Брахман 21

Ограда была приличная во всех отношениях, кресты, если не придираться, тоже заслуживали уважения, вместо травы росли цветы.
 
– Вот, – вздохнул Виктор. – Что значить за могилами следят…

– В этом году ещё не был – весна была такая водянистая, что и на Троицу мне не попасть было, так что всё с прошлого года. Где руками, где ногой, где химией, – Алексей опустился на лавочку между могил. – Вот и моё место. Давай, открывай скатерть-самобранку. – И пока Виктор возился с жидкой снедью, не вставая успел поправить венки и прополоть цветы.
 
– Вот так будет лучше. Давай разливай и дваливай.

Помянули, помолчали.

– Слушай, Лёш, а как твои родители относились к тебе потом? Понятно, что любили, но ведь не только.

– Любили, били и ревели, когда били. А что им оставалось делать, потому что что делать они не знали, а делать надо было срочно: подворотен много, а мне хватит и одной замёрзнуть.
 
– А ты?

– А что я, если они не знали, что делать?

– Ну, ты-то к чему-то стремился?

– Стремился. В госпиталях. Так что домой приехал без надежды.

– Бедные родители…

– А вот это я понял уже поздно, а тогда я себя считал бедным, несчастным, заслуживающим всего. И лишь потом понял, что моя беда не беда… Ты, Виктор, заметил, что от твоих деда с бабкой до моих родителей совсем не далеко? Шли долго, да прошли мало, а ведь я тебя старше-то на три года. Тебе ещё что-то надо про родителей рассказать? И скажи, какой они грех совершили, чтобы так мучаться? Какой я грех совершил, я знаю: я ничего кроме себя не видел, даже после смерти отца не понял, а потом и мать потерял. Только потому, что ничего корме себя не видел. Может быть, и девчонки на меня смотрели сначала, а потом, конечно, смотреть было нечего. Вот так меня жизнь наказала миной этой…
– Слушай, Лёш, а может быть, ты зря на жизнь грешишь? Может быть, Бог дал тебе шанс миной этой что-то кроме себя увидеть? Ведь учили-учили вас в учебке что под ноги и не только смотреть надо, а ты урок не выучил, потом Он дал шанс тебе покаяться, и ты тоже им не воспользовался.

– Тебе легко говорить.

– А что ты про меня знаешь если так судишь?
 
– Ну и расскажи…

– Мы сейчас твоих родителей поминаем, – Виктор протянул стопку. – А ты хотел бы заметил, что за всё время было три звонка в первое утро, когда я трубку не взял, а сам ни разу никому не звонил. Так что, Лёша, хоть и руки-ноги у меня целы, это ещё ни о чём не говорит. У меня своя «мина» и даже не одна, так что не завидуй.
 
– А меня батя в пятом классе отучил завидовать. Кололи мы дрова. Точнее, я укладывал, а он колол. И колол так легко и быстро, а укладывать так было тяжело… ну, он и дал мне колун по моей просьбе. Быстро научил и не завивать, и не судить о том, чего не знаешь. Давай-ка ещё по одной помянем всех усопших да пошли: со мной топать долго…