Зеркало сказка

Вечером привезли, наконец, вожделенное зеркало. Высоченное, благо потолки позволяли, невероятно старинное, из чьей-то прошлой жизни. В амальгаме его таились тысячи исчезнувших отражений. В анабиозе иль, упокоившись с миром совсем?
Он желал его исступленно. Где-то внутри живота растягивалась до предела лента из очень чувствительной резины. Лента закреплена была ко всем органам в его теле, и потому стремление обладать обращалось почти судорогами неделимого организма. Отсутствие экспоната (иначе его было не назвать) воспринималось, как вакуум пустоты. Вот цельная картина вселенной, а вот здесь – просто дырка. В ней даже не воет ветер, и свет поглощается, не предлагая взамен ничего.
Пол года измученный Константин, гуляя по городу, возвращаясь с работы, отправляясь в торговый центр за покупками, не мог не свернуть на кривой маршрут, проделать три тысячи лишних шагов… а то и пять… чтобы бросить скулящий взгляд сквозь торжественную витрину той лавки старьевщика, где выставлено было оно… Такой материальный, такой осязаемый пальцами и душой сгусток сладких, томящих мучений. Как влюбленность, выросшая в одержимость…
И вот, наконец… Он решился. Нет, просто не смог и дальше жить… питаться, дышать, общаться с людьми, населяющими это пространство, коль отсутствовало ОНО.
Гиганта привезли под вечер. Константин суетился вокруг трех одетых в комбинезоны, аккуратных, подчеркнуто чистых рабочих. «Идеальные перевозки». Дотащили, поставили под руководством хозяина в просторном холле, в который через двустворчатую высокую дверь перетекала прихожая. Квадратного очертания холл, во все стороны ноздреватый остальными дверями, монстра принял. Не поперхнулся и даже не удивился. Давай, заходи, попробуем подружиться.
И зеркало встало. Спиной ко глухому участку стены, что до появления новичка пытался прикрыться разрозненными, неубедительными картинками в разношерстных рамках. Встало, словно центр тяжести своей сместив к основанию, вниз… устойчивость подтвердив.
Рама темного дерева имела многоступенчатый профиль – валики, каблучки, скоции… Верхняя часть по углам расплясалась резьбой, по углам увесистой, крупной, гроздьями сочных плодов, затем ниспадающей вдоль боковых пилонов рамы (не багета – солидных пилонов) виноградными лозами. У истока в углах перемычки разместились вальяжно богатые сытые листья, раскинув в три стороны свои плоские пальцы, а книзу ладони лозы постепенно мельчали, мельчали, будто теряя уверенность в благородстве происхождения, тщась спрятаться от посторонних глаз, вминаясь в основу из древесины. В замке, по центру кичливо изогнутая перемычка являла зрителю маску. Своенравные кудри окрашивали нрав лица то ли нотой упрямства, а то ли угрозы. Само лицо совмещало в себе контрастные настроения: ноты насмешки и наслаждения властью. Так, по крайней мере, казалось при соприкосновении взгляда с резными глазами, колющими из-под барочно-косматых бровей. Острые кончики ушей прорезали каракуль кудрей и казались рогами лукавого.
Константин, оставшись наедине с этим нововселившимся монстром, замер в позе победоносца, снисходительно наблюдая метаморфозу привычного интерьера. Попытки насытиться счастьем владения не оказались столь ярки, сколь было обещано предвкушением.
- Пожалуй, отправлюсь спать, - скользящим в пространство шепотом изрек Константин.
Люстра в холле уныло погасла, ворчливый паркет откликнулся скрипом, хозяин прикрыл дверь, и вскоре свет, сочащийся деликатно сквозь матовое стекло дверей, отошел ко сну.
Завтра у хозяина юбилей. Константин не хотел дожидаться полуночи. Завтра. Да, и не радостно это. Шестьдесят! Очередной этап – на седьмой десяток. Никаких шумных празднеств! Жаль, телефон не выключить… ОНА ведь обязательно позвонит. Как же она прекрасна! Он мечтательно представил себе почти белый прибрежный лоскут волнистой береговой поверхности, вспыхивающей мокрыми бликами, лишь босая нога наступает в манну песка. Он, подтянутый, полный энергии, разбегается, чтобы вонзиться в волну, приглашающую в свои объятья щекочущей развесёлой пеной.  И она, силуэтом сравнимая с изысками ириса иль орхидеи… модерн, art nouveau… а, может быть, с готикой гладиолуса… Переливчатый смех, радость, что без оглядки… Катастрофически юная… Константин вздохнул, проталкивая ветер вздоха до тайных утробных глубин. Веки сомкнуты, руки разложены по одеялу сверху. Ровное насыщение легких кислородом. Мысли теплые, уютные… не по возрасту разноцветные грёзы…
Ладно! Поплыли… и сон пришел.

Рассвет был еще где-то на другой стороне планеты. Линия солнца, граница с ночью, размеренно подбиралась с востока, пока в тысячах километров отсюда.
Но сон прервался. Константин приоткрыл глаза. В темноту. Шмыгнув ворчливо носом, он сел на кровати. Что произошло? Что за причина была, убедившая сон отступить? Не найдя объяснений, он внезапно почувствовал необходимость повторно примерить обновленную реальность дома – взглянуть на счастливое приобретение. Десяток шагов, и он стоит посреди холла. Вот оно играет полутенями в сомнительном космосе интерьера. Восприятие приукрашено. Свободное от законов природы творчество воображения. Прорехи таинственных отражений в бесконечной и изоморфной ткани ночной темноты. Их можно мистифицировать, наделять невозможными свойствами, давать имена и подозревать в коварстве.
Хозяин пришлого чуда встал перед его лицом, лицедейским отчасти и ненадежным. Чему здесь довериться? Да и хозяин сейчас кто?
Константин нажал выключатель светодиодной ленты, лежащей под декоративным карнизом в полуметре от пола. Отраженный от стен свет приоткрыл завесу едва сочиненной тайны. Из бездны зеркала зрачки в зрачки смотрел хозяин. Хозяин чего? Узнавание произошло неохотно.
- Это –я.
Но там перед сном в фантазиях внешность была иной. Здесь щеки великоваты, по краям подбородка они свисают к плечам. Глаза тусклые, утомившиеся… знать бы, чем. Яркость цветов не та. Прозрачность не та. Муть. И брови всклокочены. Волосы надо лбом и вовсе уж смещены вбок.
Константин отводит глаза. Вниз. Влево. Смущение. Стыд. Кто это? Вообще это – я?
- С днем рожденья! – голос негромкий, приятной тональности.
У юбиляра сломались сей миг коленки. Испуг! Но мышцы упругих пока ног подхватили начавшее оседать туловище. Паники не случилось. Руки вскинулись для защиты… От кого? Он поднял глаза вверх.
Маска демона или, как там он именуется? Она улыбнулась. Кудрявый чужак, ненадёжный… мошенник, злодей, вероятно…
- Ты кто? – Константин сохранял консистенцию кулака. Готового к бою.
- Я – зеркало. Я – душа его. Я – джинн, если угодно.
Шок прошел. Два шага назад, два – в сторону. Константин разглядывал собеседника. Почудилось? Сон продолжается? Кажущийся сюжет?
- Не нравится? – голос зеркала прозвучал вкрадчиво, взывая к доверию, - не стесняйся. Со мной можно пооткровенничать. Да и, как известно, нечего на зеркало пенять…, - ухмылка, казалось, прошла рябью по скульптурным чертам лица.
Оторванный ото сна человек сомневался. Он недоумевал, как себя вести, как беседовать с этим куском дерева… головой цвета темного шоколада, искусно вырезанной… из ореха, наверное. Голова. Тело – рама массивная, вся в неживой растительности. Natura mortua. А главное – высоченный экран, влекущий в неопределенность серебряным лживым сиянием.
- Ничего удивительного, - продолжило зеркало, - Кто ж обрадуется угасанию? Все человеки подвержены… обречены проиграть. Времени, я имею в виду.
- Ты то что знаешь об этом? – Константин слегка осмелел.
- Я? Знаешь, сколько людей в меня смотрелось?
Человек ждал.
- Ты – не первый. Не обижайся. Я просто констатирую факт, - ореховая голова невидимо шевелила губами… или это играл свет? Обманчивый. Лгущий без затруднений.
Какой-то сатир! – пришло Константину на ум.
А Сатир ухмыльнулся:
- Я вовсе не собираюсь тебя обижать. Дразнить, гнобить, издеваться… Зачем это мне?
Пауза последовавшая была длинновата.
- А помочь могу, - оттенок загадочности мелькнул радужной искоркой, - советом. Сатир хохотнул: - нет, не только… если выберешь такой шаг.
- ??? – Константин настроился выслушать.
- Не доверяешь? Прости. А зачем тебе быть моложе? Ты не можешь себя принять таким, как есть? Но ведь лицо твое выражает опытность, мудрость, в конце концов. Ты – не робкий наивный юнец. Силы есть в твоем теле! Что лицо? Ну, я это готов понять… эстетическая сторона. Вместе с тем, в твоих новых чертах – солидность… И…
- Джинн, иль, как твое имя… ты не части так. Притормози, - обладатель ожившего зеркала приумолк, обдумывая, стоит ли продолжать столь комичную, патологическую беседу.
Решив всё же рискнуть (ведь нет свидетелей), Константин заговорил откровеннее:
- Она так юна. Ей всего тридцать. А я вот… Оскорбительная для влюблённого цифра. Мне сегодня, ты знаешь уже, исполнилось шестьдесят. Я свихнулся? Допустим. Но это неуправляемо. Я сдаюсь. Я отдался на волю волн. Называй, как хочешь. Я люблю её до остановки дыхания, до полной деструкции воли, до ломоты в запястьях, коленях, ребрах… Я люблю её до истерики молчаливой, до пренебрежения логикой, до ностальгии по неутраченному еще.

Зеркало слушало со вниманием. Кажется, голова склонилась чуть-чуть набок. Лирическая задумчивость…
Исповедь, между тем, продолжалась:
- Завтра… то есть уже сегодня я пригласил её в гости. Я сделаю предложение. Но невыносимо в зеркале наблюдать отражение… особенно, если я с ней вдвоем. Мне бы…
- А она тебя также любит?
- Я надеюсь. Хотя… Я уже сомневаюсь. Как можно меня любить? Такого. По моей физиономии стадо коров прошло за шестьдесят лет. Особенно это заметно по утрам.
- Хочешь?... – мечтательно произнес Сатир, - я мог бы подправить изображение.
- То  есть как?
- Подойди поближе. Не бойся.
- А я и не боюсь, - расправил свои плечи Костя. Уже мысленно не Константин… просто Костя. Парень… вполне молодой.
Он встал точно посередине напротив зеркала. Встал, вглядываясь в отражение.
Маска нахмурилась, прикрыв резные глаза с мрачными сердцевидными углублениями, изображающими зрачки.
В ушах Константина возникло едва различимое гудение. «Как электричество», - показалось ему. Внезапное пощёлкивание разлилось по помещению. Словно тысячи крохотных человечков зааплодировали в восторге от происходящего. По периметру зеркала с этим звуком амальгама образовала кракелюр. Зеркало вибрировало. Поверхность изобразила рябь. И… о, чудо! Лицо Константина стало разглаживаться, брыли его подтянулись, оттенок волос изменился, изгоняя алюминиевую седину прочь. Лицо в отражении было реальным – не галлюцинация. Костя даже судорожно ощупал щеки. Глаза налились блеском, задорным, шальным, полным радости…
Через миг всё вернулось к первоначальному виду.
Константин стоял, опустив плечи. Черты его даже усугубились от перенесенного испытания. И восторг от метаморфоз сменился теперь ощущением краха. Это было почти отчаяние.
- Как тебе? – Сатир глядел на подопытного, - Э-эй!
Костя вышел из ступора. Со скрежетом, с натугой.
- Да. Но вот, если бы таким и остаться… Подожди, я тебе покажу её. Ты поймешь меня, - Константин метнулся в спальню. Он быстро, но трепетно, осторожно, как нечто предельно хрупкое, снял со стены портрет. Её портрет. Сокровище.
- Вот, посмотри! – картину он повернул к зеркалу, чуть вверх, чтобы чудище деревянными глазами могло зреть красоту, чтоб могло убедиться, понять меру отчаяния Кости.
- Давай повторим, - зеркальный дух воодушевился, почувствовал азарт.
Костя расположился опять по оси. В руках его был портрет. С холста на зеркальный отраженный мир, улыбаясь беззаботно, взирала Диана. Загорелая, в легком платье, изображенная во весь рост. И руки её, словно крылья, распахивались для полёта.
Зеркало застонало дрожью. Потрескивание, уже знакомое Константину, наполнило сумрак ночи. Опять лицо его разглаживало черты, опять исчезали неугодные проявления времени. Но, что это?
Костя искривился всем телом в ужасе. С портрета, будучи отраженной в волшебном зеркале, на него смотрела девочка… маленькая… лет пяти… Платье, в котором была писана на картине Диана, повисло мешком, оказавшись не по размеру. А девочка неуклюже по-детски раскинула в стороны пухлые ручки… совсем не крылья. Константин вопросительно поднял свой взор к Сатиру.
- А что ты хотел? Тебе минус двадцать пять, так и ей равновесно.
- Но я же не этого ждал. Не об этом мечтал. Ты что же… делаешь из меня педофила!
- Ну, извини, - чем богаты, ореховая голова шмыгнула от обиды носом, - научись формулировать чётче. Хотя… что это поменяет?
Отвернуться у повелителя зеркала не получилось.
- Ты знаешь, - начал вкрадчиво Константин, - делают такие очки… бифокальные… или нет, с переменным фокусом.
- Это что ещё за фокусы?
- Да не те фокусы, что дивят публику в цирке. В смысле… точка фокусировки взгляда.
- Как это?
- Стекла этих очков меняют свою кривизну от верхнего края к нижнему.
- То есть ты от меня ожидаешь, что я стану так напрягаться, чтобы ты молодел в половине зеркала, а она оставалась без изменений всё та же тридцатилетняя?
- Именно! – просиял Константин лицом, собирая в морщины лоб, складки по сторонам рта, веер тонких лучей возле глаз.
Голова вверху зеркала замолчала. Из глубоких усердно вырезанных впадин ноздрей раздавалось сопение.
Константин ждал. Ждал вердикта. Ждал приговора.
- Дай мне время.
- Так она же придет ко мне в полдень.
- А ты хочешь встретить её в новом обличье? Чтоб она тебя не признала?
Костя нахмурился:
- Да. Я, пожалуй, зарвался. Нет. Слушай, давай так: мы свершим это вместе с ней.
- Я пока не давал согласия, - голова оказалась строга, - ты ж не хочешь ее превратить в ребенка?
- Конечно же, нет.
- Тогда наберись терпения.
Константин утомился стоять и присел на банкетку в углу.
- Вот еще что, - Сатир опять заговорил, - Я могу тебя в измененном обличье оставить без возвращения в прежний вид. Навсегда.
Бедняга влюблённый вскочил, позабыв свой возраст. Надеждой лучились глаза, слова начали вылетать и на выдохе, и на вдохе:
- Так, что же тебя останавливает?
- Во-первых, - учительским тоном уведомил дух зеркала, - если ты хочешь остаться с ней, вы должны пройти этот ритуал вместе.
- Конечно, конечно!
- Во-вторых, я должен тебе дать инструкции прямо сейчас. Ты же не хочешь принцессе своей объяснять, что вошел в некий сговор с говорящей мебелью, - Сатир захохотал и закашлял одновременно, восхищаясь собственным юмором.
Костя стоял и смиренно слушал. Дух зеркала продолжал:
- Я постараюсь свершить невозможное. Ты помолодеешь на двадцать пять лет. Внешне! Она станет выглядеть младше лет на пять. Совсем без вмешательства не получится.
- Я согласен, - приговорённый трясся от нетерпения.
- Постараюсь! Подчеркиваю: по-ста-ра-юсь. Такого я никогда не  делал. Мне придется выпучить только часть стекла, сохранив остальное без деформаций. А амальгама старая… В общем, это всё без гарантий.
- А, если не сможешь? Нет, прости, я в тебе не сомневаюсь. Просто на всякий случай спросил, - виноватый вид вопрошающего был жалок.
Но решимость его, бескомпромиссная готовность ради возлюбленной перекроить себя впечатлила волшебника.
- Итак. Она придет – я буду молчать. Ты должен найти второе зеркало и поставить его напротив меня. Лицо в лицо. Поверхности параллельны. Так ты создашь бесконечность, то есть необходимую для превращений среду. Сам встанешь напротив меня рядом с ней. Не важно, что ты будешь ей говорить, как придумаешь объяснять, что ещё не сошёл с ума… Остальное уже предоставь мне. Понял?
Костя закивал часто-часто.

В начале первого квартира огласилась звонком. Вздрогнула. Сигналом к началу новой жизни, новой реальности. Константин совершил полёт из кухни в прихожую. На крыльях, на облаках, на урагане веры.
- Здравствуй, моя родная, - приветствовал он Диану.
- Здравствуй, - ответствовала она.
Поцелуи, объятия…
Дай, я тебя переобую в тапочки, - Костя опустился на одно колено, преображаясь в рыцаря. Надел ей на ноги тапочки. Взял свою фею за руку:
- Пойдем, я тебе покажу, какое чудо вчера приобрел. Вот, - он подвел её к зеркалу, широким взмахом руки от груди и в сторону он представил ей незнакомую до того достопримечательность своего дома.
Диана безмолвно улыбалась, с интересом скользя глазами по декоративным деталям. Константин нетерпеливыми пальцами обхватил ладошку возлюбленной.
Позади них у стены было уже установлено утилитарное зеркало, отражая спины и формируя бесчисленные отражения, убегающие вдаль. Они двое – рама зеркала-монстра, они двое - рама зеркала-монстра, они двое - рама зеркала-монстра… все мельче и мельче, угождая законам перспективы, до самых пределов вселенной.
Девушка вдруг ощутила озноб. Странное состояние спутника передавалось без слов. Она сильнее сжала его ладонь… А Константин был само торжество.
- Диана, любимая, - пролепетал он, - я хочу тебя замуж, женой своей, я обожаю тебя… Я…
Гул наполнил полутемное помещение, лишь умножая человеческое напряжение.
Зеркало стало вибрировать. Сначала совершенно невидимо, потом всей поверхностью. Шелест и треск отлипающей от стекла амальгамы дополнился клокотанием неизвестного источника. Гладкое поле зеркала в левой его половине, где стоял Константин, начало изгибаться, местами пошло пузырями.
Гостья крепко вцепилась в Костю, вместе с тем, попыталась бежать, но его кисти рук словно окаменели. Шанса не было.
Вдруг Диана с ужасом разглядела, что лицо у её мужчины начинает менять черты, кожа туго обтягивает скулы, челюсть, нос… подбирается вверх, обретая упругость. В отражении… и на самом деле.
Бежать… И его вырвать из этой чудовищной фантасмагории. Зачем он меняется?!
- Костя, остановись!!! Я люблю тебя вот таким, как ты есть… был… есть, - Диана, не осознав причины, будто схватила сознанием самую суть, - Костя, я умоляю тебя! Зачем?
И тут зеркало проявило хрупкость. Стекло стало фрагментироваться, трещины неминуемо устремились от середины, где взаимное напряжение двух половин вышло за допустимый предел, к обоим краям. И внезапно цельность нарушилась окончательно, зеркало лопнуло, оглашая пространство взрывом, распоясавшимся аккордом, чьей гармонией был диссонанс… Сияющие буйной палитрой преломлённых лучей света осколки рванулись прочь. Острые, как зубы неминуемости. Прочь от гибели, от катастрофы, частью которых были и сами. Рванулись в ту бесконечность, что столь безответственно оказалась сфабрикована глупой надеждой влюблённого жалкого недотёпы. Ореховая голова разверзла резную пасть и извергла ошалелый вопль… а затем разорвалась на щепки.
Константин в самый первый миг бросился телом своим накрыть Диану… защитить.
Она и осталась нетронута.
Она растеряно стояла по центру холла и беспомощно наблюдала полёт удивительных, выпавших вовне из реальности брызг стекла, толстого с темно-зеленым отливом на сколах… частиц с шелестящими, как обрывки газет, остатками амальгамы с изнанки. Полёт в обе стороны бесконечности, сохранившей свой космос, несмотря на отсутствие одного из зеркал. Миллионы миниатюрных портретов-отражений, вобравших в себя помолодевшего Константина, устремились рассеяться во вселенной… может быть, надеясь заселить миры и воспрянуть там новой жизнью. И ураганный ветер обмяк, сменился внезапно на ветер унылый, усталый, бесцельный. И наполненная тишиной пустота разлилась вокруг.