Бен Ааронович Лето с наперстянкой 5

5
 Лицом к клиенту

– Ты начинаешь выводить меня из себя, – сказал Доминик, когда я присел на корточки и приблизил лицо к старому камню военного мемориала. – Я до сих пор не понимаю, зачем нужен тебе.

– Местный гид, – ответил я, не поднимая глаз.

Было поздновато для выезда поисковых групп на работу, но достаточно рано, чтобы воздух был ещё прохладным и свежим. Камень сохраняет вестигию дольше, чем что-либо другое, исключая некоторые виды пластика, но я хотел сначала проверить, а не тратить время впустую. Магия, достаточно мощная, чтобы повредить телефон, оставила бы след на памятнике, произойди это здесь. Я знаю это, потому что проводил эксперименты в контролируемых условиях, чтобы точно определить стойкость вестигии после магического события. Или настолько точно, насколько позволяет восприятие ваше и короткошерстного терьера Тоби.

– Что бы ни случилось с телефонами, – заключил я. – Это произошло не здесь.

И в доме Лейси этого не произошло. Как выяснилось, в доме Марстоу тоже. Придётся просто постучаться в каждую дверь в деревне и всё разузнать. Вот где было бы полезно нанять ещё одного практикующего и разделить с ним работу.

– Думаешь, это дело для Фалькона? – спросил Доминик.

– Возможно. Но мне нет смысла идти к вашему губернатору, пока не узнаю что-то стоящее.

– Он в любом случае захочет узнать, – порадовал Доминик.

В этот момент прямо над нашими головами прогрохотал вертолёт, самый низкий летательный аппарат, не заходящий на посадку, который я когда-либо видел. Это был военизированный Eurocopter Dauphin в армейском камуфляже. Когда он заложил вираж, чтобы подняться на гребень, мы попали под струи его несущего винта – настолько низко он летел.

– Восьмой полёт, – самодовольно произнёс Доминик. – Специальная воздушная служба (SAS). – Он ухмыльнулся, увидев выражение моего лица. – Наконец-то, – добавил он. – Я уж думал, ничто здесь не произведёт на тебя впечатление.

– Они присоединяются к поискам? – спросил я.

– Они задействованы в этом с самого начала. Одно из преимуществ работы в Херефордшире – SAS, как правило, берётся за подобные дела.

Магия повреждает микропроцессоры только под напряжением, а это значит, что всё случившееся с телефонами девочек, произошло, когда они были включены. Но практически первое, что вы делаете с высокоприоритетным MISPER (пропавшим без вести), – это звоните их оператору и проверяете "улиточный след", то есть след, оставленный включенным телефоном. Эти данные хранятся три дня, но в ту ночь, когда девочки пропали, оба телефона отключились с разницей в пять минут примерно в десять часов. Девочкам пора было ложиться спать.

– Если бы ты был одиннадцатилетней девочкой, для чего бы включил свой телефон? – спросил я Доминика.

– Отправить сообщение?

Я думал об этом. Два сообщения одновременно?

– Может быть, написать что-то в твиттере? – предложил Доминик.

Записи показали, что не было ни смс, ни твита, но, возможно, что причина, заставившая девочек включить свои телефоны, разрушила последние почти сразу.

Случайно или намеренно? Всё шло по кругу. Правильно, подумал я. Если ты не можешь быть умным, то будь хотя бы дотошным.

Поэтому я позвонил старшему инспектору Уиндроу и предоставил ровно столько информации, чтобы усложнить его расследование, но не настолько, чтобы помочь с  реальным направлением. Я сказал ему, что разрабатываю гипотезу – случившееся с телефонами произошло до перекрёстка, где их бросили. И потому мне нужно осмотреть всю деревню. Он одолжил мне Доминика, так как он был местным парнем, с которым люди охотно общались, и мы отправились.

В Рашпуле было сто семь отдельных домов, и у нас быстро сложился порядок: Доминик отвлекал домовладельца /жильца / собаку, в то время как я ускользал, чтобы заняться тем, что Доминик называл моей вуду-ерундой. Но я попросил его называть по-другому, и он перешёл на психические штучки, что было ненамного лучше.

Около четверти домов пустовало, их обитатели уехали отдыхать за границу. Во многих остальных проживали пары среднего и старшего возраста, некоторые из них рано вышли на пенсию, другие ездили в город на заработки. Одно поразило меня – отсутствие маленьких детей. Пройдитесь от дома к дому в Лондоне, и вы утонете во множестве детворы. Но в деревне было много свободных комнат, ухоженных садов и совсем не было нигде брошенных или спрятанных в траве игрушек.

Мы остановились выпить по чашечке чая в тени большого дерева с красновато-коричневым стволом, чья крона раскинулась, словно на китайской иллюстрации. Человека, приготовившего нам чай, звали Алек, и он работал на дому инженером-программистом. Его жена преподавала в частной школе неподалеку от Херефорда. Их дети выросли и переехали в Лондон. Сад был разбит на террасе, с которой открывался вид на церковный двор, а за ним – на изгиб долины, спускающейся к Леоминстеру. Большие деревья в дюжину оттенков зелёного и коричневого создавали в переулке лоскутное одеяло из свето-тени. Было так тихо, как в Лондоне на рассвете в летнее воскресенье.

Мы с Домиником молча допили чай и продолжили работу.

Во время всего этого бессмысленного процесса ни один житель не отказался впустить нас и не возражал против того, чтобы мы осматривались, что мне показалось жутким, потому что всегда кто-то есть. Но Доминик сказал "нет".

– Не в сельской местности, – сказал он.

– Дух общины? – спросил я.

– Да, тогда все узнали бы, что они не сотрудничали, и это показалось бы людям подозрительным. В деревне такие вещи передаются, наверное, из поколения в поколение.

Занимайтесь чем-то достаточно часто, и вы быстро научитесь оптимизировать процесс. Я уже давно понял, как распознавать изделия из камня, которые хорошо сохраняют вестигию, и как улучить несколько минут тишины, чтобы прочитать её информацию. Я подумывал о том, чтобы научить Доминика – любой научится, если найдётся тот, кто поможет. Но подумал, что у Найтингейла будут свои соображения по этому поводу. Тем не менее, я сократил расходы времени примерно до десяти минут на дом и до получаса на две фермы, прилегающие к главной деревне.

На фермах было полно остатков вестигии. Запах свежескошенной травы в перестроенном сарае, фырканье лошадей у каменной стены на полпути к главной улице. Ничего примечательного, ничего недавнего. Всё это было фоном. Меньше активности, чем было бы на улице в Харингее.

В полдень мы зашли перекусить в бунгало мамы Доминика. Она сама разносила прохладительные напитки для поисковых команд, поэтому мы совершили набег на её невероятно большой американский холодильник –размером с криогенную камеру, с льдогенераторатором и всем прочим. Он был до смешного полон для пожилой леди, руководящей теоретическим бизнесом типа “постель и завтрак”.

– Половина моей семьи останавливается здесь по вечерам, – сказал Доминик, когда я спросил его об этом. – Думаю, сейчас она видит нас чаще, чем когда мы все жили в одном доме.

Я приготовил немецкий сэндвич с салями, нарезанными помидорами и листьями салата-латука, с надписью на салатной упаковке «Продукт Испании». Доминик сказал, что хлеб из муки грубого помола привёз из пекарни в Херефорде. “Я купил его позавчера”.

Пока мы ели, Доминик открыл на своём планшете карту местности на основе данных военной разведки.

– Ты вполне уверен, что... – он посмотрел на меня, ожидая подсказки, но я был слишком занят жеванием. – “Магическое событие” произошло не в деревне, верно?

Я кивнул.

– А что, если телефоны были выброшены после мероприятия кем-то другим, а не детьми?

Я проглотил. “Похититель детей?”

– Да или кто-то третий, кто нашёл телефоны и оставил их на перекрёстке, чтобы их нашли.

– Чтобы сбить нас с толку?

– Или они не хотели, чтобы кто-то знал об их присутствии.

– Но это показывали по телевизору уже два дня. Если бы они не были похитителями, разве они бы уже не объявились?

– Ты же знаешь, это так не работает, – сказал Доминик.

Он был прав. Известно, что обыватели не очень охотно делятся информацией, если думают, что это может их подставить – даже в таких серьёзных делах, как пропажа детей. Они могли колебаться целыми днями и часто пытались передать информацию каким-нибудь окольным путем.

– Думаешь, они уже позвонили на горячую линию?

– Ага, – подтвердил Доминик.

В таком случае к этому времени должна была поступить тысяча звонков. Но хорошей новостью было бы то, что какой-нибудь бедолага уже выполнил основную работу.

У меня зазвонил телефон, это был номер Беверли. Я снял трубку и сказал: "Привет, Бев".

– Это констебль Грант? – спросила женщина с валлийским акцентом. Услышав подтверждение, она продолжила. – Меня зовут мисс Тевейддиадд. Я полагаю, у нас здесь ваш друг, которого нужно забрать.

– Забрать откуда?

Мисс Тевейддиадд рассказала. И хотя это была не больница и не полицейский участок, вряд ли могло быть хуже. Я сказал ей, что сейчас приеду.

– Мне нужно выполнить одно поручение, – сказал я Доминику.

– Хочешь, и я поеду?

– Нет, мне лучше сделать это самому. Ты начинай просматривать звонки, а я присоединюсь к тебе, как только разберусь с этим.

Литтл-Херефорд – это скопление домов и пара пабов, в пятнадцати минутах езды к востоку от Рашпула, в долине реки Теме. Навигатор свернул с главной прямо перед каменным мостом, мимо фруктового сада к кемпингу Уэстбери. Это был туристический парк, предназначенный для фургонов, а не для заменителей алюминиевых домов с подозрительно рудиментарными колесами. Милая белая дама в офисе лагеря оторвалась от своих бумаг и спросила, не может ли она мне помочь.

Я сказала ей, что хочу встретиться с мисс Тевейддиадд.

Она одарила меня широкой улыбкой, слегка тревожащей из-за своей пылкости. “А, вы здесь, чтобы увидеть благословенных сестёр”.

Я сказал, что, скорее всего, так оно и есть, и она объяснила мне, как проехать. Участки были разбиты на аккуратные прямоугольники газонов между косматыми оливково-зелёными изгородями. Проезжая по подъездной дорожке, посыпанной гравием, я видел, как над белыми алюминиевыми крышами фургонов колышется марево. Огромный полуголый белый мужчина с животом устрашающего цвета лобстера дремал в шезлонге в чёрно-белую полоску под навесом веранды. Перед следующим фургоном сидела бок о бок пожилая пара в одинаковых жёлтых шляпах от солнца, пили чай и слушали "Арчерс" по цифровому радио.

Толстый шмель с жужжанием пролетел мимо моего уха – я подозрительно посмотрел на него, но он проигнорировал меня и направился к толстяку. Может быть, принял его за баклажан.

Впереди я услышал пронзительные крики – это играли дети. За воротами с пятью перекладинами было то, что Найтингейл упорно называет газоном, – участок с естественно короткой травой, усеянный деревьями и столиками для пикника, окаймлённый крутым берегом, ведущим к реке. За столиками или в тени деревьев сидели несколько взрослых, но все дети были в воде. Здесь река была более десятка метров в ширину, но достаточно мелкая, чтобы разглядеть гладкие зелёные камни на дне. Я наблюдал с берега, как дети барахтались в воде – ярко-синие, пурпурные, жёлтые панамки и пугающе бледные конечности. Хотя среди остальных я заметил по крайней мере одного мальчика смешанной расы.

Мне внезапно захотелось снять ботинки и носки, закатать брюки и поплескаться.

–  Прекрати, –  сказал я вслух.

Вода оставалась прохладной и манящей, но я отступил на шаг. И поскольку работа полицейского никогда не прерывается, я провёл быструю оценку безопасности, чтобы убедиться, что за происходящим наблюдает достаточное количество взрослых.

Убедившись, что никто не собирается тонуть в пятнадцатисантиметровой толще воды, я повернул налево и пошёл вдоль берега, пока не дошёл до калитки, обозначавшей вход во фруктовый сад. Бледный маленький мальчик с выгоревшими добела волосами стоял на нижней перекладине и смотрел внутрь. Когда он услышал, что я приближаюсь, он спрыгнул и повернулся, окинув меня подозрительным взглядом.

– Тебе нельзя туда заходить, –  сказал он.

– Почему бы и нет?

– Потому что там везде какашки. Это отвратительно.

Он был прав, я чувствовал этот запах. Только это определённо было животное – овечье дерьмо, на первый взгляд. “Я буду осторожен”, – сказал я.

– А еще там есть ведьмы, – сказал он. У него был акцент из Блэк-Кантри, поэтому "ведьмы" произносились с долгим э-вью.

– Откуда ты знаешь?

Мальчик переминался с ноги на ногу. “Все так говорят. По ночам можно услышать, как они поют”.

Я двинулся, чтобы открыть калитку, и мальчик поспешил прочь, чтобы занять позицию на безопасном расстоянии. Я помахал ему рукой и шагнул за калитку прямо в овечье дерьмо. Преступники или, возможно, их родственники подбежали посмотреть, не был ли я настолько глуп, чтобы оставить калитку открытой. Сначала я подумал, что это козы, но потом понял, что бледный стриженый вид объясняется тем, что их недавно подстригли. Они были похожи на стадо типичных английских туристов – не хватало только завязанных узлом платочков на головах.

Несмотря на тень, под ветвями яблонь было жарко и тихо, а воздух был насыщен запахом дерьма, зелёной древесины и сладковатым ароматом гниющих фруктов. По эту сторону изгороди склон берега реки был менее крутым и удерживался на месте зарослями зрелых деревьев. Прямо на краю, среди деревьев, настолько заросших высокой травой и вьющимися цветами, что я его почти не заметил, стоял кемпер.

Вздохнув, я направился к нему, по пути распугивая овец.

Это был настоящий фургон VW Type 2 Camper с разбитым ветровым стеклом и регистрационным знаком "А", едва различимый сквозь высокую траву и полевые цветы, и датированный 1963 годом. Он был выкрашен в синий цвет королевских ВВС с белой окантовкой, а на всех видимых окнах, включая ветровое стекло, были задёрнуты занавески с узором пейсли поперёк.

Остановившись, чтобы проверить шины, я увидел, что они почти полностью сгнили, а фургон простоял там достаточно долго, так что корни молодого деревца запутались в колёсной арке. С другой стороны фургона я услышал, что женщина что-то напевает себе под нос. И почувствовал, что кто-то курит косячок. Я улыбнулся. Потому что, работая в полиции, всегда приятно попадать в ситуацию, зная, что если остальное не сработает, ты всё равно сможешь произвести законный арест.

Гудение прекратилось.

– В последнее время мы редко ездим на нём, – сказала женщина с другой стороны фургона. – Мне сказали, что колёс больше нет. – Я узнал голос по телефонному звонку, это была мисс Тевейддиадд. Или, точнее, как выяснилось через пять секунд поиска в Google, мисс Тефейдиад. Или, если быть ещё более точным, поскольку мы находились на английской стороне границы, богиня реки Теме. Найтингейл называет их Genius Loci, духами местности, и говорит, что первое правило общения с ними лично – помнить, что каждый из них уникален.

– В конце концов, – сказал он и улыбнулся. – Они духи определённой местности. Вполне логично, что они будут несколько различны.

Мисс Тефейдиад была такого же роста, как и я, имела копну светлых волос с сединой на виске, длинный прямой нос, тонкие губы и чёрные глаза. Такое лицо становилось привлекательным в период полового созревания и оставалось таким до тех пор, пока его обладательницу не выносили из дома престарелых ногами вперед. На вид ей было лет шестьдесят пять, но я научился не доверять внешнему виду.

Она стояла, ожидая меня с дальней стороны "фольксвагена", там над открытыми боковыми дверцами был натянут на двух шестах тяжёлый красно-золотой тент. В тени стоял старый деревянный кухонный стол, накрытый виниловой скатертью в красно-белую клетку.

– Вы, должно быть, знаменитый Питер Грант, – сказала она и проводила меня к одному из четырёх серых металлических складных стульев, расставленных вокруг стола. На другом стуле сидела красивая белая женщина средних лет с длинными каштановыми волосами, карими глазами и таким же длинным прямым носом, как у ее сестры? матери? Родственницы, конечно. На ней были оранжевый сарафан и широкополая соломенная шляпа.

– Это моя дочь Корв, – сказала мисс Тефейдиад.

Корв протянула мне руку. Её рукопожатие было крепким, а кожа – грубой от тяжёлой работы. “Рада познакомиться с вами, Питер”, – у неё был менее выраженный валлийский акцент, чем у матери. Я не заметил видимых следов косяка.

Я кивнул и сказал то же самое. Река Корв была притоком Теме – я осмотрел весь водораздел, прежде чем прийти сюда.

– Лилли, дорогая, – позвала мисс Тефейдиад. – Будь добра, поставь чайник.

Что-то застонало и зашевелилось внутри "фольксвагена", и он тревожно качнулся. Тут я понял, что задняя часть фургона свисает с края берега, как будто земля размылась после того, как он припарковался.

За тем местом, где я сидел, тропинка спускалась к реке, корни деревьев переплетались, сформировав слишком правильную лестницу. Внизу река образовала заводь, более глубокую и тёмную, чем мелководье ниже по течению. Мне стало интересно, отваживались ли когда-нибудь дети, игравшие в каком-то десятке метров на мелководье, заходить туда поплавать и что произошло бы, сделай они это.

В затемнённом дверном проёме "фольксвагена" появилось бледное лицо, мутно уставилось на нас густо обведёнными чёрным глазами, хмыкнуло и повернулось к компактной кухонной плите, которая в 1950-х годах была вкладом Германии в семейные праздники.

– Моя младшенькая, – представила мисс Тефейдиад и услышала в ответ ворчание.

– Не обращайте на неё внимания, – дополнила мать Корв. – Она такая с тех пор, как Ральф де Мортимер женился на Глэдис Дарк.

– Итак, Скотленд-Ярд снова в деле, – с иронией сказала мисс Тефейдиад. – Весело врывается туда, куда боятся ступать даже святые.

Я хотел спросить, где Беверли и как у семьи Теме случайно оказался её телефон. Но если Найтингейл чему-то меня и научил, так это дать другим людям выговориться, прежде чем рассказывать самому. Это объединяет его с Сиволлом и Стефанопулос, и со всеми лучшими полицейскими, которых я знаю.

– Я просто помогаю в поисках, – сказал я.

– В поисках пропавших девушек? – спросила Корв.

– Да.

– Ну, мы их не видели, – заявила мисс Тефейдиад. – Говорю вам это бесплатно.

Бледное личико Лилли появилось из полумрака фургона и, оглядевшись по сторонам, остановилось на мне. “Хочешь сахарку?” – спросила она. Её левая бровь была практически скрыта рядом серёжек-гвоздиков, а левое ухо от мочки до кончика пронзали серебряные серьги.

– Мне чаю не надо, – сказал я. – Спасибо.

– Дело твоё, – фыркнула она и удалилась.

– Не вздумай снова засыпать, Лилли, – сказала Корв. – Мы-то хотим почаёвничать.

– Позвольте мне кое-что вам сказать, констебль Грант, – сказала мисс Тефейдиад. – То место, где вы сейчас находитесь, – не Лондон, это даже не Англия.

– Но это Англия, ма, – возразила Корв.

– Только в политическом смысле, – огрызнулась мисс Тефейдиад через плечо, прежде чем одарить меня похолодевшей улыбкой. – Мы помним вас всех, когда вы только начинали, и более высокомерного сборища... джентльменов... мы никогда не встречали. Но у нас долгая память, восходящая к самым древним временам, когда ваша любимая Темза ещё носилась по округе, засунув язык в римский зад.

– Мы привыкли получать головы, – дополнила Корв. – Друиды обычно бросали их вместе с другими подношениями.

– О да, – сказала мисс Тефейдиад. – В те времена нас уважали.

– Не то чтобы нам по-прежнему нужны головы, – голос Корв затвердел. – Нас устроят наличные или товары.

– Так что, когда вас всех перебили или типа того, – сказала мисс Тефидиад. – Мы не плакали в свой чай. Скажу, что за последние годы мы немного привыкли управлять своим бизнесом самостоятельно. В общем дело не в том, что мы не любим гостей...

– Мы любим гостей, правда, любим, – усмехнулась Корв. – Оживляем это место.

– Но думаю, что в будущем нам придётся настаивать на соблюдении определённых минимальных стандартов навигационного этикета (связанного с передвижением), – Мисс Тефейдиад выжидающе посмотрела на меня.

– Конечно, – сказал я. – Привлечение заинтересованных сторон является важной частью наших планов модернизации в будущем.

– Послушай, ты хочешь вернуть свою девушку или нет? – спросила она прямо.

Я хотел сказать им, что на самом деле она не была моей девушкой и что им лучше отпустить её, пока её мать, богиня важного района Темзы, не узнала, что они её задерживают, и не подошла разбираться. Но в последнее время моя жизнь и так достаточно сложна, и я стараюсь не усложнять её еще больше.

– Да, конечно, – вот что сказал я.

Мисс Тефейдиад кивнула, а затем посмотрела на Корв, та поднялась на ноги и направилась к верхушке лестницы из древесных корней. Я встал и последовал за ней, чтобы заглянуть ей через плечо.

– Бев, дорогая, – позвала Корв. – Твоя машина уже здесь.

Она вышла из бассейна совершенно голой – если не считать неопренового гидрокостюма цвета лаванды и пакета Tesco, обёрнутого вокруг ее волос, чтобы они оставались сухими. Она пристально посмотрела на Корв, а затем перевела взгляд своих чёрных глаз на меня, её полные губы изогнулись в полуулыбке.

– Ты не торопился, – сказала она.

– Был занят.

Беверли повернулась к мисс Тефейдиад. “Могу я получить свою сумку?”

Из тёмного салона "фольксвагена" вылетел фиолетовый пакет с колбасой. Беверли поймала его и перекинула через плечо.

– А это, полагаю, твоё, – Корв протянула Беверли её телефон. – Это было для меня откровением. Мы и не знали, что всё водонепроницаемое очень удобно.

– Я не могу носить такие вещи, – сказала мисс Тефейдиад и фыркнула. Корв за её спиной скорчила гримасу.

– До скорого, дамы, – сказала Беверли, таща меня за руку прочь.

– Так вы не останетесь на чай? – спросила мисс Тефейдиад. Беверли крепко сжала мою руку, и я крикнул им, что нам некогда. "Я должен вернуться к расследованию".

– Тогда это позор, – сказала мисс Тефейдиад.

А мы с Беверли торопились, пока всё шло хорошо.

– Ни слова, – сказала Беверли, которой так не терпелось скорее убраться восвояси, что лишь на полпути к машине она осознала, что идёт босиком по гравию. Мы остановились ровно настолько, чтобы она достала из сумки с колбасой шлёпанцы, а затем остаток пути шли быстрым шагом. Она не расслаблялась, пока мы не сели в машину и река Теме не осталась в километре позади.

– Это было близко, – сказала она.

– Что всё это значит? – не удержался я.

Она сняла сумку от Tesco и встряхнула локонами, обдав меня водой и наполнив салон запахом чистых влажных волос.

– Я подумала, что быстрее всего будет добраться сюда по воде, – говоря, она рылась в своей сумке, доставая жёлто-синее пляжное полотенце. – Надо было взять пакет от M&S. Эта сучка Сабрина забыла упомянуть, что странные сёстры всё ещё здесь, и я наткнулась на них в Берфорде. – Беверли принялась выжимать пряди волос пучками.

– Им не понравилось, что ты вторглась на чужую территорию?

– Мне повезло, что я осталась жива. Нельзя лезть в чужую реку, не спросив разрешения.

– Тебе следовало подъехать.

– Мне всё равно надо было пересечь Северн, а тогда пришлось бы остановиться и проявить немного уважения к Сабрине, иначе она устроит настоящий скандал. Я подумала, что раз уж мне приходится мочить волосы, то можно подстричься покороче.

– А что ты вообще здесь делаешь?

– Меня назначили заместителем, и отправили помогать вам в расследовании.

– Кем? – мне показалось, что я ослышался.

– А ты как думаешь, кем? Твоему боссу был нужен человек, отличающий один конец коровы от другого.

– И это ты, да?

– Одна из нас провела год в сельской местности со своими двоюродными братьями и сестрами. А ты помнишь, чья это была блестящая идея? – она сжала кулак и ударила меня в плечо – так сильно, что я чуть не впечатал нас в живую изгородь. – И меня хоть раз навестили?

– Трудное было время.

– Это было в долине Темзы, – продолжила она. – Только не было луны.

У меня зазвонил телефон – это был Доминик. “Угадай, кого я нашел”.

Комната для допросов в тюремном корпусе Леоминстера была такой же чистой и такой же неиспользуемой, как и вся остальная часть участка. Также отсутствовал стол, который мы в столичной полиции давно привыкли считать незаменимым, шелестя  по нему бумагами, перекладывая сигареты, готовя кофе и, в крайнем случае, кладя голову на него, чтобы быстро поспать, пока никто не видит.

Вместо этого здесь стояли два ряда по три стула, привинченных друг к другу так, что один ряд был обращён к другому – на расстоянии вытянутой руки. Некуда было положить бумаги или один из этих жёлтых блокнотов для записей. Судьи, должно быть, это ненавидели – и, как полицейский, я определённо считал это особенностью, а не недостатком.

Доминик, прошедший в отличие от меня пару курсов ПППР ("Повышение профессионализма в процессе расследования") по ведению допросов, сказал, что открытая обстановка позволяет увидеть весь язык тела подозреваемого (извините, допрашиваемого) целиком. Вы были бы удивлены, узнав, как много людей нервно постукивают ногой во время допроса, и что частота этого постукивания зависит от вашей близости к истине.

У нашего "собеседника" были каштановые волосы, маленькие, узко посаженные голубые глаза и неправильный нос, а также он постоянно притопывал ногой. Он выглядел человеком, знающим, что был непослушным мальчиком.

Именно так Доминик и выследил его, задавая себе вопрос, каким же негодяем должен быть человек, не желающий помочь полиции в её расследовании. Учитывая тихую сельскую природу этого района, список был удручающе длинным, начиная от браконьерства, угона овец, сельскохозяйственной техники (первоклассный трактор стоит дороже, Ламборджини, и его гораздо легче продать в Восточной Европе) и заканчивая раздачей чаевых и публичным непристойным поведением.

Даже закоренелые преступники, особенно считающие себя солью земли, пытаются выжить, когда речь заходит о делах, связанных с пропавшими детьми. Но ни один из них этого не сделал. И, кроме того, быстрая проверка показала, что в ту ночь не произошло ничего особо криминального.

Доминик предположил, что если это и не страх перед судебным преследованием, то, скорее всего, сексуальный позор. И поскольку Бирчер-Коммон, расположенный чуть дальше по дороге от того места, где были найдены телефоны, был излюбленным местом для откровенных гулянок доггеров, он сосредоточил свои первоначальные усилия на автомобилях,  въезжающих на территорию поздно вечером. К счастью, кое-кто из местных жителей, кому надоели ночные гулянки, нарушающие их прекрасный сон, принялся записывать номерные знаки. За пятнадцать минут работы на компьютере Доминик составил список имён и адресов, и к тому времени, когда я вызволял Беверли из плена, он уже стучался в парадную дверь первого в списке человека. Некоего Рассела Бэнкса с Грин-Лейн, Леоминстер.

Мистер Бэнкс, едва взглянув на удостоверение Доминика, выпалил, что это он оставил телефоны на перекрёстке, но он не имеет никакого отношения к пропавшим детям, он никогда бы не причинил вреда ребенку, ради бога, и, пожалуйста, не говорите жене, где он был в ту ночь.

– Очевидно, – сказал Доминик. – Хозяйка не участвовала в похождениях нашего Расса.

Комната для допросов была частью помещения для содержания под стражей на первом этаже, поэтому толстые стены делали её удивительно прохладной по сравнению с остальной частью изолятора. Несмотря на это, на застёгнутой на все пуговицы рубашке в серо-голубую клетку Рассела Бэнкса выделялись тёмные пятна пота под мышками.

Доминик объяснил Расселу, что он не арестован, но для его же безопасности интервью записывается на аудио- и видео. И что в любой момент он может просто попросить разрешения уйти. Он сказал, что с ним всё в порядке, но нельзя ли ему немного воды? Я передал ему бутылку "Хайленд Спринг", которая была у нас в холодильнике для пикников. Его рука дрожала.

– Мы просто хотели узнать о телефонах, – сказал Доминик.

Рассел кивнул: “Я нашёл их”.

– Где ты их нашел?

– Совсем рядом с мельницей, – эти слова Рассела, похоже, что-то значили для Доминика.

– Где они были? – спросил он. – Точное место?

– На обочине дороги. Просто лежали на обочине, и я подумал, что это странно, но не знал, что это как-то связано с теми пропавшими девушками, понимаете. Я даже не знал, что пропали девочки, пока на следующий день не услышал об этом по радио.

– Почему вы вышли из машины? – спросил я.

Он резко повернул голову и посмотрел на меня. “Что?”

– Вы сказали, что нашли телефоны на обочине – правильно?

– Да.

– Значит, вы должны были выйти из машины – да?

Лично я предпочёл бы остановиться на мгновение, но не думаю, что Расс так уж ясно мыслил. Мы были почти уверены, что примерно знаем, где он был, но у обычных людей есть пугающая тенденция сразу переходить от лжи вам в лицо к тому, чтобы говорить желательное вам, – без какого-либо промежуточного периода достоверности. Это нормально, когда ждёшь, что они сами раскроют преступление и повысят твою раскрываемость. Но когда от точности показаний зависит жизнь двоих детей, ты подходишь к делу более тщательно.

Он начал что-то говорить, но затем внезапно закрыл рот и посмотрел на Доминика с немой просьбой.

– Итак, – весело произнёс Доминик. – Где ты на самом деле их нашёл?

Он рассказал нам правду, хотя потребовалась целая вечность, чтобы выяснить все неприятные подробности. Что лишний раз доказывает: если хочешь признания, действуй телефонным справочником, но если нужна правда, придётся потратить несколько часов.

Наш Рассел с единомышленниками наслаждался прелестями вуайеризма и публичного секса на свежем воздухе в Бирчер-Коммон. Удовлетворив свои плотские желания, он вернулся к тому месту, где припарковал машину, и, включив фары, заметил телефоны у ворот, ведущих в лес. Думая, что кто–то из его приятелей-свингеров потерял их в порыве страсти, он оставил их у военного мемориала, надеясь, что владельцы найдут их там. Видимо, так было у них принято.

– Приятно видеть такое добрососедство на работе, – не удержался я.

– Держу пари, в большом городе не встретишь такого духа товарищества, – сказал Доминик.

Нам потребовалась ещё пара часов, чтобы разобрать имена участников, которых он узнал, и описания остальных – "потрясающая блондинка", "невысокий волосатый парень" и "просто скажу, что ему повезло, что мы все делали это в темноте". Плюс марки и модели их автомобилей. Всё это должно было повлечь за собой массу действий, которые были бы возложены на группу констеблей, которые принялись бы задерживать всех до единого. Я подозревал, что ситуация с доггерством  в Северном Херефордшире вот-вот серьёзно пострадает. Людям просто придётся для разнообразия вернуться к занятиям сексом в помещении.

К счастью для нас с Домиником, поскольку я офицер-специалист, мы могли поручить это другим.

– Нужно, чтобы вы отвезли нас точно на то место, где нашли телефоны, – сказал я. Расссел согласился, спросил – когда?

– Сколько у нас времени до темноты? – спросил я Доминика.

– Пара часов.

– Сейчас сможем?

Я не думал, что полиция Западной Мерсии готова к приёму Беверли, поэтому незадолго до встречи с Расселом Бэнксом высадил её у "Лебедя в камышах" в Рашпуле. Прощаясь, сказал, что помогу с размещением, как закончу срочное дело. Или Доминик  поможет.

– Не беспокойся обо мне, – сказала она, улыбаясь. – Я могу сама о себе позаботиться.

Я бы предложил приютить её в коровнике, но такие вещи могут быть неправильно истолкованы. Честно говоря, правильно истолкованы. И я не думал, что захочу туда идти.

Доминик посадил Рассела в грузовик приятеля, я последовал за ним на "Асбо", и мы отправились снова в Рашпул, через деревню, пересекли главную дорогу и поднялись по ещё одному узкому переулку, который вился по склону холма. Проехали мимо довольно симпатичного коттеджа с аккуратной соломенной крышей, миновали загон для скота и припарковались на открытом пространстве за ним, где я пересел в грузовик. Затем мы двинулись по каменистой дороге, настолько неровной, что она могла бы продавить днище любого семейного хэтчбека.

– И вы приехали сюда на своей машине? – недоверчиво спросил я Рассела.

Он ответил, что все так делают, а это, на мой взгляд, означало, что всех этих доггеров можно отследить по их частым поездкам в гараж. "Ниссан" приятеля Доминика быстро справился с неровной дорогой, как, вероятно, и с дикими животными, противопехотными минами. Мы поднимались к горному хребту, слева от нас был лес, а справа – широкая полоса низкорослой травы. Примерно через пятьсот метров дорога, разбивающая машины, закончилась, и мы двинулись прямо по траве.

– И вы проделали весь этот путь сюда? – спросил я, пока "Ниссан" подпрыгивал и скрипел подвеской.

– Да.

– В темноте?

– Да.

– Парень, ты, похоже, действительно был в отчаянии, – пробормотал я.

– На верхушке сообщества люди лучше, – сказал он. – На дне слишком много чудаков со странностями.

Рассел направил нас к месту, расположенному недалеко от линии хребта, где в заборе, отделявшем пустошь общины от леса, были ворота с пятью перекладинами, деревянная боковая калитка и деревянный знак с гербом Национального фонда и дорожным указателем.

– Это часть тропы Мортимера, – пояснил Доминик.

Мы вылезли из грузовика, и Рассел показал, где он нашёл телефоны – прямо на голом пятачке, протоптанном ногами бродяг в траве перед деревянными воротами. Я не надеялся что-то извлечь из этого, но металл был всем, на что мог надеяться маг-исследователь. Я положил ладони на верхнюю перекладину, стараясь, чтобы это не выглядело излишне театрально, и попытался разобраться в случайных чувственных впечатлениях, мыслях, звуках и фантазиях, фильтруя те, что определённо не являются вестигией.

И на мгновение мне показалось, что ворота чистые, но тут же понял, что именно я почувствовал. Найтингейл однажды описал вестигию как нечто похожее на остаточное изображение, которое возникает в глазах после яркого света, но то, что я почувствовал у ворот, было совсем другим. Больше похоже на то, как если бы вы вышли из прохладного дома в яркий солнечный день – на мгновение всё вокруг смешалось из света и тепла, а затем чувства адаптировались. Что-то мощное произошло за этими воротами и заглушило все остальные следы магическим эквивалентом белого шума.

Мне не хотелось ничего говорить без подтверждения, но я готов был поспорить, что всё случившееся с телефонами произошло прямо там, где я стоял.

– Это то самое место, – сказал я.

– Ты уверен? – спросил Доминик.

– Эдмондсону нужен POLSA здесь. Пока не стемнело.

Доминик достал свой телефон и позвонил в дежурную часть, пока я медленно поворачивался на месте, чтобы посмотреть, не выскочит ли что-нибудь. На вершине холма дул прохладный ветерок, лениво шевеливший траву и редкие кустики папоротника. Я слышал пение птиц и далёкое жужжание газонокосилки. Небо было голубым и безоблачным – даже без инверсионного следа.

Я слышал, как Доминик объяснял Уиндроу, что, по моему мнению, телефоны были оставлены именно в этом месте. Я заметил, что он не упомянул слово на букву "М" и не назвал его "Фалькон". Найтингейл говорил, что заговоры молчания – единственный вид заговоров, выдерживающий испытание временем.

– Это важное место? – спросил я Рассела.

– Это Уайтвей Хед, – ответил он. – Здесь пересекаются все древние тропы.

Прищурившись, глядя на сухую жёлтую траву, я понял, что он имел в виду. Тропа Мортимера выходила из ворот и тянулась с запада на восток, и определённо была ещё одна тропа, пересекавшая её с севера на юг. Я подошёл к тому месту, где, по моим расчётам, находился центр перекрёстка, встал на колени и опустил лицо к траве.

Я ненадолго отвлёкся, когда Рассел спросил Доминика, молюсь ли я Мекке, но я уже проделывал эту процедуру на площади Пикадилли, так что это длилось лишь мгновение. Короткая трава колола ладони и наполняла ноздри своим слегка тошнотворным запахом. Я лениво погнался за Беверли на лугах своего сознания, прежде чем отпустить это, и казалось, что ничего не ощущаю.

И вдруг я почувствовал это. Очень тихо, но очень глубоко, скрежет резцов по камню и тяжёлая поступь людей, несущих груз на плечах, кряхтящих и потеющих, и вызывающий жажду запах соли. В сельской местности действительно можно встретить вестигию, подумал я, только она проникает глубоко и остаётся там, как вода под сухим руслом реки.

И было что-то ещё, какое-то странное напряжение, которое я запомнил с того момента, как на вершине башни Скайгарден распахнулась "Штадткроне" и воздух наполнился магией. Романтики были правы. Здесь, среди всей этой зелени, жила сила – природный потенциал Полидори.

Я развернул карту Доминика. Разграбленный тайник Стэна находился ниже по тропе Мортимера на западе, Рашпул – вдоль тропы на юг, а через долину к северу, на вершине следующего горного хребта, находился дом Хью Освальда – менее полутора тысяч метров по прямой.