161

В душе Мотки боролись почти противоположные чувства – ужас от очередного нападения диких людей, а ведь их племя от предыдущей бойни ещё толком не отошло, радость от того, что на этот раз дикарям пришёл конец, облегчение от того, что впредь можно не ждать беды от этого подлого племени – они погибли все до единого, и тщательно скрываемое чувство, похожее на радость и облегчение одновременно, от того, что в этот страшный день поиски ягод увели её так далеко в лес, что она ничего не видела и не слышала, вернулась к счастливому завершению битвы.
И вернулась не с пустыми руками. Вон, какую корзину наполнила, сама почти ничего не съела. Не… ну конечно, ела, ведь целый день голодная. Как тут не съесть? Но и для других постаралась.
И теперь эту корзину надо куда-то деть.
Казалось, поставь её на ближайший пенёк и дело с концом. Ягоды сами куда-нибудь денутся. Но нет.
Всё не так просто. Потому что на смену предыдущим противоположным чувствам в душу Мотки пришли новые и тоже противоположные. И устроили там борьбу.
С одной стороны, надо, чтобы корзина с ягодами всем бросилась в глаза. Чтобы все поняли, что Мотка не просто так болталась весь день, когда в племени творилось неладное. Поэтому корзина временами выставлялась посередине поляны, у костра, на самом высоком пеньке-сиденье.
Но потом сомнения одолевали. Мотка ведь собирала для своих. Она такая! О себе лишний раз не подумает, для других сделает. А тут этот сидит! Не пойми кто. Здоровый такой. И мрачный. Этот загребёт лапой ягоды, сразу половину лукошка опорожнит. Съест – и не заметит.
И Мотка убирала корзину подальше. Подальше от этого незнакомого мужчины, но не слишком далеко от себя. Чтобы за лесными дарами был пригляд.
Улучив минуту, спросила у Гёры и Лока, откуда незваный гость и надолго ли.
Оказалось, что, если бы не он, неизвестно, чем дело с дикарями закончилось бы. Ребята наперебой пояснили, что пришелец непонятный, а разговаривает ещё непонятней, но им оказал великую услугу. А штуковина, которая лежит рядом с ним, недавно плевалась огненными зубами, и те зубы сгрызли изнутри всех дикарей. И теперь надо как-то отблагодарить этого человека. Вождь уже поклонился ему за его помощь, предложил навсегда остаться у их огня, но тот, вроде, не хочет.
Мотка не впечатлилась. Какими такими зубами может плеваться чёрная штуковина? Гёра с Локом вечно что-нибудь придумают. Ну помог мужчина, что же ему второй раз что ли кланяться? Хватит с него. Может, он не столько за их племя бился, сколько за себя. Может, у него свои расчёты. И Мотка решила пока придержать корзину подальше от мужчины.
А бабка к этому времени подоила корову, поставила наполненный молоком горшок у ствола берёзы, накрыла его широким лопухом, чтобы мухи не налетели, и снова пошла к корове. Надо напоить кормилицу, почистить загон и накидать сухой травки под ноги, чтобы любимке было мягко и приятно.
И молоко осталось без присмотра. Без бабкиного присмотра, получается, потому что кое-кто его присмотрел.
Борька понял, что это его шанс. Никогда ещё заманчивое лакомство не было так беззащитно и доступно. И он почти забыл о своей обычной осторожности.
Нет. Он, конечно, поглядывал по сторонам, но окружающие были заняты своими делами. Правда, настырный малец увязался следом, но Борька знал, что тот никому ничего не расскажет.
И старичок приблизился к горшку. Снял зелёный лопух. Посудина была ему по брови, и Борьке, после того как он изо всех сил вытянулся на цыпочках, удалось некоторое время побаловать глаз приятным зрелищем.
Но нужно было подумать о подставочке.
Неподалёку было много щепок, там что-то строили, и Борька засеменил за подходящей. Мика засеменил следом.
Старичок хмуро поглядел на навязчивого мальчугана, отвернулся. Выбрал чурбанчик. Мика взял и себе щепочку. Оба вернулись к горшку.
- Брысь, - на всякий случай сказал Борька настырному сопровождающему.
Вдруг поможет? Не помогло.
Тогда Борьке не осталось ничего другого, как делать своё дело, не обращая на того внимания. Да поторапливаться. Молоко без присмотра вряд ли будет стоять долго.
Он прислонил чурбанчик к горшку и забрался на него. Теперь Борькина лохматая голова возвысилась над коричневым ободком, а белое пенное море усладило взгляд. На секунду он замер в неописуемом восторге. Неужели сейчас он узнает этот вкус?
Перегнулся через край – чуть-чуть не достал. Попытался зачерпнуть нижней губой – на губе почти остался след. Борькина губа и быстро опадающая пенная шапка почти встретились. Борька почти почувствовал прикосновение. Но этим «почти» сыт не будешь, хотя раздразнило оно так, что он забыл обо всём на свете. Может, и не обо всём, но про окружающих точно забыл.
Борька лихорадочно заработал ножками, карабкаясь вверх по горшку. И у него бы получилось. Может быть…
Мика сидел сзади на корточках и наблюдал за человечком. Он смотрел, как старательно дрыгают его оранжевые ножки. А потом потянулся рукой… Чтобы помочь…
Когда Мотка со своими ягодами подошла к этой берёзе, она застыла в недоумении, пытаясь понять, что происходит.
Мика ревел во всё горло, поглядывая то на людей у костра, словно взывая к ним о помощи, то на бабкин горшок. А в горшке что-то бултыхалось.
«Крыса!», - с отвращением подумала Мотка и ногой перевернула посудину.
Вместе с молоком из горшка выплеснулась… не крыса.
Девочка долго смотрела вслед удирающему существу, пытаясь понять…
- Мотка! – заорала бабка, увидев вопиющее безобразие и не заметив старичка. – Ты одурела? Или как тебя понять?
Но на бабку глянули круглые глаза девчонки. В них плескалось… что-то такое… что бывает, когда прикоснёшься к великой тайне. Или когда стоишь на пороге страшного открытия.
А мимо торопливо уходил пришелец. В ту же сторону, в которую убежало непонятное существо…

Когда Андрей пришёл на берег реки, Борька заканчивал своё мытьё. Волосы его в кои веки не торчали в разные стороны, а толстыми червячками покоились на щеках и спине.
- А где твои штаны?
Борька молча ткнул пальцем по течению реки. И в последних лучах заката блеснуло что-то оранжевое. Блеснуло и скрылось за поворотом.
- Упустил? – ахнул Андрей.
Борька промолчал.
- Ладно… Теперь спать. Завтра с утра что-нибудь придумаем… Вот только что наша бабуля скажет?
А позже, перед сном, зрительная память услужливо показала Андрею фрагмент…
Когда мужчина торопился вслед за Борькой, он проходил мимо какой-то конструкции. И теперь, когда ничто постороннее не отвлекало мужчину, он начал понимать, что это было что-то типа тележки. А у тележки по бокам пристроены колёса. В расстройстве тогда он бросил лишь беглый взгляд на конструкцию, и вот… дошло...
А потом вспомнил, как самозабвенно знакомил пацанов с колесом, досадуя на отсутствие живого интереса.
- Да… уж… Вот это опозорились…
Борьке было всё равно. Он уже спал.
Андрей поглядел на него, покачал головой, вспоминая тот переполох, который произошёл в племени по их вине.
- Помогли, называется, первобытным людям. Поделились опытом…
Андрей, конечно, не знал, но кое-чем они, всё-таки, поделились. И последствия остались…

Ночью Мотка вышла к берёзе с глиняным черепком, до краёв наполненном молоком. Зашептала:
- Эй… Как тебя? Иди сюда…
Но никто не подходил.
Девочка долго стояла, звала и вглядывалась в ночные тени. Потом оставила под берёзой свою черепушку и пошла назад к костру.
«Духи – они такие. Они зря показываться не будут. Это мне повезло, что я его заметила. Видать, молоко любит. В лес побежал. Ишь… какой. Значит, лесной дух. Лесовик… Вот бы с ним подружиться. Чтобы никто даже не знал… Он бы пригодился…».

- Первый леший появился давным-давно… Говорят, где-то в наших краях, - закончил Баюн свой очередной рассказ.