Четвертая причина

Действующие лица

Давид Лившиц, 45 лет
Миха, его сын, 21 год
Хаим Кохави, 75 лет
Хана, его жена, 70 лет
Ран, следователь, 45 лет
Эдна, его жена   40 лет






КАРТИНА  ПЕРВАЯ

Квартира Рана и Эдны. Эдна говорит по телефону , входит Ран.

Эдна.   (В трубку).Ладно, то есть совсем не ладно, но сама понимаешь: Ран явился, наверняка голодный, пойду кормить, а то меня сожрет. Целую. Конечно, могила, о чем речь. (Прерывает разговор)     Наконец-то! Что-то случилось? По роже вижу. Ладно, потом.  Мне не терпится тебе рассказать, хотя, сам слышал, клялась, что никому и тебе, и тебе в том  числе.
Ран.  Ну, так и не рассказывай, я не…
Эдна.      Не могу!    Лопну, если…   Но ты на самом деле н-и-к-о-м-у! И не дай Бог, показать Итамару, что ты что-то знаешь.
Ран.  Во-первых, я не понимаю, о чем речь, а во-вторых…
Эдна.    Ты слушай, а не перебивай! Вечно у тебя эта дурацкая  привычка , не дослушав!.. Звонила Циппи.   Чуть не плачет: Шош беременна! Я говорю :Так что? аборт? Невозможно, говорит, она четыре месяца назад уже   сделала третий, и все за короткое время, а я ,как дурочка, ничего и не знала про последний, скрыла от меня, а еще лучшая подруга называется, но неважно, важно не это, так пусть тогда рожает, говорю, так часто это жутко опасно, а Циппи ревмя ревет, даже у меня трубка стала мокрая, рожать говорит, тоже невозможно!  А я: почему? Сейчас многие так рожают, А Циппи  еще пуще, так что я не сразу даже поняла слова. А кто отец, спрашиваю, может, женится…Да не знает она, кто отец!!! Да еще и пьяная была, дрянь, шлюха, проститутка!!! Уж если даешь, так хотя бы знай когда и кому…  Да, не позавидуешь…  А ты видел Итамара сегодня? Заметил в нем что-нибудь такое… След какой-нибудь, что-нибудь?
Ран.    Видел, даже разговор был важный, но ничего не заметил.  Чего нам печалиться о чужих бедах, наша дочка -что лучше? Такая же шлюха.
Эдна.   Неправда! Лора ведет свободный образ жизни, это да. Но кому попало, да еще  в пьяном виде никому такому не дает!
Ран.    Дал Бог потомство, не нарадуешься.  Сын гомик, дочь шлюха …
Эдна.    Как ты…  о своих детях… Кстати, я все время забываю, как зовут его последнего приятеля? Джонни? Джимми? Звонил Шуки, а я никак не могла вспомнить.
Ран.   Он меняет любовников так часто, что не стоит трудиться запоминать.  Чего звонил?   Опять деньги?
Эдна.    И да, и нет.     То есть, ему   этот Джонни или Джимми, - черт, как же его все-таки зовут? – у него в Сан-Франциско друг и он…
Ран.       Такой же гомик, надо полагать? Там каждый второй.
Эдна.     Не знаю. Шуки об этом не говорил. Так вот, этот друг предлагает им втроем купить какой-то очень прибыльный бизнес, причем задешево: 15000 долларов. С каждого по пять.   Скажи отцу, что это последний раз, больше он просить у нас не будет.
Ран.    Скажи ему, что последний раз был месяц назад. Точка!
Эдна.   Ран, но он…
Ран.    Я сказал точка!!! Точка это точка!!! Поняла?!
Эдна.    Поняла-поняла… только орать не надо.   А то опять будет с сердцем. Хочешь второй инфаркт?  Трудоголики именно так и кончают. Тебе это надо?..  Да, так что там с Итмаром? Тоже трудоголик, ты с него пример берешь, я знаю. Циппи плачет. Домой приходит выжатый. Месяцами  мимо койки… Так что с ним?
Ран.    Чего совать нос в чужую постель?.. Не с Итамаром, а со мной. Помнишь эти две статьи, в один день причем, одна Абарневича  в   Едиот, а вторая этой сучки Симы Кардом  в Ха-Арец , хотя Абарневич тоже дрянь порядочная.
Эдна.     Месяц назад?  Насчет   этого типа из секретного отдела, который убил этого…
Ран.       Доказательство только косвенное,  он все отрицает. Шульман и Алмалиах целый месяц бились, все методы использовали - не признается.  А начальство требует результат. Сам Хорек звонил. Не терпится ему Медведю клизму вставить...  Я бы на месте премьера обоих пинком в  зад.   
Эдна.    Но ты-то здесь причем? Тебя же эта свара не касается.  Ты же следователь, а не министр.
Ран.   Коснулось. Хорек вызвал наше руководство, Итамара тоже пригласили. Следствие должно быть беспристрастным, невзирая на лица, положение подозреваемого и давление извне. От кого бы оно ни исходило… Ну, все, ясное дело, поняли установку: любой ценой добиться признания. Итамар предложил дать это дело мне... Говорил уже сегодня с адвокатом. Гурвиц, хитрюга, каких мало. Но такая контора ясное дело, на адвокатах не экономит. Тем более, что это подозреваемый у них очень важная фигура.  Должность не начальственная, сказал, Гурвиц, а роль важнейшая. Так что надо хорошо подумать, как этот орех раскусить. Итамар сказал, что если справлюсь, то… и посмотрел наверх.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Квартира Хаима и Ханы Кохави.   Хана одна, читает, но  неспокойна. Входит Хаим чемоданом. Хана бросается к нему. Поцелуи, объятия. Видно, что, несмотря на возраст супруги относятся друг к другу  с нежностью.

Хана.   Господи, как я волновалась!
Хаим.     Но поездка на машине – я же сто раз говорил тебе-  опаснее перелета, и я же сто раз уже летал…
Хана.    Это все теории, а когда через океан, да еще столько часов …  Что случилось? Почему Меир не дал тебе даже  домой заехать? Что случилось?
Хаим.    Случилось. Сейчас расскажу. (Достает бумагу). Но сначала – что ты скажешь об этом человеке?               
Хана.      Почерк очень необычный… Это несомненно мужчина… С очень нестандартным мышлением…На  редкость нестандартным… Не любит рутинной работы, а вот трудные задачи способен решать…Редкая способность к концентрации… он, наверное, поэт…
Хаим.     Ты мне про моральные качества…
Хана.        Он   замкнут… одинок…  одиночество его не тяготит…Чистая душа…. Ранимая… Вспыльчив…
Хаим.   Он мог бы кого-нибудь убить?
Хана.     Убить??? Нет! Это совершенно не тот тип.   Исключено. На мой взгляд, совершенно исключено.
Хаим.     Я так и думал.   Напиши свое заключение на своем бланке. С печатью, все как положено, хорошо? Это очень важно, хотя вряд ли поможет.
Хана.      Так что же все-таки случилось?
Хаим.      Наш сотрудник в тюрьме, обвиняют в убийстве. Ты помнишь четыре года назад мы улетали оба в один день. Ты утром в Париж, а я вечером в Вашингтон?
Хана.     Да… Помню.
Хаим.    Я летел не один. Американцев очень заинтересовала одна наша разработка, и они просили встречи с автором идеи.   Их поразило совершенно нестандартное решение. Ну и хотели кроме того получить его помощь по совершенно другой проблеме. Я знал, что он – Лифшиц его зовут, Давид Лифшиц – я знал, что у него голова дай Бог каждому еврею, и что его часто зовут на мозговые штурмы в другие отделы.  Но тесно общаться не доводилось. Я велел купить нам билеты рядом... Тем боле, что проинструктировать его, как вести себя с американцами до отъезда я не успел.
Хана.     А что, это его обвиняют в убийстве?
Хаим.     Да! Но слушай дальше.   Значит, сидим мы рядом, говорим о делах, и что меня сразу подкупило – его манера общения. Чтобы ты поняла: по иерархии -  я как генерал, а он – лейтенант. Капитан максимум.  В таких случая либо хотят понравиться начальству, либо, чтобы не заподозрили в подхалимстве, наоборот, подчеркнуто вызывающе. А Лифшиц ведет себя так, словно никакой разницы в нашем положении не существует, либо она не имеет значения. Обговорили все наши дела в Вашингтоне, мне захотелось вздремнуть, о он – ни в одном глазу, думает о чем-то, причем видно, что думает очень напряженно .  Через час или два просыпаюсь – он в той же позе и так же напряженно думает. Я не удержался.  О чем вы так напряженно думаете? Он ответил не сразу. Словно взвешивал, стоит ли. Вы, я слышал, по образованию физик? Да, говорю, но физика с тех пор… Неважно, говорит, важно то, что вы знаете, что Эйнштейн потратил много лет, чтобы создать единую теорию поля.  Объяснить вселенную одной формулой.   Вернее, одной системой уравнений.  Но не преуспел. Вопрос: почему? Какие могут быть причины неудачи? Ведь такой невероятный гений. Ваша мнение? Я, надо сказать, малость опешил. Все-таки кто он и кто я… Подумайте, говорит. Полет дальний. Тем не менее, я задумался.  Минут через тридцать-сорок говорю, могут быть три причины. Верно, говорит. Как будто он меня экзаменует, представляешь? Первая, говорю, возможная причина, что эта задача в принципе не имеет решения. Он кивает, как профессор отличнику. Вторая – что еще не разработан необходимый математический аппарат. Он даже крякнул поощрительно. Ну, и третья причина, говорю, что для решения необходим гений еще больший, чем даже у Эйнштейна.  Он снова кивнул, но с некоторым разочарованием. Я тоже, говорит, ни до чего другого не додумался… Те же самые три причины…Да почему вы вообще об этом думаете? Спросил я даже с некоторым раздражением.   А о чем  мне думать? О футболе? Мне не интересно. И о том, что брякнул этот политик, и что в ответ сморозил другой – тоже. Потом, через какое-то время, мы уже говорили о другом, он остановился на полуслове. Знаете что – мне сейчас пришло в голову. Ведь Эйнштейн в Бога верил, но заповеди не соблюдал и  религией нашей не интересовался. А его идея объяснить весь мир одной единственной формулой – у нее ведь совершенно еврейский , даже религиозный корень, вера в Единого Бога, единственную первопричину всего.  Ведь Эйнштейн писал, что три важнейших открытия,  которые изменили судьбу человечества, Ньютона, Кеплера и Фарадея, были сделаны благодаря в вере в Единство Творца. Вот такой человек.
Хана.      Я же тебе сказала: личность совершенно не заурядная.
Хаим.    Это еще не все. Два месяца назад мы снова летим вместе, и он снова о чем-очень напряженно думает. Я спросил, о чем.   Он удивился.   Но вы ведь уже спрашивали. Четыре года назад не помните? …Все та же загадка Эйнштейна, спрашиваю. А разве, отвечает, ее кто-то уже разгадал? Вот такой человек.
Хана.    Сколько ему лет?   
Хаим.    Я посмотрел его досье. Сорок пять. На месяц младше нашего.  И похож на него! Не внешне, нет. Но повадка, но голос… Я думаю, что если бы Яир был жив, они бы подружились. Я бы для этого сделал все возможное. У меня к нему появилось какое-то почти отцовское чувство. Странно, да?
Хана.    Ничего странного… А кто его жена? Есть дети?
Хаим.    Он в разводе.   А сын предпочел остаться с отцом.  Сейчас служит.   Тоже десантник и тоже в 890-м. Ты помнишь рыжего Мотеле? Он у этого Михи, оказывается,   командир! Представляешь?
Хана.  Тесен мир. Этот твой рыжий Мотеле разбил мамину чашку.
Хаим.     Он всегда это вспоминает, когда встречаемся. А про Миху, говорит, прекрасный парень. Очень мотивированный. Я от Лифшица другого и не ожидал, но было приятно слышать. Словно внука моего хвалят.
Хана.    Пригласи их  к нам.
Хаим.     Пригласи… Давид в тюрьме! По идиотскому обвинению! И не известно, как его оттуда выцарапать…

КАРТИНА  ТРЕТЬЯ.

Кабинет следователя. Ран и Давид Лифшиц. Он в кипе.

Давид.      Я понял.  У этих ротвейлеров не получилось, так что вас решили назначить  добрым следователем.
Ран.      Меня не надо назначать. Я и так добрый.
Давид.    Звучит обнадеживающе… Ну, что ж, увидим.
Ран.        Для начала расскажите мне по порядку, как это случилось.
Давид.    Так ведь я все им, подонкам, рассказал. И все записано. Пока они не стали мне угрожать, а тем более мучить, я с ними разговаривал...
Ран.     Я бы предпочел услышать весь рассказ своими ушами. Но, пожалуйста, не упуская  никаких деталей, даже   если они представляются вам ничтожными.  Итак?
Давид.    Хорошо.    Я приехал в больницу в начале третьего. Точнее не помню. Что-нибудь 15:15.
Ран. Встретили кого-нибудь по дороге?
Давид.  Никого. То есть там было множество народу, это же больница, но знакомых – никого. Бросилась в глаза огромная хамула арабов, шли  навещать больного родственника. Закутанные тетки в два обхвата, старики, дети, мужчины рабочего возраста…Я это помню, потому что моя бывшая жена лежала здесь , ей удалили почку. Больному человеку нужны тишина и покой, а когда бесцеремонно вваливаются двадцать человек... Политкорректность.    Как бы не обозвали расистами…А какое отделение, этаж, палата мне сказала Орна по телефону. Орна это…
Ран.   Я знаю.
Давид.   По дороге спросил у старшей сестры. Точно, я не знаю, но выглядит, как старшая, полная такая дама, У нее огромные серьги и много колец. Спросил, как Янкель.   Она сказала, что операция была очень сложная, в Израиле это первый случай, оперировал врач из Хайфы , фамилию его забыл, он видел, как это делали в Нью Йорке. Опасность для жизни  миновала, но он все еще в тяжелом состоянии. Ее позвали куда-то, а я пошел в палату.
Ран.   Кого вы там нашли?
Давид.    Янкеля, естественно и еще одного больного, они спали... Оба - и Янкель и этот второй - присоединены к множеству всяких приборов. Это естественно. Оба спали.
Ран.    А еще? Был кто-нибудь еще?
Давид.   Была одна сотрудница из нашей конторы, но я ее  знаю только шапочно. Она  работает на другом этаже и в другом отделе. Мы поздоровались,  и она сразу же ушла.
Ран.  Ее зовут Кармела. Кармела Паз. Что было дальше ?
Давид.   Что дальше? Ничего дальше. Я сел, стал ждать, когда Янкель  проснется. Но не проснулся. Видно, накачали его снотворными.
Ран.   Просто сидели и ждали?
Давид.       (Несколько удивлен) Нет, естественно.  Зачем же время зря терять. Обдумывал решение трудной и срочной проблемы, которую мне поручили.
Ран.   Понял. Вы сидели возле Зака, он подключен ко всяким аппаратам, его сосед Сандлер тоже, оба спят, а вы решаете важную проблему. Так?
Давид.    Почти.   Не решаю, а обдумываю пути решения. Решения пока нет.
Ран.      А когда вы ушли? Помните?
Давид.   Помню точно. Без десяти четыре. Мне надо было  успеть на очень важную встречу, а трафик в это время, сами знаете, так что выехал с запасом. Не люблю опаздывать.
Ран.       А кого вы встретили по дороге назад. Что-нибудь бросилось в глаза?
Давид.   Да вроде никого. Бросилось в глаза?.. Опять была хамула, еще больше первой, мне навстречу , и я опять мысленно ругнул дирекцию.   А знакомых – никого. Да и не обращал я внимания, по правде, сказать, думал, про предстоящую встречу… Запомнилась  только уборщица, да и то потому что у нее было на редкость  дегенеративное лицо. Она шла мне навстречу и  волокла за собой пылесос с таким видом, с каким десантники идут в атаку. Это было немного комично. Тут я как раз дирекцию мысленно похвалил, что дали ей работу, чтобы не чувствовала себя дармоедкой…Потом спустился на лифте, прошел на стоянку и уехал... Не опоздал.
Ран.   А через пятнадцать минут медсестра Клара, - новенькая, это ее первый день в больнице -  зашла она  в палату после того, как в четыре прослушала новости, передавали подробности теракта… Таким образом, это было примерно в 4.05.  Она зашла в палату, и что увидела – искусственное дыхание отключено, и больной Яков  Зак… спасти не удалось. И вы последний, кто его видел живым.   Какой вывод, по-вашему, напрашивается?
Давид.  Ваши ротвейлеры все это во всех подробностях  и, несколько раз причем, уже изложили.
Ран. Мои коллеги, прошу запомнить, не ротвейлеры,  а следователи!  На государственной службе!
 Давид.   Не будем спорить. Следователи, переодетые в ротвейлеров, или ротвейлеры под маской следователей,  я эту разницу не улавливаю .А вывод, который напрашивается, прост: ваша задача найти того, кто мог отключить.
Ран.   Вы что – не понимаете, что факты против вас!?  А факты, как известно, самая упрямая вещь на свете!
Давид.    Ну, уж и самая. Есть упрямее. Дурак, например.
Ран.   На кого вы намекаете?
Давид.   Намекаю? Боже упаси. Если мне есть что сказать, я говорю это прямо без всяких намеков…  Вы ведь и сами знаете: очень часто случается, что люди произносят одни и те же  слова, а имеют ввиду совершенно разные вещи.
Ран.   Не понял!
Давид.  Когда я употребил слово дурак,  у вас, естественно, нарисовался бедняга с низким уровнем интеллекта. Но это простой дурак, дурак перед людьми, дурак физический. А есть еще дурак метафизический, дурак перед Богом, несравненно опаснее - и   для других, и для себя. Хотя с интеллектом у этих дураков ,очень часто все в порядке... Вот они-то упрямее любых фактов. Любых.
Ран.  Я все еще не понял!
Давид.    Ну, к примеру... Человек делает карьеру, трудоголик. Горит на работе.   А дети растут практически без отца. Отцовский долг оплачивает деньгами: выполняет их дорогостоящие капризы. Дети  вырастают, и никакой душевной близости  с ними у него нет и в помине.  Чем они живут, чем занимаются, что они собой представляют – ему неведомо. Отец для них в лучшем случае - банкомат.  И с женой то же. Что их связывает, кроме редкого секса и посиделок с такими же убогими парами?.. Зато карьера успешная.  Ну, так умен он или упертый дурак?  Не видит в упор, что профукал, просадил самое главное, что дано человеку Богом? Хотя упрямые факты орут ему в лицо. Но он упрямее… И свою жизнь изуродовал и жизнь самых близких, самых дорогих ему людей.  Вы таких не встречали? Упертых дураков? Кстати, Эйнштейн считал что две вещи бесконечны: Вселенная и глупость. Правда, насчет , Вселенной не был уверен.
Ран.    (С некоторым раздражением). Давайте, все-таки вернемся к нашим баранам. Вы ушли, и через пятнадцать минут…
 Давид.    Ну и что???  Если  после события А произошло событие В, то это не значит, что между ними есть причинно- следственная связь. В тот самый день, я чуть-чуть не опоздал на утреннюю молитву. А через те же пятнадцать минут в Афуле был теракт. И что? Какая связь?
Ран.     В этом случае, ясное дело,  никакой.
Давид.        Для убийства должен быть очень-очень-очень  сильный мотив. Да и то: далеко не каждый способен убить, даже имея самый сильный для этого мотив. А меня и мотива никакого не было  его убивать.
Ран.   Ну, уж прямо-таки никакого?
Давид.     Ни малейшего.
Ран.      А зависть?
Давид.     Это мне пытались впарить эти ротве… пардон, следователи. Поскольку из-за угроз, я перестал с ними разговаривать, то и на эту глупость не реагировал тоже. Прежде всего, чему я, по-вашему, должен был завидовать?
Ран.   Ну, как же.  Яков Зак  был красивый, высокий, обаятельный мужчина, любимец женщин - Кармела Паз, которая была  до вас – его бывшая любовница. И не единственная, не единственная…
Давид.      Если бы вы  хоть немного учились… Торе, я имею в виду,.. вы бы знали, что все эти данные, высокий рост, красота, обаяние… Вы еще забыли, что Янкель  недурно пел, играл на гитаре и всегда и везде был центром общества… да, так все это не что иное, как испытание.  Каждого человека Господь испытывает на духовную прочность. Янкеля так, меня иначе, вас тоже как-то. А у Янкеля  - одно из труднейших… Вроде как богатство – труднейшее испытание, много труднее чем бедность или даже нищета… Завидовать чужому испытанию?   Это глупость! Дай-то Бог сил справиться со своим собственным.
Ран.     Так вы утверждаете, что зависть это глупость?
Давид.    Несусветная.
Ран.    И вам не попадались никогда умные завистники? И в книгах не читали?
Давид.     Вы все еще не усвоили, что есть глупость физическая, глупость перед людьми. И есть метафизическая, глупость перед Богом.    Понятно, что есть миллионы завистников с высоким интеллектом. Но перед Богом они дураки.  Объясняю. Еще раз. Отправляя душу в наш физический мир, Господь возлагает на нее определенную миссию и снабжает всем необходимым для выполнения. Каждому дается ровно столько, сколько необходимо, не больше и не меньше.  Глупо с моей стороны предъявлять претензии Создателю, почему не дал мне интеллект Эйнштейна.   Для твоей миссии тебе достаточно того, что ты получил…
Ран.    Орна Зак считает, что вы убили ее мужа из зависти к его карьере и…
Давид.    Господи, да что мне за дело, кто что считает? В его системе ценностей карьера занимала если не первое, то второе место точно. А в моей триста тридцать девятое. Карьера –это власть над подчиненными. Чем выше ты поднялся, тем больше людей, за которых ты отвечаешь, и которые от тебя зависят. Янкель прекрасно умел управлять людьми, а я не умею и боюсь этого.  Мне предлагали карьерный рост, но мне это ни к чему. Я делаю то, что умею и люблю, а мне еще за это платят деньги,   на работу иду с удовольствием, расписание  у меня свободное, начальство  на голове не сидит…Зарплата?   У нас договорная система, я получаю  в несколько раз больше, чем  трачу. Сын, когда женится, помогу ему с квартирой… Так на кой мне карьера?
Ран.    Есть еще один мотив, сказала  Орна. Ревность. Вы ведь были в нее влюблены, верно? У нее было много поклонников, а счастливый билет вытащил Яков Зак. Не вы.
Давид.    Не счастливый билет, а пустой кошелек.  Когда  в нашей компании обсуждали серьезные темы, она многозначительно молчала. И я по глупости  прозревал за этим молчанием Бог знает,  какие глубины. Красавица, это тоже. Так что гормоны... Так скажем, гормональная любовь.
Ран.    Вы уж…очень …  сурово… Она ведь известная поэтесса, переведена на несколько языков… художница… Сравнить ее с пустым кошельком!?
Давид.    Вы видели ее картины? Я видел, она пригласила меня на выставку.
Ран.    Честно говоря нет, но я читал, что…
Давид.    Бесстыдство не есть творческая смелость!   Женское тело не есть сексуальное мясо, между ногами женщины не срам, а храм жизни, из которого вышли все люди, храм жизни, а не половая щель!.. Ну, и так далее. Что касается стихов… До замужества она их никому не показывала .      И картины тоже... а в стихах  я кое-что понимаю. Пока не поверил в Бога, поэзия была моим идолом. Когда прочел , словно пелена с глаз спала. В ее стихах ни одного оригинального образа , ни одной не заимствованной мысли, ни одного по-настоящему  живого чувства… И вообще, я сильно подозреваю,  что графоманы вроде нее убеждены, что если писать короткими строчками, то получится поэзия, а если длинными, то проза. Так что, какая там, к черту ревность. Спасибо Янкелю, только спасибо .Он-то в искусстве был совершенный девственник, женину графоманию и мазню воспринимал на полном серьезе.
Ран.     Если вы … такой верующий… и уверены, что невиновны…Как же вы оказались в тюрьме…если вы так уверены, что невиновны?
Давид.    Я не уверен, я ЗНАЮ что невиновен.. А почему угодил в тюрьму?.. Господь решил, что мне это на пользу.  Может быть, это просто испытание,  а может быть наказание за то, натворил в предыдущих инкарнациях. Может, я тоже был следователем и лишал людей свободы? Если так, то понятно, почему теперь лишился ее  сам.

КАРТИНА  ЧЕТВЕРТАЯ

  Квартира Рана  и Эдны.  Эдна говорит по телефону. Входит Ран.

Эдна.         Передай поздравления от нас, когда будешь с ним говорить... Супруг явился, наверняка голодный. Пойду кормить, пока меня не сожрал. Пока, потом договорим.
Ран.   Что случилось? Кому поздравления?
Эдна.   Сначала ты скажи, что у тебя случилось, по роже вижу.
Ран.    К сожалению, ничего, гурништ. Есть я не буду.  После шести – все, баста. После шести – больше не ем. И не предлагай!
Эдна.   Эту песню я уже слышала. Дважды. И в третий раз будет то же самое. Брось ты к черту эти диеты. Никто от них еще не похудел.
Ран.   Нет!
Эдна.   У меня сегодня курица получилась, это что-то особенное.
Ран     Я сказал НЕТ! Нет это значит НЕТ!!!
Эдна.    Хорошо  хорошо, только не нервничай, а то снова инфаркт получишь. Лучше расскажи ,как у тебя с этим… как его… вечно я забываю имена… с Лифшицем. Раскололся, наконец?
Ран.          Нет… Я теперь вообще не уверен, что это он убил.  Не тот тип.
Эдна.    Если не он, так кто? Такая улика –никуда он, сволочь, не денется. Ты просто устал, вот и все. Иначе давно бы расколол.  Я помню, ты и не таких  раскалывал.
Ран.   В том-то и дело, что Лившиц не сволочь. Последнее, что можно о нем сказать, что он сволочь. Хорек, по морде видно, что сволочь, где глаза у его избирателей - не знаю.  Фредди наш тоже сволочь порядочная, когда Хорек приезжает, прямо стелется:  господин  министр, господин министр… Сегодня звонил мне: Ран, когда будет результат? Министр дважды за эту неделю, не секретарь, не референт, сам дважды, сам… Не терпится им лишить человека свободы, не терпится…   Ладно, переменим пластинку.  Кто звонил? я уже пятый раз спрашиваю. И кому это мои  поздравления без моего ведома?
Эдна.      Кто звонил, кто звонил… Циппи звонила. Томер, наконец, получил это… ну… как называется эта бумага, права на адвокатуру… Теперь нужно у кого-то пройти стаж...  Оказывается, три месяца назад. А она мне об этом ни гу-гу.  Лучшая подруга  называется. Ну, да Бог с ней. Но с работой там трудно. В Америке, говорит, тоже адвокатов как собак, без протекции или родни попробуй  устройся… 
Ран.   Так пусть возвращается. Итамар его воткнет куда-нибудь.
Эдна.     Какой ты умный! Думаешь, я сама не догадалась это сказать? Но все не так просто. Во-первых, Томер не хочет уезжать из Америки. А в Израиле войны, теракты  и прочее. Это раз. Во-вторых, законы в Израиле другие, надо будет досдавать много предметов, в том числе еврейское право, в котором он ни уха ни рыла, и вообще, как сказала Циппи, он его в гробу видел. И так он учился на два года больше, учеба не его сильная сторона.
Ран.            Его сильная сторона – бабы. Но за это не платят деньги.   
Эдна.        Но нашелся выход.   Он уже месяц встречается с девицей, у которой отец владеет адвокатской конторой в Сан-Франциско.  Она жаждет выйти за него. Он сделал предложение, она с радостью. Томер прислал фото. Циппи говорит: сказать, что красавица? чтобы да, так нет. А Томер красавец, нечего говорить. В папочку. Проблема в том, что она католичка, они из Польши. Ревностные католики и антисемиты, ну, как полагается у них. Брак с евреем? Б-р-р. Но она единственная дочь. Надеется папашу уломать. Завтра едут знакомиться.
Ран.           А по какому обряду будет свадьба?
Эдна.     Это проблема. Им-то обоим на религию наплевать, но родители… Они решили, что  один раз  - в костеле, а второй – в синагоге -  реформистской, они там либеральные, хоть с козой поженят. Циппи опасается, что Итамар не согласится. В костел   уж точно, а в реформистскую синагогу – может быть. Он хоть и не соблюдает ничего, только Йом-кипур, но реформистов презирает. А Циппи ради сына, сам понимаешь.
Ран.    А впрочем… что мне за дело?.. Что мне за дело?.. (Кричит). Что мне за дело!!!

КАРТИНА  ПЯТАЯ.
 
Кабинет следователя. Ран и Давид.

Давид.    Слушайте, Ран, вы идете по стопам этих болванов. Они меня неделю уговаривали, что я отключил это искусственное дыхание как бы машинально, не ведая, что творю. По рассеянности. Вы, мол, ученый, а ученые , всем, известно, люди рассеянные . Сто раз им объяснял, что я инженер, а не ученый. Инженер!..   Нет, нам звонили из вашей конторы, что вы там играете очень важную роль, так что не прибедняйтесь, вы ученый, а ученые рассеянный народ.  Могли по рассеянности отключить. И хоть я им сто раз объяснял, что по рассеянности могу проехать остановку, это да, но отключать прибор, что не ты включил, ни один инженер, да и ученый тоже, никогда не станет. А в моем случае это вдвойне нелепо: чтобы отключить, я должен был встать,  обогнуть его кровать и выдернуть шнур. И  все это по рассеянности. А когда они убедились, что это дохлый номер, пошли на явную гнусность: сказали, что на вилке шнура обнаружились мои отпечатки.  Представляете? Подонки. На любую подлость готовы, лишь бы засадить человека. И не молодые люди, а до сих пор не дошло до них, что человек не может сделать другому ни добра, ни худа, чтобы это добро или это зло не вернулось к нему как бумеранг . Это такой же закон, как закон гравитации.
Ран.           Просто они проверяли все возможные варианты. Следователь обязан про…
Давид.      Чего проверять очевидную глупость? Да еще и лгать.  Простому человеку ведь в  голову не  придет, что полиция может сфабриковать улики. Будь я вашим начальником, я бы подобных следователей гнал в шею с волчьим  билетом. С такими данными надо тараканов морить, а не с людьми работать. (Пауза).
Ран.              У Зака были враги?
Давид.        У Янкеля враги?   Сомневаюсь.  Его все любят.  То есть любили.
Ран.           А вас? Любят?
Давид.    Нет. Я не общественный человек...  Во всяких там коллективных мероприятиях стараюсь не участвовать. Жизнь, знаете ли, коротка, если подумать.
Ран.            А что вы думаете о Кармеле Паз?
Давид.       А что мне о ней думать.  Я же ее не знаю, даже имени, пока вы мне не сказали.
Ран.            Она могла отключить искусственное дыхание.
Давид.       Да вы что? Я же сказал:  она    ушла сразу, как я переступил порог!
Ран.    Вы этого не знаете. Вы видели только, что она вышла из палаты. А ушла или не ушла, этого вы не знаете.  Вполне могла спрятаться , следить за дверью, и когда вы вышли, юркнуть в палату, отключить, и смыться. Вполне могло случиться именно так. Тем более, что такое прекрасное алиби: Лифшиц подтвердит, что я сразу  же ушла.
Давид.      Есть факт, который рушит эту  стройную теорию: нет мотивации.
Ран.            Как это нет? Есть, да еще какая. Она его бывшая любовница, которую он бросил.  Месть брошенной женщины – это страшная вещь, в любом учебники криминологии… 
Давид.      В мире миллионы брошенных любовниц.  И что?.. Тем более, что у Янкеля любовниц было еще пара дюжин кроме нее… И вообще. Я понимаю, что читать детективные романы, вам положено, так сказать, по профессии.   Но не доверяйте им слишком.   В каждом жанре есть свои условности. В опере, например, не говорят, а поют. А в детективах любой может оказаться убийцей. А на самом деле далеко-далеко не любой. Бог вложил в человека мощный тормоз, предохраняющий его от убийства.
Ран.          Цитирую вас же: есть факт, который разрушает вашу стройную теорию. Арабы. И вообще мусульмане. Что для них убить человека? Каждый день убивают, где могут.
Давид.      Религия у них такая, отрицает свободу воли, уродует Божий дар. Материнский инстинкт – есть ли что-нибудь фундаментальнее? Даже у животных. Кошка, я читал, кошка, защищающая своих котят, практически непобедима. А у арабов  мать гордится тем, что сын погиб и угробил невинных людей. Но у цивилизованных народов выродки,  готовые убивать, явление редкое. (Пауза).
Ран.        Знаете, Лифшиц… вы для меня загадка…
Давид.    Только я? А любой другой человек - не загадка?..
Ран.           Да оставьте вы, к черту, свое философствование! Неужели вы не понимаете, что петля на вашей шее все уже и уже?
Давид.     Господь мой со мною, кого убоюся?    Если бы я был убийцей, у меня были бы причины нервничать. Но я-то знаю, что невиновен. Да. читал, тысячи раз бывали случаи , когда сажали и даже убивали невинных. Но не вы и не ваше начальство, и не суд решат  мою судьбу. И какое бы решение Бог ни принял, я знаю, что оно мне во благо. (Пауза).
Ран.           Можно мне задать вам личный вопрос? Не как следователь, а как человек, желающий вам добра.
Давид.    Можно, если и вы позволите задать вам личный вопрос – не как подследственный, а как человек, желающий вам добра.
Ран.      Хорошо. Вопрос мой такой. Вот вы, интеллигентный человек, как вы можете буквально  и без тени сомнения воспринимать  все эти  религиозные...м-м-м…не скажу сказки, назовем их мифами. Все эти религиозные мифы?
Давид.      Видите ли... Я вырос и воспитывался в атеистической стране.   В Израиле я обнаружил, что религия наша, это не сказки, и не мифы, а Откровение Бога Живого.   И есть мощные  бесспорные доказательства, что это именно так. Сейчас не время для этого, вы все-таки обязаны искать убийцу, а не заниматься религиозными диспутами, но после оглашения  приговора, - вернусь ли я домой, или же лишусь свободы, - я вам обещаю ответить подробнейшим образом на все ваши вопросы.  Я ведь и сам их задавал когда-то в начале Пути. Замечу только, что все претензии человека к Создателю основаны на всеобщем заблуждении, что мир управляется в соответствии с человеческой логикой. А  на самом деле – не человеческой одномерной, а Божественной многомерной. Так что подумайте на досуге... А теперь мой вопрос. Но сначала выясним: вы в Бога веруете?
Ран.    Ну...в общем...да, верю... Я знаете, как Эйнштейн: верить верю, но в заповеди нет. И религия меня тоже не занимает.
Давид.  Вопрос мой такой:  Как вы, интеллигентный человек, позволяете себе так позорно не знать культуру собственного народа? Ведь в любой цивилизованной стране любой интеллигент знает свою культуру и, разумеется, очень хорошо знает Священное писание, знает наш ТАНАХ.  А в Южной Корее даже учат Талмуд в школах!   Единственные интеллигенты, которые позволяют себе  невежество в этом вопросе это интеллигентные евреи-либералы. Можете не отвечать. Просто подумайте. А теперь вернемся к смерти Янкеля.

КАРТИНА  ШЕСТАЯ.

Квартира Раны  Эдны. Эдна говорит по телефону. Входит Ран.

Эдна.         Мой явился.  Нет, я же тебе говорила, что после шести он не ест... Держится пока. Уже три недели...  Вроде бы похудел.  Предложи Итамару. Ему тоже похудеть не мешает... Да, ты права... Ну, пока. Позвоню потом. Целую... (Мужу) Ну, что ты  мрачный? Ладно,  расскажешь  потом. Звонила Циппи, две новости, хорошая и плохая. Начну с плохой.  У Томера ничего не вышло. Ее папаша наморщил нос, когда узнал, какой университет он кончил.  А потом, вот сволочь, не поленился, позвонил туда и узнал , с какими отметками.                Ну и вечером сказал. Евреи, говорит, прекрасные адвокаты. Это от вашей нации не отнимешь.                Я был готов вас взять.  Но не с такими данными. В моей конторе евреев нет. Но если  уж брать еврея, то настоящего, чтобы был еврей - еврей... Ну, и Томер в тот же день улетел домой. Без нее. На фиг она ему нужна, раз папашина контора обломилась.   Циппи проплакала две недели, а мне – ни гу-гу.  Лучшая подруга... Да... Ну, а теперь хорошая новость . Ты же знаешь, что Циппи  там у них в рабочем комитете. Так вот, работникам представилась возможность: за полцены на десять дней поездка в северную Финляндию. Так Циппи выцарапала и на нас. Она с Итмаром и мы с тобой. Представляешь? Всякие там олени, собачьи упряжки... Будем кататься на собаках.
Ран.    Я с Итамаром не только на собаках, я с ним в такси вместе не  сяду! Сволочь! Подлец!
Эдна.   Господи , что случилось?
Ран.           То и случилось. Что душонка его подлая во всей красе. Я и раньше... были у меня... подозрения, но смутные, отгонял от себя по глупости...
Эдна.        Ты скажешь, наконец, или будешь ругать его до утра?
Ран.          Скажу, все скажу!.. С утра звонок: Фреди. Мол, министр ждет , когда, на конец, будет результат! А какой может быть результат? В виновность Лифшица,  окончательно не верю, а кто отключил – нет даже ниточки. И решил я встретиться с   Сандлером лично. На всякий случай, для очистки совести.
Эдна.         Сандлер это кто?
Ран.      Сосед его по палате...  Он не хотел, упирался, я же вам по телефону все сказал. Я в это время спал, ничего не видел и не слышал. Еле-еле уломал. Приехал. У вас, говорит три минуты.   Я, говорит, сегодня ночью улетаю  в Австралию...     Услышал ту же песню, не видел , не слышал и вообще - в тот же день его перевели в интенсивную терапию... Проводил меня до двери. Чтобы не молчать, спросил, какое впечатление у него от больницы.  Самое лучшее, говорит. И врачи, и сестры.   Если бы не эта идиотка, так сто процентов. Какая, спрашиваю, идиотка?   Уборщица, говорит, у них новая.  Дегенератка, такими детей пугать.  Представляете, говорит, ей надо это было пропылесосить палату, так она выдернула  надо мной первый попавшийся шнур, это было  искусственное дыхание, чтобы вставить свой идиотский пылесос! Хотя на противоположной стене был свободный штепсель Я, говорит, чуть  Богу душу не отдал.  Хорошо, что жена вернулась, она в буфет ходила, и увидела. Устроила там хороший скандал.   Оказалось, что эта дегенератка чья-то родственница, ну и т.п... Когда это случилось? Недели две назад, вашего Лифшица еще не привезли, я был один в палате, кроме жены, конечно...Тут я, ясное дело, я умалил его – не хотел, буквально на коленях – все это изложить на бумаге.   Если не напишите, невинного человека на двадцать лет лишат свободы. Он написал от руки, расписался и даже число поставил. Я его расцеловал!.. Ну и с этой бумагой прямо к Итамару:  говорил я тебе, что Лифшиц не виновен? Вот доказательство!
Эдна.    Потрясающе!
Ран.           Железное доказательство!.. Итамар все выслушал, взял бумагу – покажу, говорит,  Фредди.  Да, говорю, конечно, пусть звонит министру. Он поднялся наверх, и тут у меня проскочила мысль, зачем я не сделал копию... Итамар вернулся, звонит, зайди ко мне. Я стрелой. Садись, говорит.  Все не так просто. Фредди прочел, но восторга не выразил. Давай, говорит, Итамар, рассудим трезво. Допустим, дадим мы этому документу огласку и закроем дело. Ты представляешь, какая будет реакция нашей прессы? Абарневич - огромная статья в Едиот: Выгораживают!..  Сима Кардом:   Виновата уборщица???  Три вопросительных знака. Ну, и слезы и сопли по поводу расистского, секстисткого и фашистского отношения израильского общества к несчастным с ограничениями физического или ментального характера.  А кто автор этого документа? Автор улетел в  Австралию. Найти его в этой Австралии, может быть , возможно, но времени займет месяцы. Так что, сказал Фредди, торопиться не будем... Вот так.   Да ты не нервничай.   Оправдают этого Лифшица за недостаточностью улик . В крайнем случае – получит  условно.  И пятно на имени на всю жизнь, сказал я. Верни мне бумагу.  Она  у Фредди.   Я к Фредди.  Прошу вернуть мне бумагу. Улыбнулся. Она тебе ни к чему. У меня в сейфе сохранней будет. Я вспылил: Это дело я  так не оставлю!   Не будь дураком, Ран. Ты лезешь в распрю внутри правительства.   Неужели ты думаешь, что министру есть дело до этого твоего  Лифшица? Так что дружеский совет: не лезь в бутылку.
Эдна.        Ты спятил!
Ран.            Ну так и  спятил! Запрещается спятить  в демократическом  государстве?
Эдна.    Горе ты мое... Что было дальше?
Ран.           Дальше я  опять к Итамару.  Я отдал бумагу тебе, ты и верни! Он меня обнял за плечи. Ран, говорит, ты уже большой мальчик, чтобы ссать против ветра. Неужели ты не понял, что бумагу эту ты больше не увидишь? И пойди  докажи, что она подлинная, а не ты сам ее сочинил. А пресса наша именно так и напишет, не сомневайся...  А у меня перед глазами лицо  моего  Лифшица, который уверен, что я знаю о его невиновности. Вы, говорю, все подонки:  и ты, и Фредди и сам Хорек, будь он семь раз министр.  Правильно вас называют: шайка Закона.  Шайка и есть.  Хлопнул дверью и уехал домой.
Эдна.          Что ты наделал, Господи, что ты наделал! В твоем возрасте... Ты же не юнец бороться за справедливость...
Ран.           Ты помнишь, два года назад я вел дело братьев Гольдман?
Эдна.        Да.
Ран.           Свидетельницей у меня проходила одна толстуха  Тоже из Киева. Таня.  В Киеве она была учительницей музыки.  А в Израиле их полно. И тут она вспомнила, что мудрая еврейская мама в свое время заставила ее выучиться портновскому ремеслу.   Никто, доченька, не знает, как повернется жизнь. Надо иметь в руках дело, которое прокормит в случае чего. И целое лето она провела у своей тетки портнихи.  И вот – пригодилось. Теперь она очень даже востребована, у нее шьют многие важные дамы, хорошо зарабатывает.
Эдна.          Я не поняла,  какая связь...
Ран.           Простая.   Если бы мои родители не растеряли опыт и мудрость, которая была у евреев в галуте, и отдали меня в свое время выучиться на слесаря или, там, столяра, я бы сейчас бросил к чертовой матери эту поганую службу и встал бы за верстак! Выбрал себе профессию, идиот, лишать людей свободы.
Эдна.        Ты  действительно идиот! Ты очищаешь общество от преступников!  Что  может быть важнее? И если бы ты был слесарем или столяром – в жизни я бы за тебя не пошла! В жизни!
Ран.           Значит, гомика и шлюху  ты родила кому-то другому.
Эдна.          Я в этом виновата? Я???
Ран.            А кто? Кто их воспитывал? К кому дети ближе, к отцу или к матери?  Тем более, что я с утра до вечера на работе?..

КАРТИНА  СЕДЬМАЯ.

Дом Хаима и Ханы. Хана читает, но все время поглядывает на дверь. Стремительно входит Хаим с чемоданом. Супруги обнимаются и целуются так, словно им не 75 , а 20 лет.

Хаим.       Девочка моя...  Если бы ты знала, как я соскучился...
Хана.   А я?..  Милый,  что случилось? Я ведь даже не по лицу, по тому, как ты ключ в замке...
 Хаим.        Много чего... Прежде всего – умер Лифшиц.  Доконали , мерзавцы!
Хана.         Он умер в тюрьме?! О, Боже...
Хаим.         Конечно, в тюрьме... Я из аэропорта позвонил Меиру, он меня и огорошил.   Потом сказал: Хаим, мы с тобой оба сегодня докладываем в кабинете. Вчера звонили из канцелярии главы правительства. Это очень срочно. Так что сразу поехать домой не получится, сожалею. У меня тоже были другие планы, но, видно, что-то случилось, и это касается нас тоже. Так что такси и сюда, поедем вместе.
Хана.           Действительно, что-то серьезное.?
Хаим.           Да.   Но это уже без меня.
Хана.           То есть?
Хаим.         Сейчас...Сейчас... Еду, а у меня в голове Лившиц... Я даже сам не подозревал, насколько он мне дорог. Словно сын умер. После Яира  - ни одна смерть меня так  не задела.  Ни одна... Ну, думаю, нет, это я так не оставлю.
Хана.         А что ты можешь сделать?
Хаим.        Уже сделал.  Доложились перед кабинетом, сначала,  понятно, Меир. А я - после того, как отчитался, я врезал Хорьку по первое число.  Сегодня, говорю,  я узнал, что наш сотрудник Давид Лившиц умер в тюрьме. Посадили его по нелепому, по идиотскому обвинению в убийстве.   Те, кто знал его, а я знал хорошо, не могли даже допустить мысли, что Давид, верующий человек- верующий не так, как  Хорек и подобные ему – тут все министры опустили глаза, сдерживая смех, потому что всем известно, о ком речь – а верующий по-настоящему, всем сердцем, всей душой, всем существом своим – что он мог совершить какую-нибудь гнусность, не говоря уже об убийстве. Это все равно, что посадить в тюрьму какого-нибудь члена Верховного суда  на основании того, что он проходил мимо киоска, а через четверть часа этот киоск оказался ограбленным... Давид был чистейшая душа, чистейшая.   Но это не все.  Наши разработки по его идеям спасли сотни жизней и  спасут еще тысячи в войнах, которые нам предстоят, и то, что я сегодня вам докладывал, тоже его идея! Теперь, когда его затравили –смотрите, Хорек даже не покраснел,-а сам я на него ни разу даже не взглянул – правительству придется увеличить  наш бюджет миллионов на  сто , а может и больше. Про время на каждый проект без Давида Лившица, про время я уж не говорю.
Хана.      Выпей это...
Хаим.  Потом, потом...
Хана.         Не потом, а сейчас!
Хаим.          Хорошо, командир, исполняю! (Выпивает лекарство). Тут Премьер принимает государственную позу и спрашивает: кого это из министров я осмеливаюсь называть Хорьком... Тут он вскочил. Я протестую, категорически протестую против шельмования... Он прямо задыхался... Что это вы, спрашиваю,  господин министр всполошились, словно кипа у вас на голове загорелась?  Я , господин глава правительства, имел ввиду того, кто велел провести следствие интенсивно, используя все средства – по закону, конечно, по закону! Но невзирая на лица и несмотря на давление, откуда бы оно не исходило . Разумеется, министерство обороны не было даже упомянуто, не говоря уж о самом министре, но все, кому надо, прекрасно поняли, что не в Лившице дело, и что  задача: засудить. Опыт у них есть. Дело МААЦ помните?  Баранеса помните? Тут Хорек вскочил и с гордо поднятой головой вышел, и дверью хлопнул. Премьер встал. Хаим, вам прекрасно известно, что государственный служащий  не имеет права... Но я его прервал. Я уже не государственный служащий.  Вот моя отставка, подаю ему заявление, написал его заранее, в своем кабинете, прежде, чем идти к Меиру... Тут вскочил Меир. Хаим, не сходи с ума! Премьер даже  не сразу закрыл рот . Начал бормотать что-то успокоительное, но  я не дослушал.  Благодарю за внимание, и вышел. Меир -  за мной. Не сходи с ума! Мало того, что мы потеряли Лившица, чтобы ты... чтоб еще и тебя... Из-за какого-то мерзавца... Не принимаю твою отставку.  Не было никакой отставки! Не было. Меир, говорю, не трать зря патроны. Мне семьдесят пять. Все. Хватит. Имею право.
Хана.    Я даже догадываюсь, что он тебе ответил. Юридическое – да , имеешь.  Морального–нет.
Хаим.        Да... примерно так...
Хана.         Давай не будем торопиться.  Да, по календарю тебе 75.  А по общему твоему состоянию – на двадцать лет меньше. Даже на двадцать пять. Сегодня ночью ты ведь собираешься мне это доказать?
Хаим.        Еще как докажу!
Хана.         Значит так.   Ты возьмешь отпуск. Скажем, на месяц или два.  Хотя два ты точно не усидишь.   А потом видно будет. Меиру я позвоню сама.
Хаим.        Любимая моя... Последнее слово, как всегда за мной:  да... А доказать – я готов хоть сейчас. Но я позвонил Мотлу, рассказал ему кратко, кто был Давид Лифшиц и попросил отправить Миху к нам. Они сейчас на границе с Сирией.   Когда доберется , не знаю. Как повезет с  автобусом... Не идет у меня из головы его отец... Наш последний разговор. Если это можно вообще назвать разговором. Он позвонил, когда я  уже поднимался в самолет.  Хаим, Хаим, есть четвертая причина! Был жутко взволнован...Я сказал, что позвоню ему из Вашингтона, но закрутился, эти американцы из тебя кишки вынут прежде, чем добьешься от них... У меня идея.  Как ты насчет того, чтобы он жил у нас. У Яира.
Хана.         В принципе, я за. Но опять же. Не будем торопиться. Сначала посмотрим на него.(Он ее целует).
Хаим.          Да, я еще и следователю позвонил, хотел сказать ему пару теплых слов, но у него, сказали, тяжелый  инфаркт. Его счастье, а то я бы ему врезал, на всю жизнь бы запомнил. (Звонок) Неужели так рано? (Открывает дверь. Входит Миха. Он в кипе).
Миха.       Здравствуйте. Мне приказано срочно явиться к вам, но не сказали , зачем. Комбат дал увольнительную на пять дней и даже джип и шофера и велел гнать. Я старший сержант  Миха Лифшиц.
Хаим.         Мы знаем, кто ты, сынок. Давай знакомиться. Это моя жена Хана, а я Хаим Кохави. (Рукопожатия). Объясняю, почему ты здесь. Я начальник и друг твоего отца, вернее, друг и начальник.   Его смерть... его смерть... я был в это время за границей... Только сегодня узнал... Это ужасная потеря... и  для меня... просто ужасная!.. да   и для всех, кто его знал... и для тех, кто о нем не слышал даже – для них тоже. Отец не имел права рассказывать тебе о своей работе. Но знай, что очень мало людей, которые сделали для безопасности нашей страны  столько, сколько он. Чистая, великая душа... Ты ведь  с дороги.  Уборная налево под лестницей.
Миха.        Да, спасибо. (Уходит. Хаим вопросительно смотрит  на Хану).
Хана.          Да! Даже почерк смотреть не надо. В глазах пятки видны.  Очень зажат, но мы отогреем. (Миха возвращается).
Хаим.      Ты ведь не успел поесть? Наверняка голоден.  Сейчас Хана нас покормит. (Хана улыбается и уходит на кухню). А насчет кашрута не сомневайся. Ее отец был знаменитый раввин, и в доме у нас все по всем правилам. Кстати, ты ведь вегетарианец, как и отец, верно? Мы тоже... Миха, твой отец для мня... трудно объяснить, кем он был для меня...Как сын... Тем более, что был похож на него. Наш сын погиб в теракте, уже двенадцать лет... (В дверях появляется Хана,  Миха ее не видит, а  Хаим незаметно делает  ей знак, чтобы молчала). Твой папа мне много рассказывал про тебя... В частности... что ты не мог простить маме развод.
Миха.         Это детская реакция. Развод родителей это ведь очень тяжелая травма для ребенка... Но сейчас дело не в этом... А в том, что все, что для меня и для папы  дорого, для нее чужое,  даже враждебное...   Правда, она старается. Чтобы я мог у нее есть, купила одноразовую посуду.   Но видеть ее нового мужа... Как подумаю: на кого ты променяла папу?.. (Пауза).
Хаим.    Сейчас папы нет. Ты одинок, а человеку нужна любящая семья.  Поэтому у нас к тебе огромная просьба... Когда мы строили этот дом,  сделали  отдельную половину со своим входом, кухней и ванной, со всеми делами для Яира.   Яир его звали, нашего единственного сына, Яир.   А он там и пожить не успел. Так вот: пожалуйста, пожалуйста ,мы  тебя очень попросим: живи с нами.  Мы тебя стеснять никак не будем.  Ты там  у себя полный хозяин. Это будет полностью , я подчеркиваю, полностью твой дом. Когда на субботу отпускают , тебе есть куда вернуться. Суббота у нас – суббота... Я тогда с тобой и в бейт-кнессет ходить буду... Одежду  постирать, и все-все что ждет солдата дома, у тебя будет здесь.  А женишься – нет проблем с квартирой. И за детьми мы с Ханой присмотрим с радостью. Мы с ней еще пятьдесят лет назад решили жить долго.   Я уверен, я убежден, что Давид был бы только  рад.  В его память... Приветить его сына... Я знаю, что тебе неловко сказать да... Пойми, не мы тебе делаем одолжение, а ты – нам. А если ты опасаешься, что мы будем стеснять твою свободу...(Хана неслышно подходит сзади и целует Миху в макушку).
Миха.         Последнее слово всегда за мужчиной. И это слово – ДА!
Хаим.      Вот и славно .А теперь я прошу тебя рассказать... как это случилось.
Миха.       В ночь накануне   была моя очередь дежурить. И вдруг... это было часа три ночи... телефон.  Звонил папа.   Миха, слушай внимательно и запоминай. Четвертая причина...  Я объясню... Он много лет искал причину...
Хаим.        Я знаю.  Дальше.
Миха.        Четвертая причина, что  Эйнштейн искал ответ в физике, а она в метафизике! Запоминай, сыночек, запоминай! Господь создал мир своей свободной волей, и сотворенный мир, наш  и все другие миры, это материализация , это воплощение этой Божественной свободы. В том числе даже в самых мельчайших частицах.  И Бог избрал нас, чтобы внести в мир идею свободы. Поэтому мы поминаем исход из Египта много раз в день. Египет по-русски,  Egypt по-английски ничего не говорят о сущности, а Мицраим на иврите – это двойная неволя, неволя социальная и неволя духовная.  И единственная фундаментальная истинная причина антисемитизма, и еврейской самоненависти тоже – это ненависть рабства к провозвестнику свободы, к евреям. Сегодня в цивилизованных странах социально люди свободны, но духовно –почти все –рабы. У идеологии, партии, науки , демократии – рабы. А самое тяжелое трудно искоренимое рабство это у собственных страстей. Расскажи все Хаиму. Запомни телефон и назначь время... Папа знает, что на цифры у меня память отличная.  Папа, спрашиваю, почему такая спешка, хорошо, что я на дежурстве. Он меня прервал.   Потому что никто не знает, что случится с ним через минуту.   На всякий случай. Как в десяти заповедях Господь представляет себя - не как Тот, кто сотворил небо и землю, а  Тот, кто вывел нас из дома рабства, из двойной неволи, как Бога Свободы....Сыночек, это мое главное достижение в жизни, для этого Господь послал меня в тюрьму.  Запомни и повторяй сейчас, а утром запиши. И не забудь  позвонить Хаиму. Мы простились. Я начал повторять про себя – несколько раз повторил.   Пришел сменщик, а я спать. Двух часов не проспал, тормошат. Вставай, бегом к ротному.   Ротный сказал: звонили из тюрьмы. Твой отец умер. У меня ноги подкосились: значит, папа предчувствовал?!.. Собирайся, сказал ротный,  и езжай. Вот увольнительная на девять дней... Думаю, надо срочно исполнить папину последнюю волю, позвонить этому  Хаиму. И не могу вспомнить номер! Как будто смыли его из памяти. Этого никогда со мной не было! Номера я помню, которые уже сто лет не нужны. А самый главный... ведь папа был уверен, что я запомню, а я...
Хаим.         Успокойся, Хаим — это я.  Мы не раз обсуждали с Давидом  эту проблему...  Расскажи мне про похороны.
Миха.        Эти мерзавцы даже  к вам в контору позвонили с опозданием, так что могильщикам  пришлось побегать  по кладбищу, чтобы собрать миньян... (Пауза).  У папы... нейдет у меня из головы одно его стихотворение. Как будто предвидел...
Хаим.     Так он писал стихи?!..  Так вот почему он так не стандартно мыслил...Стихи...Он издавался?  Настоящие хорошие стихи?
Миха.    По-моему, очень. Он никому не показывал. Ну, кроме меня, конечно. Когда начну работать, я обязательно  их издам, обязательно.
Хаим.    Мы сделаем это  раньше. У меня целый месяц свободный, начнем завтра же.  У тебя может быть, есть что-нибудь с собой? Этот стих, про который...
Миха.   Они всегда со мной, я их наизусть помню. Все! Хотите, прочту?

                Не ад страшит, не дьявол и не черти,
                Не суд людской, хотя он и не прав,
                Но ужас, что задушит раньше смерти:
                Уйти, так ничего и не поняв.

Хана.   Если подумать...Какая замечательная смерть...  Понял. И ушел...
Хаим.    А мы?.. Что мы?..

                КОНЕЦ.
                14 – 24 июля 2016   
                Друскининкай.