Скотобойня

Утро начинается как всегда. Будильник на моём айфоне играет весёлую мелодию. В воздухе — запах свежесваренного кофе из новой дорогой кофеварки DeLonghi.

Я не сразу выбираюсь из постели. Беру телефон, сбрасываю все пришедшие за ночь сообщения, пролистываю ленту. Только потом иду на кухню. Там меня ждёт — в одном лишь нижнем белье La Perla, или, может, Versace? — моя новая девушка Кристина. Она сидит на стуле, подложив одну ногу под попу, пьёт кофе и листает TikTok. Я плюхаюсь в кресло неподалёку, наблюдаю. Она выглядит безупречно. Смотрит на меня, улыбается и продолжает скользить пальцем по экрану. Через секунду, будто что-то вспоминает, поворачивается ко мне: — У тебя какой айфон?

Я улыбаюсь и молчу. Прекрасно понимаю, на что она намекает. Я бы сейчас её трахнул, если бы не опаздывал на работу.

На работе мой лучший друг Костя донимает меня весь день. Наш тимлид уходит, место пророчат мне. — Не теряй времени, действуй, — твердит он, будто заклинание.

Я киваю, но внутри пусто. Я хочу только кофе. Кофе и тишины. Костя не замечает. Он говорит быстро, сбивчиво, будто боится не успеть сказать что-то важное. Сыплет аргументы: «Ты же лучший», «Если не ты — кто?» Я слушаю, но его слова проходят мимо и растворяются в шуме кондиционера.

В обед он переключается: — Нужно свою компанию открывать, — говорит он с горящими глазами. Он рисует схемы на салфетке, чертит графики, пишет цифры.

Его слова становятся фоном. Я слышу их, но они не имеют никакого веса. Я молчу. Он говорит. Хочется пролистать его, как ленту в инсте. Так проходит весь день.

Вечером мы сидим в баре. Второе пиво уже наполовину пустое. Костя вроде бы успокоился.

— Как дела с Кристиной? — спрашивает он. Я делаю глоток, тяну время.

— Тебе зачем?

— Интересно.

Я молчу. Он ждёт.

— Телефон новый хочет, — наконец говорю.

Костя хмурится.

— И всё? Я не это имел в виду… как у вас в отношениях?

Я резко поднимаю глаза. Смотрю на него так, будто он перешёл границу. Он понимает.
 
— Она классная, — произносит тихо, словно оправдывается.

Я откидываюсь на спинку стула.
 
— Жди пока, — сухо бросаю.

Пауза. Мы оба молчим. Шум бара давит на виски, музыка звучит слишком громко, голоса вокруг сливаются в гул.

Костя меняет тему: — Надоело всё. Хочется всё бросить и улететь. На необитаемый остров. Жить в хижине. Варить кофе в турке на костре. Смотреть закаты.

Я усмехаюсь: — Кристина с тобой не поедет. Там сеть не ловит.

Он качает головой. — Иди ты, — мягко отвечает. — Давай виски?

Я не отвечаю сразу. Он не ждёт. — Как твоя новая кофемашина? — спрашивает и тут же, не дождавшись ответа: — Видел новую М-ку?

— Ерунда. Мне не нравится, — говорю сухо.

Он продолжает говорить. Слова льются, но я их не слышу. Мои мысли уже далеко: тропический остров, пальмы, океан, тишина.

Я думаю о том, что Костя прав — нужно бросить всё и улетать. Но не сейчас. В старости.

Сейчас нужно заработать денег, трахнуть ещё десяток девушек, потом уже можно. А старость — это когда? Шестьдесят? Поздно. Пятьдесят? А если не доживу? Времени мало. Я ещё планирую повышение, потом свою компанию открыть. Но тогда мне будет больше пятидесяти. Нет, так я опоздаю на остров.

Я смотрю на Костю. Он говорит. Он живёт в будущем. Я живу в пустоте.

Размышления тянутся, слова Кости растворяются в шуме бара… и вдруг я уже дома. В постели. Шёлковое бельё Frette холодит кожу. Я не помню, как оказался здесь.

Из-под одеяла показывается голова Кристины. Она вытирает рот тыльной стороной ладони и улыбается:
— Айфон гони! — говорит она и перекатывается на свою сторону кровати.




Утро. Я разглядываю надпись на туалетной бумаге — Veiro Classic. Для меня не имеет значения, какой бумагой пользоваться, но моя бывшая девушка сказала, что бумага у меня дрянь, и с тех пор я покупаю только эту. Беру телефон, сбрасываю ненужные сообщения. Одно цепляет взгляд: от Кости. «Меня забрали. Адрес участка...». Я немедленно нажимаю кнопку смыва.

— Перебрали мы вчера, брат. Ничего не помню, — Костя сидит грязный и помятый на лавочке в сквере, я сижу рядом. — Надо на работу позвонить, сказать, что не приду, — бормочет он.

Мимо проходит симпатичная девушка, брезгливо смотрит на Костю. Я улыбаюсь ей. Она не отвечает и идет дальше.

Мы прощаемся. Костя садится в такси, я иду пешком к офису. На светофор смотрю только, когда слышу визг шин. Красный человечек горит.

На несколько секунд — невесомость. Я не чувствую ни рук, ни ног. Обрывок моего лучшего галстука Brioni болтается рядом с лицом, как обрывок жизни. Не моей. Чужой жизни.

Внезапно невесомость исчезает, и я приземляюсь в кромешную, неосязаемую темноту. Я пытаюсь вдохнуть — но не могу. Я пытаюсь открыть глаза — и понимаю, что они уже открыты.

Вокруг тьма. Только тьма.




Два фермера пасут стадо на краю поля. Две коровы всё время отбиваются — то уходят к зарослям у старого оврага, то задерживаются возле деревьев.

Во время кормёжки всё стадо сбивается в кучу, жует, мычит, толкается. Но две упрямые коровы едят лишь немного и снова отворачиваются, уходят в сторону.

Стадо начинает нервничать: коровы переступают с ноги на ногу, мычат громче, теснят друг друга. Беспокойство быстро распространяется — ещё несколько голов пытаются отбиться следом за двумя непослушными.

Фермеры переглядываются. Один свистит — подбегают собаки. Собаки обходят стадо, подталкивают коров обратно к кормушкам. Животные нехотя подчиняются: одна за другой возвращаются, снова жуют зерно, постепенно успокаиваются. Гул мычания стихает. Возвращается даже одна из упрямых.

Но вторая остаётся в стороне. Она стоит неподвижно, мотает головой, будто спорит с людьми и со всем стадом. Её глаза блестят, в её взгляде читается вызов.

Фермер, устало глядя на упрямую корову, тихо произносит, обречённо: — Безнадёжно. Хватит это терпеть.

Вечером стадо возвращается с пастбища. Все коровы идут привычным маршрутом, шаги их ровные, будто подчинённые одному ритму. Но её отделяют, уводят в сторону.

Она идёт медленно, будто понимает, куда ведёт эта дорога. Корова не умеет читать, но в её взгляде — ясность и печаль, словно она всё же смогла прочесть надпись на вывеске над входом в здание.

Стадо идёт дальше, не оглядываясь. Фермеры молчат. За одинокой коровой с грохотом захлопываются ворота. В тот же миг небо рассекла молния, и её холодный свет выхватил из темноты надпись над входом: «Скотобойня». Буквы вспыхнули, словно приговор, и тут же растворились в густых вечерних сумерках.