Судьба и небо. Учителя Эриха Хартманна

Первый сбитый для молодого летчика-истребителя имеет огромное психологическое значение. В те потрясающие секунды, когда он видит падающий самолет, за которым тянется густой черный дым, или взрыв вражеской машины, мысль о том, что это является его личной заслугой, вызывает у новичка эйфорию. Он в восторге кричит в эфир "Абшус!" и беспокоится, видел ли кто-нибудь из боевых товарищей его победу. Потом он слышит в эфире слова  подтверждения, но его разочаровывает  слишком спокойная и будничная интонация этих слов. Ему кажется. что все окружающие должны разделить его радость, в то время как они почему-то спокойны и равнодушны.

Эрих мечтал, как он покачает крыльями, заходя на посадку,  в знак одержанной им победы, и на аэродроме сразу же после приземления  его тепло поздравит командование, но все произошло совершенно иначе. Когда Хартманн приехал в свою часть на грузовике подобравших его немецких пехотинцев, никто ему не устроил торжественного приема с цветами и шампанским. Такие торжественные встречи,  действительно, бывали,  но только когда пилот  достигал какого-то красивого круглого счета своих побед, и за это ему по правилам полагалась награда, например, Рыцарский Крест или мечи к нему. Эти случаи отмечали  не только шампанским и не только прямо на аэродроме. Бывало,  что праздники продолжались до глубокой ночи, что в общем-то было запрещено распорядком. Эрих считал попойки вредным делом и дал себе слово, что не будет участвовать в таких мероприятиях, которые плохо отражаются на летном мастерстве. Так вот,  никто его не собирался особо хвалить за первого сбитого, тем более, что о чистой победе не могло быть и речи, ведь он совершил вынужденную посадку, едва избежав гибели и погубив свой самолет.

Россман сдержанно поздравил его с первой победой, заметив при этом, что Эрих совершил тяжелую ошибку, которая едва не стоила ему жизни: не сумел избежать столкновения с обломками от взорвавшегося русского штурмовика. Кроме того, Эрих покинул строй без приказа, и это было тяжким проступком, едва простительным даже для новичка. Он сделал это для того, чтобы лично убедиться в падении горящего самолета. Но в этом не было никакой необходимости - подбитому  штурмовику в любом случае некуда было деваться, зато Хартманн вполне мог погибнуть, отвлекаясь на созерцание захватывающего зрелища.

Железным правилом летчика-истребителя должен быть постоянный контроль над ситуацией в небе. Большое число новичков погибло в том же бою, в котором им впервые удалось сбить противника. Россман объяснил Эриху, что в первые секунды после сбития врага, когда пилот охвачен радостью и  рассматривает  падающий самолет, являются для него самыми опасными. Именно в этот момент по нему может нанести неожиданный удар ведущий или ведомый сбитого, потому незыблемым правилом должен быть стремительный отрыв от сбитой машины. Ударил - и тут же оторвался независимо от результата атаки.      

Командир группы даже не удостоил Эриха разговором, а его адъютант, обер-лейтенант Треппе, который и подтвердил победу, заметил, что Хартманн по сути дела разменял свой самолет, который уже не подлежал восстановлению, на вражескую машину, но с учетом немецких и советских темпов самолетостроения этот обмен не является равноценным. Это не было справедливым, ведь немецкий пилот остался жив, а экипаж русского "цементного бомбардировщика"  погиб. 

Так или иначе, первую победу Эриху занесли в летную книжку, но эйфорию от нее быстро ликвидировали  и предложили серьезно подумать над допущенными ошибками. У Эриха была такая возможность, потому что он неожиданно оказался в военном госпитале в Ессентуках, что не было следствием того боя, ведь Хартманн не получил в нем ни единой царапины. Но через два дня он непонятно каким образом подхватил лихорадку. Валяясь на госпитальной койке, Эрих размышлял над произошедшими событиями  и пришел к очевидному выводу, что причиной потери самолета стала его неопытность.

Больше он не повторит прежних ошибок. Вообще надо перенимать драгоценный опыт Россмана, который внушал ему, что атаку надо планировать заранее и проводить с холодной головой. Пауль презирал «собачьи схватки» - эти «карусели» с русскими истребителями, в результате которых неизвестно, кто кому первым зайдет хвост. Он говорил, что надо выбрать объект для атаки, принять решение, нанести неожиданный удар и тут же отрываться. Эту состоящую из четырех частей формулу атаки Эрих решил отныне взять себе на вооружение. Никаких «собачьих схваток»!  С «пилотажниками» ему не по пути. И больше он не позволит захлестнуть себя азартом и эмоциями. Настоящий "эксперт" в бою должен быть свободным от всего этого. Отныне никакого азарта, никакой паники, никакой лихорадочной агрессивности, только холодный трезвый расчет. Он сам должен стать боевой машиной, но для этого ему необходимо перенять боевой опыт не только Россмана, но и других мастеров воздушного боя, в том числе тех, которые придерживаются иной тактики воздушного боя. Хартманну вполне удалось реализовать свой план, когда он после госпиталя вернулся   в 7-ю эскадрилью, где ему пришлось полетать в качестве ведомого в паре с опытными и заслуженными воздушными бойцами.

Первым был унтер-офицер Ганс Даммерс, коренастый и крепкий 33-летний ветеран, не знающий, казалось, ни страха, ни усталости. Он был специалистом именно по "собачьим схваткам", и он обожал ввязываться в воздушные бои, где было трудно отличить свои самолеты от чужих, мимо проносились огненные трассы, в наушниках  слышались десятки возбужденных голосов, которые, не стесняясь в выражениях, что-то выкрикивали  на немецком  и русском языке, а в глазах рябило от мелькающих красных  звезд, черно-белых крестов и  черных свастик.   Поразительно, но Даммерс чувствовал себя в этом аду, как рыба в воде. Он доводил противников до изнеможения своими виражами. Сбросить его с хвоста, казалось, нет никакой возможности. Трудно было удержаться за таким агрессивным и непредсказуемым ведущим, который к тому же не слишком-то заботился о комфорте и безопасности своего ведомого. Возвращаясь домой в насквозь промокшей от пота одежде и трясущимися от пережитого нервного напряжения коленями, Эрих однажды твердо решил для себя, что тактика «летающего при помощи грубой силы» Даммерса не для него.

Следующим его ведущим стал прославленный Альфред Гриславски. В июле 1942 года он был награжден Рыцарским крестом Железного креста, а в апреле 1943 года одержал свою сотую воздушную победу. Во всяком случае считалось, что это именно так. Позже Эрих понял, что формальный боевой счет истребителя Люфтваффе вовсе не обязан совпадать с реальным числом воздушных побед. Гриславски  был светловолосым и голубоглазым, несколько субтильным молодым человеком. На земле он был  обычно очень спокойным и флегматичным, даже несколько застенчивым, но в воздухе  совершенно  преображался, превращаясь в отъявленного грубияна. Альфред не щадил самолюбия своих коллег и ведомых,  позволял себе любую брань,  запросто мог облаять последними словами даже командира группы. Все это знали, и никто на него не обижался, потому что знали, что на земле он моментально успокоится  и вновь станет прежним, доброжелательным и вежливым товарищем. Вообще Эрих заметил, что некоторые боевые летчики в воздухе становятся совершенно другими людьми, непохожими на себя в обычной жизни. И где они настоящие – понять трудно. Видимо, все-таки в воздухе, где в условиях стресса и смертельной опасности с них спадает тонкий слой воспитания и привитых обществом условностей, а управление их личностью получает то первобытное и беспощадное существо, которое обычно дремлет где-то в глубине психики и подсознания. Гриславски имел несколько другую манеру ведения воздушного боя, нежели чем Даммерс. Он был более расчетливым и осторожным, но в силу своего темперамента тоже дрался в основном, используя свою высокую пилотажную технику.  Гриславски считался лучшим в эскадре специалистом именно по русским штурмовикам ИЛ-2. Именно он дал Эриху совет, который ему так пригодился в том бою, в котором он одержал первую победу. Одним словом, Эриху было чему поучиться от него.

После Гриславски настала очередь нового наставника Хартманна. Им стал обер-лейтенант  Йозеф  Цвернеманн. Ему было 26 лет, и это уже был солидный возраст для летчика-истребителя.  Обер-лейтенант имел на боевом счету более 60-ти побед, и его манера летать была совершенно особенной. Нельзя было сказать, что он использует исключительно метод Россмана, но он тоже иногда практиковал  неожиданные и тщательно подготовленные атаки. Цвернеманн любил забраться повыше  и провести атаку со стороны солнца, так чтобы ослепленный противник не успел вовремя среагировать. Эрих взял этот прием себе на вооружение, как только узнал о нем. Если атака завершалась сбитием  вражеского самолета, то обер-лейтенант немедленно отрывался, но если нет, то он вполне мог ввязаться в «карусели» с русскими истребителями, то есть дрался уже, как "пилотажник", причем практически не уступал в пилотажном мастерстве даже Даммерсу. Но если ему надоедала «собачья свалка», которая слишком затягивалась и не приносила результата, то он выходил из боя, как правило, при помощи пикирования, после чего снова искал возможность неожиданной атаки. Летал он, таким  образом, в манере «пятьдесят на пятьдесят».

От обер-лейтенанта Цвернеманна Эрих усвоил важную мысль о том, что всякий воздушный бой имеет смысл вести лишь тогда, когда имеешь высокие шансы на успех. Но если противник слишком опасен, а среди русских   пилотов было немало очень сильных воздушных бойцов, или если они имеют серьезное численное преимущество, то нет никакого смысла геройствовать, а надо просто выходить из боя, спасая свою жизнь и машину. Это будет самым разумным решением. Сколько упрямцев уже бесславно погибло, сцепившись с русскими асами и желая во что бы то ни стало доказать свое превосходство. Они погибли, и никто про них больше не вспоминает, потому что у них не было внушительного счета воздушных побед. Между тем, сбитие русского «эксперта», достигнутое с огромным напряжением сил и с огромным же риском для жизни, будет оценено командованием  точно так же, как сбитие неопытного новичка, который зазевался и отстал от своих. Если ты его подловил и сбил, ударив с высоты и немедленно уйдя обратно на высоту, то ты формально достигнешь точно такого же результата, как если после тяжелого и долгого поединка собьешь равного по силе противника. Тогда для чего, спрашивается, нужны эти изнурительные воздушные дуэли, после которых один выживший или оба летчика возвращаются в мокром от пота обмундировании, с дрожащими руками и коленями? Зачем что-то кому-то или самому себе доказывать, когда всех, по большому счету интересует только счет твоих воздушных побед?
    
 За  летчика-истребителя Люфтваффе говорят сухие цифры, и за эти же цифры он получает награды, славу и деньги. Идеалисты погибают первыми. Надо уметь летать и «головой», и «мускулами», но имеет смысл быть хитрым прагматиком для того, чтобы не только выжить, но и добиться успеха. А что есть успех? Эрих ясно осознавал  теперь, что он незаметно для себя перестал быть тем романтиком, каким он был, когда объявил Урсуле, что решил поступить в Люфтваффе, чтобы защищать небо Германии. Теперь он хотел уважения, наград, почестей и славы, он хотел встать в один ряд с такими людьми, как Крупински, Гриславски и Россман, а добиться этого можно только в результате роста его личного мастерства. Да, такой образ мыслей несколько напоминает образ мыслей честолюбивого спортсмена. И в дальнейшем Хартманна и других сверхрезультативных  «экспертов» Люфтваффе, действительно, будут часто называть «спортсменами», но Эриха это обстоятельство ничуть не волновало. Огромный счет воздушных побед заставит умолкнуть любые злые языки.
   
***

Отрывок из художественно-документального романа