над пропастью; я знаю, что вишу, но я смотрю только вверх, и страх мой проходит. Как это бывает во сне, какой-то голос говорит: «Заметь это, это оно!» – и я гляжу все дальше и дальше в бесконечность вверху и чувствую, что я успокаиваюсь, помню все, что было, и вспоминаю, как это все случилось: как я шевелил ногами, как я повис, как я ужаснулся и как спасся от ужаса тем, что стал глядеть вверх. И я спрашиваю себя: ну, а теперь что же, я вишу все так же? И я не столько оглядываюсь, сколько всем телом своим испытываю ту точку опоры, на которой я держусь. И вижу, что я уж не вишу и не падаю, а держусь крепко. Я спрашиваю себя, как я держусь, ощупываюсь, оглядываюсь и вижу, что подо мной, под серединой моего тела, одна помоча, и что, глядя вверх, я лежу на ней в самом устойчивом равновесии, что она одна и держала прежде. И тут, как это бывает во сне, мне представляется тот механизм, посредством которого я держусь, очень естественным, понятным и несомненным, несмотря на то, что наяву этот механизм не имеет никакого смысла. Я во сне даже удивляюсь, как я не понимал этого раньше. Оказывается, что в головах у меня стоит столб, и твердость этого столба не подлежит никакому сомнению, несмотря на то, что стоять этому - держится на одной помочи, прикрепленной к столпу - тонкому столбу не на чем. Потом от столба проведена петля как-то очень хитро и вместе просто, и если лежишь на этой петле серединой тела и смотришь вверх, то даже и вопроса не может быть о падении. Все это мне было ясно, и я был рад и спокоен. И как будто кто-то мне говорит: смотри же, запомни".
Призван!

В "Дневниках" столько сетований, как ему трудно держаться своей решительности общаться не людьми, а с Богом. Что все дела, речи поступки - для Него.
Но это же и гордыня!
И опять же, я знаю, как он кончил, не смог преодолеть своего раздражения женой. Но и она, видно, совершенно не понимала, с кем свела ее судьба. На него смотрела, как на собственность, сама решала за него, что ему нужно.

Но до чего же это дико, с обычной обывательской точки, благодарить Бога за смерть сына, рассматривать смерть ребенка с точки зрения своего приближения к Нему.
Как бы могла женщина-мать разделять с мужем это состояние?

И конечно, неприятие женщины, как мыслящего существа, т.е. за деревом не видел леса и по Софье Андреевне, сдаётся, судил обо всех женщинах скопом.

Недаром он мне неприятен, хоть он и рассуждал довольно здраво, и к Богу подошел очень даже логически, но эгоистично - оправдал себя и свои метания, подвел под них базу. Мол, раз с рациональной точки зрения я не могу оправдать свое существование, и лучше не жить, чем жить, то, чтобы не наложить на себя руки, надо искать ответ в иррациональном, поэтому теперь он только будет общаться с Богом.

Поскольку ему по плечу один Шопенгауэр да Сократ, то остается принимать жизнь лишь как служение Богу.

А не получается! Жизнь так не отпускает, что человек все время сбивается и сетует: опять, дескать, позабыл, что надо быть с Богом.

Бедный Толстой! Дар слова громадный, но и тело было дано - о! - какое!
Похоть его съедала, а он всех подозревал в этом же.
Рассуждает о женщинах, мол, наделены избытком похоти, чтобы продолжать род.

Так нет же!..

Все было 100 лет назад.

Он очень сочувствовал бедным, стыдился своего богатства, многим помогал, но была в нем какая-то все же ограниченность. Не допускал, что то, что для него плохо, это совсем не плохо объективно.

Не любил искусство, считал это баловством и занятием бездельников. Мол, не нужен Бах, Бетховен, Шопен, поскольку они не нужны народу. Ни в грош не ставил Данте, Шекспира, Гете, опять же ввиду ненужности их для народа.

Ну, ладно, народ духовно не развит, ему невдомек, что кроме материальных интересов могут быть и духовные, причем, чем более развита душа, чем более ты знаком с жизнью и ее проявлениями, тем более ты нуждаешься в пище для души, а это и искусство, и музыка и литература, и не обязательно на картинках должны быть как живые люди или звери, картины могут быть и совсем не отражать "настоящую жизнь". Да это и не надо, но вот выразить чувства в музыке, в живописи показать другой угол зрения, в поэзии передать через образы, что тебя мучит или радует, восхититься удачным сравнением или рифмой…

Нет, по Толстому, раз это не надо трудовому человеку, значит, это забава бездельников.

Конечно, он много рассуждал, тяготился своим положением, был обременен страстями, но душевной тонкости у него не было. Все, что прекрасно не только внешне, но и внутренним чувствам, которые – суть душа, до него не доходило. Он все правильно и рационально мыслил.

Но, Боже мой! У него умирает маленький сын, а он благодарит Бога за страдание, которое он с таким чувством перенес. А несостоявшаяся личность?! А жена, потерявшая ребенка?!

С одной стороны - постоянно ему всех жалко, он просто упивается этой жалостью!  И в то же время никого не хочет оставить в покое, всех поучает и наставляет и везде суется со своими мнениями и сентенциями. А он авторитет - такой крупный и плодовитый писатель, любое печатное издание за честь для себя считает - поместить письмо или статью от Толстого. И вот он уже возомнил себя чуть не мессией, хотя в дневнике умаляет и умаляет себя, но вот то, что он постоянно за все благодарит Бога (спасибо, Отец), конечно, зная наперёд (наивностью не страдал), что его дневники прочтут, это уже - похоже на демонстрацию.

Мне безумно интересно читать этот дневник и "Исповедь", но внутренне я часто взрываюсь. Он любит только тех, кто его слушается, остальные для него самое малое - не приятны. А сколько людей толкутся около него! И хотя внешне он, наверное, действительно казался "глыбой",  внутренне это был довольно слабый человек, как и все мы, не умеющий жить с сыновьями, не желающий понимать ни жену, ни детей, ни оппонентов. И пусть «Дневники» написаны уже пожилым человеком, устоявшимся во взглядах, раздражающегося легко, но все же при этом его желании выполнять Божье предназначение (а он видел свою задачу в просвещении народа относительно жизни в Боге, в служении ему), он был довольно ограниченным человеком. Впрочем, как и все мы.

Нет, ЛНТ, конечно, не был ограниченным в общепринятом смысле. Он, действительно, был мыслителем, но в том смысле, что все свои мысли он выводил наружу. В этом видел свое служение Богу. (До чего же ограничена наша православная церковь, что вот его отлучила от себя. Правда, Толстому это было, как слону дробина. В "Дневниках" он вскользь: "Какое-то странное отлучение". И даже сочувственным мыслям особенно не придавал значения. Он действительно совершенно не признавал церковь, ее обрядовую сторону, считал ее потворствующей обману народа).

Но  это его желание тягостей, страданий, мол, это все хорошо! Смерть близких - "хорошо-то как!" Конечно, он считал это переходом к другой жизни и так к этому относился, мол, вроде куда-то в другую страну уезжал.

Но возврата нет, вот в чем беда, и сообщения нет с тем, с кем сжился. Ну, как не дорожить близким и любимым, не горевать, что с ним никогда больше не встретишься и не передашь, как его любил и ценил, а ощутил это лишь после ухода его.

Да и не только это у меня вызывает отрицание. Как уже сейчас видно, он во многом ошибался, и в неприятии прогресса, в обязательности тяжкого труда, и в отрицании науки, искусства.

"Надо жить для Бога, для духовного. Духовное и телесное - ветви коромысла, чем больше телесного, тем менее, духовного, а надо чтобы все в человеке было для духовного".

Так и коромысло свалится, если одно плечо перевесит! Надо, чтобы было равновесие. А если все в духовность кинутся - кто кого кормить будет и от холода спасать, одежду, уголь добывать. Те же рабочие - будут только о духовном думать - работать не захотят. А сейчас почти все работают. И нельзя останавливать прогресс, чтобы к природе возвращаться, тяжело это и нездорово.

Всякие люди рождаются, у всякого свой талант... Вот у тебя писательство, а нет - иди в шахтеры, иди дрова заготавливай.  Не знаю, но, на мой взгляд - нашел для себя нишу, живи, но других туда не тащи, не порицай, что не живут другие все, как ты. Тебя ж не тянут к себе другие.
Уважают твой талант, твои мысли, и ты уважай, а то себе взял роль учителя и всем свои взгляды талдычит...

Но всё же интересно мысленно спорить с корифеем и видеть, что нет абсолютно правых, даже если ты и Толстой.
Но вот приводимый комментарий М.О. Меньшикова (кто такой - не знаю): "из гениального беллетриста не вышло иного, сколько-нибудь крупного существа: не вышло ни пророка, ни вероучителя, ни социального реформатора. Вышел, пожалуй, модный оракул". И это мне тоже отчасти кажется верным.

Но очччень интересно читать. И про раздвоение на "Я" и  "Толстого" ("я"- это Бог в нем, а Толстой - гадок и ничтожен), и его насилие над собою видеть в каждом человеке присутствие Бога и частые срывы. И словесная любовь и жалость к беднякам, и сетования на роскошь своей жизни, и стыд перед прислугой...
И тут же явная нелюбовь почти ко всем окружающим - и просителям, и почитателям. Конечно, он стар и слаб, и видит свое предназначение, а ему все время мешают. Но в нем ТАК много человеческого, и ТАК мало божественного. Всех призывает не делать того, что антигуманно - не служи в армии, не работай в насильственных учреждениях (полиция, суд.. - считает, что даже учителя, тем более ученые, врачи, музыканты - это все воры и паразиты на теле трудового народа).
А как жить человеку телесному, который хотел бы порядка в стране, государстве, своей семье - на это ответа нет. Его многие называли фарисеем, та же Софья Андреевна, дети.
 
И очень похоже.
Это разновидность фанатика, как протопоп Аввакум.

А соблазнённых "малых сих" - тьма. Эти "толстовские коммуны"!..