Пятый Дом

Иссяк Запалович Новоидейный, 34 лет от роду, был человеком с редким именем и ещё более редким сочетанием качеств: инженер по диплому, курьер по факту и гений по внутреннему ощущению. По крайней мере, так значилось в его личном досье, которое он вёл в голове и периодически дополнял мысленными Нобелевскими речами.

Свою биографию он любил начинать с фразы: 
— Я вообще-то творческая личность, просто мир пока не готов.

Мир, правда, как-то не торопился готовиться.

Гороскоп, который всё испортил

Всё началось в тот памятный день, когда он, по совету коллеги-курьера, отправился «к астрологу, который ему жизнь поменял». Коллега уверял, что после гороскопа у него «пошли чаевые». Иссяк, конечно, надеялся на Нобелевку, но и на чаевые не обижался бы.

Астролог оказался мужчиной лет пятидесяти с бородой, вязаным свитером и лицом человека, который точно знает, что Меркурий ретрограден, а все остальные – тем более.

— Так-с, — протянул астролог, разглядывая карту. — Очень любопытно… Линия судьбы… в пятый Дом.

— Это хорошо? — напрягся Иссяк.

— Пятый Дом, — торжественно сказал астролог, — это Дом творчества, радостей жизни, романтики, удовольствий, детей…

— Творчества, — подхватил Иссяк, — это я понял. А вот остальное… потом. 
Он махнул рукой, как человек, который уже видит своё имя на обложке толстого романа: «Иссяк Новоидейный. Собрание гениальных произведений в одном томе».

— Ну… — попытался добавить астролог. — Дети – это тоже важная часть…

— Дети – это когда я уже всемирно признан, — уверенно перебил его Иссяк. — А пока… творчество.

Астролог пожал плечами. Гороскоп он выдал, деньги взял, карму не навязывал.

Восхождение гения (которое никто не заметил)

С этого дня Иссяк жил под знаком Пятого Дома. Он решил, что Вселенная лично подписала с ним контракт на гениальность, и осталось только «раскрыть потенциал».

Сначала он взялся за прозу. 
Написал рассказ «Человек, который шёл по улице». В рассказе человек шёл по улице. Долго. Внутри у него шли мысли. Тоже долго. На двадцатой странице он дошёл до перекрёстка, а на тридцатой – до вывода, что жизнь сложна.

— Это глубоко, — сказал Иссяк, перечитывая. — Прямо Достоевский, но без лишнего мрака.

Он выложил рассказ на литературный сайт. 
Первый комментарий появился через три дня: 
«Такое ощущение, что я читал это уже раз двадцать, только там было интереснее».

— Ну да, — задумчиво сказал Иссяк. — Классики, конечно, всё уже написали, но ведь важно МОЁ видение.

Мир не оценил его видение. Лайков было два: один его собственный, второй — от аккаунта с именем «Купить окна недорого».

Он решил, что проза – слишком консервативный жанр. Перешёл к поэзии.

«Я — ветер, я — пламя, я — мысль мировая, 
В глазах моих бездна, в душе — круговая…»

— Сильный образ, — сказал он себе. — Круговая душа. Не у всех так.

Поэтический форум ответил молчанием, которое было громче всякой критики. Один пользователь всё-таки отозвался: 
«Рифма "мировая — круговая" — это, конечно, сильно. Но зачем?»

— Они не готовы, — вздохнул Иссяк. — Ладно. Живопись.

Он купил мольберт, краски, натянул холст. Через три часа на холсте был квадрат. Чёрный. В углу — маленький кружок. Красный.

— Это… — вдохновенно сказал он, — квинтэссенция внутреннего напряжения личности в социуме.

Подруга, заглянувшая в комнату, сказала: 
— О, ты «Чёрный квадрат» решил переписать? А кружок — это чтоб не придрались к плагиату?

— Это не плагиат, — обиделся он. — Это диалог с традицией.

Диалог с традицией завершился тем, что картина так и осталась стоять у стены, прислонённая к сушилке для белья.

Потом была фотография. Он фотографировал мусорные баки на фоне заката, голубей на фоне панелек, собственные ноги в разных носках. Подписывал: «Город. Внутренний конфликт». «Человек. Уязвимость быта». «Я. В пути».

Публика в соцсетях ставила редкие лайки и чаще всего писала: 
«Брат, у тебя камера пыльная, протри объектив».

Он завёл блог: «Наука просто». Написал статью «Почему чай остывает» и гордо разъяснил, что «тепло уходит в холод». Комментарий физика первого курса был короток: 
«Автор, почитайте хотя бы школьный учебник, а потом — "наука просто"».

Иссяк обиделся, но не сдался. Решил, что его уровень — это сразу книга. А лучше — фильм. Он уже видел, как на Каннском фестивале его спрашивают: 
— Мсье Новоидейный, как вы пришли к этому смелому визуальному языку? 
А он такой: 
— Меня направила линия судьбы в Пятый Дом.

В реальности же его в этот момент направлял диспетчер службы доставки: 
— Иссяк, ты где? Пицца стынет, клиент уже три раза звонил!

Творец при должности «курьер»

Работа курьером была для него временной. Временной уже третий год.

— Я просто жду, когда моё творчество выстрелит, — объяснял он подруге. — Не могу же я вечно таскать пакеты.

— Но пакеты, между прочим, платят за квартиру, — напоминала она.

Подруга его, Лена, была девушкой практичной. В отличие от Иссяка, она не верила ни в гороскопы, ни в Пятые Дома, ни в «вот-вот меня откроют». Она верила в график смен и акции в супермаркете.

Иссяк же верил, что Лена — это «промежуточный вариант». Он, конечно, относился к ней хорошо, даже тепло. Но где-то в глубине души был уверен, что как только мир признает его гением, вокруг сразу возникнут музы, продюсеры, поклонницы, и вообще — «совсем другой уровень реальности».

Лена об этом знала наполовину. То есть догадывалась. Женская интуиция у неё работала лучше любого астролога.

— Ты меня, значит, как черновик держишь? — как-то спросила она.

— Ну что ты, — замялся он. — Ты… ты мой первый читатель.

— Я твой первый и единственный спонсор, — уточнила она, глядя на чек за продукты.

Беременность как несанкционированный поворот сюжета

Когда Лена сообщила ему о беременности, Иссяк сначала подумал, что это метафора.

— В смысле? — переспросил он. — Беременность чем? Идеей? Проектом? Новым этапом?

— Ребёнком, — медленно сказала Лена. — Настоящим. Маленьким. Живым. Который родится через девять месяцев. Ну, уже восемь.

— Подожди… — он сел. — Но… но я же ещё не… ну… не реализовался.

— Ну так реализуешься в другой области, — пожала плечами Лена. — Пятый Дом, не забыл?

— Пятый Дом — это творчество! — возмутился он. — А дети — это… это… ответственность!

— А творчество — это что, по-твоему? — прищурилась она. — Набор одинаковых стихов про бездну в глазах?

Он пытался спорить. 
Аргументировал, что «ребёнок сейчас — это не по плану». 
Что «ему нужно время на становление личности». 
Что «всемирное признание вот-вот».

Мир, в очередной раз, не согласился с его внутренним расписанием.

Обстоятельства, как это часто бывает, оказались упрямее его планов: 
— Лена сказала, что будет рожать. 
— Родители Лены сказали, что «жениться не обязательно, но отвечать — да». 
— Его собственная мама сказала: «Ну хоть внука понянчу, раз от тебя Нобелевки не дождалась».

— Может, это знак? — неуверенно пробормотал он астрологу по телефону. 
— Я же говорил: Пятый Дом — это ещё и дети, — устало ответил тот. — Вы просто прочитали гороскоп выборочно.

Гражданский брак и негражданские мысли

Они стали жить вместе «официально неофициально». Гражданский брак — звучит почти как «гражданская оборона», подумал Иссяк. Только от кого он теперь обороняется — было неясно.

Он продолжал работать курьером, но теперь деньги не просто «на жизнь творца», а на памперсы, смеси, кроватку, коляску и бесконечные мелочи, которые, по ощущениям, пожирали бюджет быстрее инфляции.

— Я не для этого рождён, — бурчал он, таская из магазина огромные пакеты. — Моя миссия — создавать вечное.

— Вечное у тебя уже создалось, — напомнила Лена, кивая на свой живот. — Осталось только дотащить до роддома.

Иногда по вечерам он всё ещё пытался писать. Но в голове вертелись не метафоры, а списки: что купить, кому позвонить, когда в женскую консультацию.

— Я деградирую как автор, — жаловался он другу по телефону. — Во мне убивают художника.

— В тебе рождают отца, — спокойно сказал друг, который уже имел двоих детей и говорил из глубин хронического недосыпа.

Рождение. Не только ребёнка

Когда Лена поехала рожать, Иссяк был уверен, что это «просто этап». Ну да, сейчас будет много хлопот, но потом он всё равно вернётся к своему великому творческому пути. Просто чуть позже. Ну, годика на два. Ну, максимум на пять. Ну…

Роды он, к счастью, не видел. Но видел результат.

Ему выдали свёрток, который пищал, дёргал крошечными руками и вообще вёл себя так, как будто весь мир существовал только ради него.

— Это кто? — растерянно спросил он.

— Это твоя дочь, — сказала медсестра. — Поздравляю, папа.

Слово «папа» прозвучало как чужое. Как будто перепутали адресата.

Он осторожно посмотрел на ребёнка. Ребёнок посмотрел на него. Вернее, как-то в его сторону, но ему показалось, что прямо в душу.

— Она… маленькая, — выдал он первое, что пришло в голову.

— Это нормально, — вздохнула медсестра. — Представьте, если бы она сразу была с твою курьерскую сумку.

Лена была бледной, уставшей, но с каким-то новым выражением лица — странной смесью счастья, ужаса и гордости.

— Ну что, гений, — прошептала она. — Познакомься с соавтором.

Пятый Дом в действии

Первые недели он жил как во сне. Точнее, без сна.

Дочь кричала по ночам, как будто репетировала оперу. Днём требовала внимания, еды, смены подгузников и вообще вела себя как настоящая звезда: всё вокруг — её персональный сервис.

— Это не ребёнок, это маленький диктатор, — шептал он однажды, укачивая её в три часа ночи. — Я же хотел творческую свободу, а не… вот это.

Дочь в ответ пискнула и ухватила его за палец. Мелкой, тёплой ладошкой. 
И тут в его голове что-то щёлкнуло.

Он смотрел на этот крошечный пальчик, на эти смешные ноготки, на морщинистый лоб, и вдруг понял, что всё его «творчество» до этого — это были игры в песочнице. Слова, краски, образы — всё это, конечно, интересно. Но вот оно, реальное, живое чудо, которое он, между прочим, помог создать.

— Я… папа, — пробормотал он. — Настоящий. Не метафорический.

Дочь зевнула и перестала кричать. Просто так. Как будто сказала: «Наконец-то дошло».

Пересмотр гороскопа

Через пару месяцев он снова открыл тот самый гороскоп. До этого он использовал его в основном как подставку под ноутбук.

«Пятый Дом, — было написано там, — отвечает за творчество, радости жизни, самовыражение, любовь, романтические связи и, особенно, за личных детей как высшее проявление созидательной энергии личности».

Раньше он читал только до слова «творчество». Теперь перечитал всё.

— А-а-а, — протянул он. — Так вот вы о чём, гражданин гороскоп.

Он вспомнил, как пытался «сублимировать» — в стихи, рассказы, картины, фотографии, блог. Как искал оригинальность, уникальность, неповторимость. 
А потом посмотрел на дочь, которая в этот момент пыталась съесть собственную погремушку.

Она была абсолютно неповторима. И абсолютно не интересовалась его творческими кризисами.

— Ты знаешь, — сказал он ей, — ты мой самый главный проект. И, кажется, впервые действительно новый.

Она ответила ему фырканьем и пузырями слюны. Но в её глазах было то самое «безграничное творчество», о котором писали в книжках по астрологии, только без пафоса.

Творчество нового типа

С тех пор его жизнь стала странным миксом из доставки и подгузников, прогулок и заказов, пиццы и кашек. Он по-прежнему был курьером, но теперь каждый доставленный заказ означал не только «заработал на аренду», но и «заработал на новую игрушку дочке» или «на нормальные фрукты Лене».

Иногда по вечерам он садился за ноутбук. Но писал уже не «Человек, который шёл по улице», а, например: 
«Как я пытался уложить ребёнка спать и что понял о смысле жизни». 
Или: «Почему рождение ребёнка — это самый честный экзамен на взрослость». 
Или даже: «Пятый Дом: почему астрологи скромно молчат, что дети — это не побочный эффект, а главный жанр творчества».

Неожиданно эти тексты начали читать. 
Люди оставляли комментарии: 
«У меня так же!» 
«Ржал до слёз, особенно про ночные кормления». 
«Спасибо, теперь не чувствую себя одиноким идиотом-родителем».

— Так, — удивился он. — Это что, отклик? Настоящий?

Лена лишь усмехнулась: 
— Просто ты впервые пишешь не про "безду в глазах", а про то, что у тебя реально в жизни происходит.

— То есть я раньше был… фальшивым автором? — осторожно уточнил он.

— Ты раньше был автором фантазий про самого себя, — сказала она. — А теперь ты автор жизни. В прямом смысле.

Он подумал, что в этом есть что-то обидное. Но потом дочь, только что научившаяся говорить, вдруг выдала своё первое чёткое: 
— Па-па.

И все его обиды растворились где-то в Пятом Доме.

Высший уровень

Через пару лет у него накопилось достаточно заметок, наблюдений и историй, чтобы он решился: 
— Я, кажется, всё-таки напишу книгу.

Но теперь это была не «гениальная философская проза о человеке и улице», а честная, местами смешная, местами трогательная книга о том, как один мужчина с манией величия и дипломом инженера стал курьером, отцом и, неожиданно, более-менее настоящим автором.

Рабочее название он придумал быстро: 
«Пятый Дом. Инструкция по применению для идиотов вроде меня».

Издательство, к его изумлению, заинтересовалось.

— Сейчас много книг про осознанность, — сказал редактор. — Но у вас… своеобразный взгляд. И, главное, смешно и честно.

— Я… оригинален? — не поверил Иссяк.

— Да нет, — честно ответил редактор. — Просто вы наконец-то перестали косить под гения и стали самим собой. Это всегда работает лучше.

Книга вышла скромным тиражом, но разошлась неплохо. Ему начали писать: 
«Спасибо, после вашей книги перестал бояться отцовства». 
«Вы описали всё, что я чувствовал, но не мог сформулировать». 
«Где продолжение?»

Он поймал себя на странной мысли: 
— А ведь мне больше не хочется доказывать миру, что я особенный. Мне достаточно, что эта мелкая, — он посмотрел на дочь, которая уже строила из кубиков что-то подозрительно напоминающее космический корабль, — считает меня лучшим папой на свете.

Итог астрологического расследования

Однажды он снова заглянул к тому самому астрологу. Просто из любопытства.

— Ну что, — спросил астролог, — как вам живётся с Пятым Домом?

— Знаете, — задумчиво сказал Иссяк, — вы тогда не уточнили, что дети — это не помеха творчеству, а его… как бы это… главный апгрейд.

— Я уточнял, — устало ответил астролог. — Вы просто в этот момент мысленно принимали Нобелевскую премию.

— Возможно, — признал Иссяк. — Но теперь я понял. 
Он улыбнулся. 
— Пятый Дом — это не только, когда ты пишешь стихи о «безднах души», а когда в три часа ночи сочиняешь песенку про зайчика, лишь бы ребёнок перестал плакать. И это, знаете, гораздо более ответственный жанр.

— На высшем уровне, — важно сказал астролог, — Пятый Дом — это безграничное творчество.

— А на практическом уровне, — перебил его Иссяк, — это когда ты придумываешь из трёх макаронин, одного огурца и полпачки творога обед, который ребёнок хотя бы не выплюнет. Если это не творчество, то я не знаю, что тогда.

Они посмеялись.

Выходя от астролога, он вдруг понял, что больше не ждёт «когда-нибудь меня откроют». Его уже открыли — маленькие ручки, которые по вечерам цеплялись за его шею.

А Пятый Дом… 
Пятый Дом оказался не абстрактным «пространством гениальности», а вполне конкретной двухкомнатной квартирой с разбросанными игрушками, запахом каши, детскими рисунками на обоях и двумя людьми, которых он, к собственному удивлению, любил сильнее всех своих неснятых фильмов, ненаписанных романов и непрочитанных стихов вместе взятых.

И самое смешное: 
Как только он это понял, его творчество действительно стало безграничным. 
Просто уже не ради всемирной славы, а ради тех, кто однажды научил его самому главному жанру в жизни — быть отцом.