Однажды в... СССР. Глава 23

                ———————————————-
В то весеннее субботнее утро они снова подрядили знакомого частника на «Москвиче» и к открытию толкучки были уже на месте.
Пацаны заняли свой обычный пост в стекляшке, только теперь она звалась не «Мороженное», а «Кафе «Ромашка». Заказали по стакану чая с бутербродами и стали наблюдать.
Вот Вера медленно плывёт по центральному проходу, дошла до конца, возвращается назад. Приближается к центру толкучки и вдруг — раз … взмахнув правой рукой, как подбитая птица крылом, исчезает, будто втянутая невидимой силой в боковой проход.
Ян первым, а за ним и Глеб с Мишкой пулей вылетели из кафе, домчались до бокового прохода, свернули и…  в их души будто пыхнуло огнём.
Три дебелых качка в спортивных костюмах с надписью «Охрана», скрутив Вере руки за спину, тащили её в конец прохода.
Услышав за спиной топот, качки обернулись. Намерения приближавшейся троицы не оставляли сомнений. Один спортсмен продолжал удерживать Веру, а двое других спокойно направились навстречу друзьям. И Мишка сразу понял — тут легко не будет.
Он отбежал вправо и жестом поманил к себе носатого парня со шрамом на лбу. Тот, ухмыльнулся:
— Иди ко мне, заморыш. Тебя давно не били, узкоглазый?
Он не успел договорить, как Мишка с разбега прыгнул, целя ногой в голову, но был отбит и полетел на землю, перекувыркнувшись и вскакивая на ноги.
— Ого, так ты ещё и акробат! — и парень налетел на него, как стеновой таран, но Мишка увернулся, и тяжёлый кулак просвистел над его головой. В тот же миг Мишка локтем пробил прямо в подмышку охранника — одно из самых чувствительных мест, как учил его дед.
И правда, качок замер, скорчившись от боли, но Мишкин удар в голову сблокировать успел. И тут же зарядил серию ударов по корпусу Мишки — как отбойным молотком сработал.                Отлетевший и потерявший дыхание Мишка увидел, как третий охранник бросил Веру и вдвоём с напарником прижали Глеба с Яном к стенке, причём лицо у Яна уже в крови.
— Нунчаки! — заорал Мишка, первым выхватывая свою дубинку их-за спины.
Удар — и несущийся на него кулак превратился в клубок раздробленных костей. Удар ногой в напрягшееся колено — хруст, крик боли и туша качка грохнулась на землю.
«Осталось двое», — промелькнула мысль, — но двое против двух». Он видел, как не успевший достать дубинку Ян был сбит с ног и лежал не двигаясь.
Дубинке же Глеба не суждено было сыграть свою роль. Качок перехватил его руку, отбил, и сжал Глеба в железных объятиях. Но тот подпрыгнул, извернулся и с силой вонзил свои зубы в шею охранника, прокусив её до крови и рванув на себя, как будто хотел вырвать кусок мяса.                Противник взвыл и выпустил Глеба, а тот со всей силы ткнул ему дубинкой в пах. Качок сложился и тут же, получив мощный удар в затылок, молча ткнулся в землю.
А на Мишку уже надвигался рыжий охранник, разделавшийся с Яном. Увидев, как сзади к тому уже подбегает Глеб, Мишка стал отходить, побежал и вдруг резко развернулся и полоснул дубинкой набегавшего врага по лицу раз и второй. Качок умылся кровью, затормозил, закрыв лицо руками, и тут сзади на него обрушилась дубинка Глеба. Охранник изогнулся и осел на землю.
Над Яном хлопотала Вера. Он пришёл в себя, но идти не мог. Глеб с Мишкой подняли его и, взвалив на плечи, понесли к выходу из толкучки, оставив охранников в боковом проходе.
— Скорее, — торопила Вера, — пока нет мусоров. Скорее.
А по дороге домой она невольно вспоминала детали этой страшной битвы:
«Нет, не зря поставила на этих пацанов, не зря я к ним прибилась. Что было бы, если б не спасли они, не выручили от этих обезьян?! На хор пустили бы? Так это пол беды. А если бы заставили ответить за барыг? И всё, и мне хана. Тюрьма надолго. Кто ж настучал? Да, срисовали все-таки, уроды. И тут моя промашка — расслабилась. Нельзя было сюда вертаться. Идиотка! Но ничего.  Учтём.  Ведь на ошибках учатся. А Яна жалко,,.  Хороший хлопец.  Хотя бы не сломали ему что-нибудь…»

Нет, пронесло. И в этот раз руки-ноги, да и всё остальное у Яна были целы.  А вот избит он был так, что живого места не отыскать. Глебу с Мишкой тоже прилично досталось, но не так, как Яну. И поэтому они и вместе, и по одному не вылезали из квартиры Яна, стараясь облегчить его страдания.
 А тёте Тусе сказали, что, мол, напали хулиганы. Пришлось обороняться. Когда на внутреннем разборе драки их сенсэй, в конце концов, признался: «Ну что я вам скажу, браты. Скажу, как есть. И на старуху бывает проруха», — Ян с Глебом понимали — это признание дорогого стоит. А вывод один — над боевым искусством им предстоит ещё работать, работать и работать…
                ————————————————–------
Прошло пару недель.
И хоть с телесной болью Ян давно уже распрощался, в душе страдал и маялся немилосердно! А повод для этого имелся вполне основательный — ОНА преследовала его везде: дома, в школе, на голубятне, на улице и, даже, в уборной!       
Везде он видел её образ и слышал её волнующий голос!
Ян был уверен, она знала, что он мучается, знала!.. Но в то же время ничего, чтобы разрешить ситуацию, не делала.
Чего он ждал от неё?!.. Понимающего взгляда?.. Ободряющего слова?.. Нежных прикосновений?.. Или, может, признания в любви?.. Да, чёрт возьми! Да!.. Всё вместе!..  Он просто влюбился, как последний дурак, и это оказалось так нестерпимо мучительно больно!
Больно, когда она улыбается Глебу! Больно, когда она мило болтает с Мишкой! А что ему? Лишь чуточку тепла, но этого ничтожно мало!.. Ему надо гораздо больше! А она – ещё та лицедейка!.. Точно лицедейка! Знает, что Ян влюблён, и играет с ним, как с мячиком: захочет — приблизит, захочет — отбросит. Всё, хватит! Нужно расставить точки над И! Чёрт, почему именно над И?! Может, над А?! Над О?! Над всеми буквами расставить эти чёртовы точки!
— О чём ты думаешь?, — Вера взяла его за руку.
— Что? — он очнулся от своих мыслей. Оглянулся вокруг – они вдвоём сидели на скамейке.
Вечерело, одинокие прохожие проходили мимо, спеша домой.
—Вера! — он повернулся к ней, —Я давно хотел тебе сказать…
Если посмотреть со стороны, он был очень серьёзен, она, напротив, мило улыбалась, будто играла с ним…
— Вера!
Она, конечно, знала, что он хотел сказать. Знала, что он страдает… Но, господи-боже, она ведь — женщина!.. И потому ей так приятны эти игры, непонятности и недоговорённости…
— Не нужно ничего говорить, — она погладила его по руке. — Слушай, а ты знаешь, мать сегодня укатила к тётке в село. Аж на два дня. Так это…  Хочешь, пошли ко мне?
Он совсем не ожидал этого! Почему? Это что, интерес? Снисхождение?.. Или, может, жалость?..
— Я? Конечно, хочу! Так может сбегать за вином? — он поднялся со скамейки.
—  Идея неплохая! Давай!  Я подожду тебя дома.
Магазин был открыт, но, как назло, ни одного подходящего мужика рядом… И магазин вот-вот закроется… Явиться без вина – получится, что он болтун!
И тут из-за угла — спасение — мужичок! Мятые брюки заправлены в кирзачи, линялый пиджак, застёгнутый на единственную пуговицу надет на голое тело. Изрядно помятое лицо и в губах потухшая папироска.
-— Извините! Вы не купите мне бутылку вина? У меня сегодня день рождения! — получилось совсем не по-взрослому, вроде как, проскулил. — А сдачу себе заберёте!
Мужик, руки в брюки, приостановился, оглядел пьяненьким взглядом Яна сверху вниз, и, не вытаскивая цигарку изо рта, насмешливо спросил:
—Как звать, малой?
—Ян!
Мужик сощурил зенки, воззрился на Яна и повторил:
—Ян?.. - Хмыкнул… — Эээ, или поляк или еврей!.. Поляков здесь отродясь не водилось, значит, еврей, — и заулыбался во весь свой беззубый рот, видимо радуясь своей смекалке. — Ян, а что, евреи тоже бухают? — захихикал мужик, поглядывая на Яна.
«Да пошёл ты!», — подумал Ян и повернулся уходить.
— Эй, стой!, — мужичок явно не хотел терять заработок— Обидчивые все!.. Давай бабло!
Ян мигом вернулся, вытянул из кармана брюк мятый трояк и протянул благодетелю:
— Спасибо, дядя!
Мужик взял трояк, зачем-то понюхал его, повертел туда-сюда:
— На «Агдам» хватит! Жди здесь, — и исчез за дверями гастронома.
Вернулся быстро:
— Два шестьдесят, — протянул Яну бутылку. — Сорок копеек – мои по уговору.
Ян взял бутылку, сунул её за штаны, сверху прикрыл рубашкой:
— Спасибо! — и бегом к своему счастью.
— И кто сказал, шо евреи не пьют?! Ещё как пьют, — сам себе пробормотал мужичок и довольный пошёл восвояси

Вера обитала с матерью в этом же доме и тоже в двушке – совсем как Ян с мамой.
Он шёл к ней из магазина и накручивал себя.
«Она называет свою маму – мать! Почему не мама, как я?!.. Мама и мать!.. Есть разница!.. Да, она, всё-таки, жёстче, чем я… выходит, мы мыслим по-разному. И вообще я – душевнее что ли… хотя должно быть наоборот… Значит, она сильнее? Это плохо, если так… И как себя с ней вести?.. Что говорить?.. Или не нужно говорить? А сразу же обнять и поцеловать!.. Нет, лучше сначала выпить вина…”
Он поднялся к ней на этаж и дотронулся до звонка. Она открыла сразу, как будто ждала, в халатике выше колен! Боже, он не мог оторвать глаз от этих пухленьких коленок! Она поймала его взгляд, мягко взяла за руку и потянула к себе… Он не ожидал этого и чуть не упал в её объятия… Она встала на цыпочки, обхватила его голову руками и поцеловала… Скорее даже не поцеловала, а дотронулась губами до его губ. Одно мгновение… совсем одно, но, чёрт, как это было волшебно. Вера прижалась к нему и вдруг резко отстранилась:
— Что это?!
Он понял. Задрал край рубашки и вытащил бутылку вина. Девушка засмеялась:
— Иди на кухню, там в буфете стаканы, а я в душ.
«В душ?! Это же просто обалдеть можно!»
 Он прошёл на кухню, водрузил «Акдам» на стол. А вот и буфет, открыл дверцы: точно, стаканы здесь… Царапнуло вдруг по душе — как-то у неё так запросто звучит: я в душ! И что же это значит?  Как будто не в первой! Как будто всё по схеме, по порядку… Одёрнул себя: «Хватит фантазировать! Может и ничего не будет…»
Пошёл в комнату, в ней диван и напротив стенка, забитая фужерами и другой посудой. Телевизор цветной и ковёр на полу. Самое главное тут – диван! Ведь после того, как она выйдет из душа, и они выпьют портвейна на кухне … неужели на этот диван? А потом…
Ян присел.  Похлопал по дивану ладонями, затем погладил, как бы приноровляясь к нему, как-то он примет чужака… Огляделся – всё, почти, как у них дома: две комнаты, кухня, маленький коридор с вешалкой. Крохотный сортир и через стенку – ванная комната. Вспомнил вдруг, что у них между туалетом и ванной комнатой в стене, на самом верху, есть небольшое оконце… Оконце-не оконце, так себе отверстие, что и голову не просунуть.
Ян встал с дивана и, стараясь не шуметь, подошёл к двери в туалетную комнату. Взялся за ручку: скрипит-не скрипит?.. Медленно открываем… Вроде не скрипит… Точно, у них тоже такое оконце.
 Не сознавая, что он делает, встал на унитаз сначала одной ногой, затем второй, медленно выпрямился и очутился лицом у самого отверстия, за которым… она… голенькая… совсем голенькая… Помедлил чуть… И очень осторожно, стараясь не шуметь, одним глазком заглянул туда!.. Вера стояла спиной к нему и поливала себя водой из душа.
Ян перестал дышать!.. Он смотрел на неё и не мог наглядеться! Она была —само совершенство! Фигура — как испанская гитара!
 «Да, это подло подглядывать! Ну и режьте меня после этого! Плевать на весь мир и его законы! Но рано или поздно я буду обладать ею! И… как же она прекрасна!»
Он пожирал её глазами, и эта нагота сводила его с ума. Теперь это его тайна — запомнить этот образ, чтобы день за днём воскрешать его в памяти и наслаждаться…
Вера закрыла кран и наступили тишина! Яну вдруг стало страшно – если она его услышит или почувствует – это будет таким позором! Он, словно Гойко Митич — индеец из кинофильма, превратился в бесшумную тень. Мягко соскользнув на пол, он чуть приоткрыл дверь, беззвучно просочился в узкий проём и прошмыгнул на кухню. Плюхнулся на табурет и только тогда выдохнул.
— Ты ещё на разлил?! — Вера с распущенными и ещё мокрыми волосами, в этом коротеньком халатике, была желанна до умопомрачения, хотелось схватить её и повалить на пол прямо здесь.
— Ладно, жених, я сама, — она вытащила из ящика стола нож, ловко обрезала по кругу пластиковую пробку и разлила вино по стаканам.
"Она сказала – жених! Как это понимать?!.. «
— Пойдем в комнату, я включу телек, — не дожидаясь ответа, она встала и отправилась в комнату. Она вообще всё решала сама.
Ян схватил стаканы с вином и поспешил за ней. Пока она была к нему спиной, он понюхал вино и тут же скривился: «Вот гадость! И как его пьют!»
 Вера нажала кнопку на телевизоре, загорелся экран, и Ян увидел саркастично улыбающегося Бормана, рассказывающего что-то весёлое не в меру серьёзному Штирлицу.
— Будем?! — Вера дотронулась стаканом до стакана Яна и резво опрокинула содержимое в свой очаровательный ротик. От удивления его глаза широко раскрылись.  Вера уловила его взгляд и рассмеялась:
—Я, когда в школе училась, мы с классом на каникулах ездили в комсомольско-молодёжный лагерь. В селе у местных бормотуху покупали, там я и научилась; пей, давай, — почти приказала она.
Ян зажмурился, влил в себя мутную жидкость и сразу скривился, будто прыщавую жабу проглотил. Ничего более гадкого он никогда не пробовал! И как людям это нравится.
А Вера тем временем наливала ещё по одной:
—Давай, герой!
Они снова выпили! Ян вдруг почувствовал лёгкое головокружение. Теперь оно не было неприятным, напротив, оно поднимало настроение и смещало границы дозволенного.
Он ощутил прилив настроения и взглянул на Веру – она показалась ему ещё красивее, ещё шикарнее. Он придвинулся к ней совсем близко, наклонился и прислонился губами к её коленке, не закрывая глаз –  хотелось видеть, что он делает.
Коленка, как ему показалась, аж светилась нежно-розовым светом; это изумило и вместе с тем восхитило его. Ян почувствовал её руку на своей голове, она взъерошила ему волосы. Значит ей нравится, то, что он делает. Конечно, Яну самому это нравилось! Вера откинулась на спинку дивана и вытянула ноги. Ян возликовал: «Вот это да! Ведь это же почти легла! Она принимает меня!»
 Для него это было сигналом для большего, чем наслаждаться розовой коленкой. Он оторвался от коленки и посмотрел на Веру. Она запрокинула голову и лежала с закрытыми глазами. Ему показалось – она глубоко дышит, почему-то именно это ещё больше возбудило его.
 Он подумал, пора прикоснуться к… Тому, о чём мечтает каждый парень и фантазирует об этом на уроках, или в тесном автобусе, или по ночам в своей кровати и… мучается, потому что ещё ни разу не доводилось ему увидеть, прикоснуться и, самое главное, поцеловать эти нежнейшие места Евы, дочери Бога!
Он медленно расстегнул две верхние пуговицы её халатика и… Вот они.. Господи, не даром все парни мечтают увидеть такое чудо, теперь он точно знает каково оно! Два бархатных персика, крепких, но нежных, не больших и не маленьких, а вот, то, что надо – как раз умещающихся в руку; вершину которых венчают нежно-каштановые бугорки, похожие на ещё не распустившиеся почки деревьев! Ян осторожно провёл пальцами по этим шелковистым персикам… Какое счастье!.. Высшее наслаждение видеть их и прикасаться к ним… И ещё раз… И ещё… Что это?!.. Бугорки прямо на его глазах увеличились  и  стали более плотными… Волшебство…
Внезапно ему невероятно захотелось прикоснуться губами к зовущим его бугоркам, и он, припав к одному из них, стал целовать его мягко, едва ощутимо, как будто знал, как нужно это делать, и это знание было с ним всегда. Второй же бугорок он изучал рукой, вернее, пальцем, выписывая круги вокруг сосочка, то удаляясь от него, то снова приближаясь, совсем как опытный любовник, уверенный, что сможет возбудить её до сказочных пределов.
И точно, Вера изогнула спину, как кошка, которую гладит любящий хозяин, и постанывала, совсем не громко, так, как стонут от наслаждения, но не от боли…
В хмельной голове Яна промелькнула мысль, что он, наверное, мог бы часами целовать и ласкать её грудь, и ему нисколечко это не надоело. Тем более он видел, как Вера балдеет от его прикосновений, и от этого ему было вдвойне приятно…
Вдруг Вера словно очнулась от забытья, потянулась к ему ремню и начала быстро и судорожно растёгивать его; Ян никак не ожидал такого поворота; опешил, нет – обалдел совсем – ведь это то, чего он ждал, но всё равно страшился. И столько раз он строил план, как это случится.
Но всё опять сложилось по-другому, ведь он совсем не ожидал её инициативы, ведь здесь мужчина — он…                Ян вдохнул побольше воздуха, как перед прыжком в воду и… закрыл глаза… Он чувствовал, как она всё-таки умудрилась расстегнуть ремень, как долго возилась с пуговицами штанов — видимо тоже волновалась или просто была пьяна. Как, наконец, сдёрнула с него штаны вместе с трусами и… замерла… Да, он ясно понял, что она замерла, но глаз открывать не решался.
И вдруг…  она захохотала!..                Захохотала! Да ещё как! Над чем?!.. Что с ним не так?!.. Сдавило грудь — и стало страшно.  Нужно открыть глаза и — тоже страшно…
 А она смеялась и смеялась, не стыдясь его, и это так было похоже на неё, его Веру, которую он так любил и ревновал к любому столбу.
И тут он, наконец, услышал слова, прорвавшиеся сквозь смех:
— Так ты обрезанный?! Вот это цирк! Я знала, ты — еврей, но и подумать, не могла, что вас до сих пор обрезают! Обрезанный блондин! — и снова смех!
     Как кипятком ошпарила! Ах, сука! Он открыл глаза и со всего размаху хлестнул ладонью по её смеющемуся лицу.
Получилось сильно, от удара её отбросило к спинке дивана… Не глядя на неё, он подтянул штаны и вылетел из квартиры…

На улице давно стемнело. Небо заволокло тучами, по всему видать – к дождю. К матери домой — обломно. Хотелось побыть одному.
 “На голубятню, там сейчас никого! Успеть до дождя!.. Бежать от этого позора! Дура! Сука!.. Зачем она так! Стерва! Ненавижу!”
Он бежал и бежал, и его лицо становилось мокрым, то ли от начавшегося дождя, то ли от набегающих слёз.
“Точно дед говорил: они нас никогда не поймут. Никогда! Для них мы были, есть и будем — чужые! Стерва!” 
Вот и рощица – за ней голубятня!
— Эй, красавчик!
Кто там в темноте? Остановился! В рощице – самодельный стол и пару таких же скамеек, мужики из старых досок сколотили. Лучше места и не придумаешь, когда охота с корешами выпить, да так, чтоб свои бабы не видали.
— Иди сюда! Бухни со мной!
Подошёл. Галка-давалка собственной персоной, хмельная уже. И перед ней бутылка на столе, а стакана нет, значит из горла квасит; вместо закуски – пачка «Примы».
—Ты чего так поздно на голубятню собрался? День с ночью перепутал? Давай, садись сюда!
Ян уже хотел было пройти мимо, но представил, что будет сидеть один, как сыч, и клясть Веру, себя и всю свою жизнь. И от этого ему стало ещё хуже:
“Да пошло оно всё!”
Решительно подошёл, подсел к Галке и взял в руку бутылку:
 “Вот чёрт! Опять “Агдам!.. С ума все что ли посходили?” — и приложился к горлышку…
— Э-э, хорош, малыш! — Галка вырвала у него бутылку, — Мне не останется, — и тоже приложилась.
 В этот раз Ян не почувствовал ни горечи портвейна, ни его отвратного запаха, и его это удивило. Налили бы ещё – ещё бы выпил – видать от настроения зависит. А настроение было — паршивей не придумаешь.
— Давай, закуривай, —  Галка протянула пачку. Ян не курил, но назло самому себе не отказался.
Галка чиркнула спичкой, и они закурили. Согнувшись в три погибели, Ян зашёлся кашлем. Но Галка не стала смеяться, как Вера когда-то, а принялась стучать кулаком по его спине.
 “Вот добрая душа!” — благодарно подумал Ян. Откашлявшись, он положил руку ей на плечо, получилось, вроде обнял. И она восприняла это, как призыв к действию.
 Пьяно ухмыльнувшись, Галка с проворностью кошки, взобралась к нему на колени. Вышло, что оказались лицом к лицу так близко, что палец между ними положи — не пролезет.
 Неожиданно она впилась в его губы, а рукой, сноровисто нащупав пуговицы на его ширинке, в момент расстегнула их, (вот это опыт!), и просунула руку ему в брюки.
Странно, но Ян не оттолкнул её — она вдруг показалась ему близкой и своей.            К тому же, сама того не подозревая, она могла помочь ему. Помочь отомстить. Отомстить стерве по имени Вера! И, как оказалось, “мстить” она умела.
Галка мягко охватила пальцами его восставшую мужскую плоть и стала ритмично двигать рукой. Этого оказалось достаточно, чтоб Ян в минуту достиг пика. Так раньше бывало дома, когда ему приходилось снимать напряжение на своей кровати, предаваясь эротическим фантазиям, как и другим мальчишкам его возраста…
 При этом Галка руку не убрала, а даже помогла ему до конца насладиться актом, и это действо её тоже возбудило. Она встала, схватила недопитую бутылку, пачку сигарет и скомандовала:
— Погнали на голубятню!, — и не дожидаясь ответа, нетвёрдою походкой отправилась туда, куда её никто и никогда не приглашал.
 Ян, тоже встал, застегнул брюки, и поспешил за Галкой, сам не зная, зачем. Электричества на голубятне не было, обычно вечером они жгли свечу, поэтому подниматься по шаткой лестнице приходилось в полной темноте. И если Яну было всё давно знакомо, то Галка пару раз чуть не свалилась с лестницы. Наконец, они добрались до двери и вошли в помещение.
— Ни хрена не видно, — шёпотом высказалась женщина, как будто боялась, что её кто-то может услышать. Ян знал, что слева стоит диван и просто толкнул её на него.
 Ему вдруг показалось, что это не Галка на диване, а сама Вера. Он так в это поверил, да и «Агдам» бушевал в голове, что даже задрожал от гнева, будто это и впрямь была она, Вера, так грубо, и ни за что, осмеявшая его.
 Он ухватился за Галку двумя руками и перекинул её на живот. Задрав платье, он грубо сорвал с неё трусики, так же торопливо расстегнул штаны и, наклонившись… вошёл в Веру-Галку, как будто делал это всю жизнь!                Он имел её жёстко и сильно, будто специально хотел причинить ей боль.
 Но ей как раз вот так и нравилось. К тому же Ян в пьяном угаре, представляя смеющееся лицо Веры и невольно добавляя к соитию всё больше и больше эмоций, громко выкрикивал: «Сука!.. Стерва!..» 
 Освободился он снова быстро, слишком много энергии накопилось.
 Но Галке было мало. Дав ему передохнуть, она сначала нежно поласкала его,
а убедившись, что он вновь готов, мягко уложила на спину, и, взгромоздившись сверху, плавно и ритмично закачалась на нём.

— Здрасте, тётя Туся, а Ян дома? — Вера, кротким взглядом девочки-скромняшки смотрела на его маму.
— Здравствуйте. вы, кажется, тоже в этом доме живёте? — Эсфирь считала, что ко всем незнакомым людям нужно обращаться на «вы».
— Да, мы вдвоём с мамой живём. Меня Верой зовут.
Туся с интересом разглядывала эту красивую девушку с хорошей фигурой и пышными, рыжими волосами. Пронзительно-умный взгляд и умение себя вести, добавляли ей баллов. В такую запросто влюбиться можно…
Вместе с тем, тётя Туся чувствовала, что Вера далеко не та, кем хотела казаться. Очень неприметный и неуловимый, совсем не бросающийся в глаза скрытый темперамент, выдавал в ней сильную личность. 
И то, что она сейчас разыгрывает из себя простушку, ещё более уверило Тусю, что перед ней молодая кошечка, умеющая в нужный момент становиться разъярённой тигрицей… Интересно, неужели же Ян в неё втюрился?
— Рада знакомству, Вера! К сожалению, его нет дома. Видимо, с друзьями на голубятне.
— Спасибо, извините, — Вера была сама невинность. Она вышла во двор. Села на скамейку и закурила.
«Некрасиво с Яном получилось. Нехорошо. Дёрнул же меня чёрт засмеяться в такой момент! Теперь будет дуться, избегать встреч, ещё, пожалуй, и из команды свалит… Детский сад, да и только!.. Нет, надо это исправлять!»
 Она резко встала, бросила недокуренную сигарету на землю и решительно направилась к голубятне… Пока шла, продумывала, что скажет ему — он мальчик чувствительный, и слова надо подобрать соответствующие. Ну, ничего. Найдём. Плюс пару поцелуев, и никуда он не денется!..

Она увидела их, когда они поднимались на голубятню. Его Вера узнала сразу, а, вот, кто поднимался по лестнице перед ним, не различила — слишком темно. Но однозначно — не парень. Ого! Решила подождать…
Вот они поднялись по лестнице… Взвизгнула дверь – значит, вошли… Подождала ещё пару минут и, мягко ступая, чтоб не заскулили эти чёртовы ступени, начала медленный подъем.
Но далеко не ушла — её остановил характерный скрип старого дивана.
Вера даже рот приоткрыла — она никак не ожидала, что Ян на такое способен…
Хотя… И пощёчина, которой он её одарил, тоже была неожиданной. До сих пор щека пылает… Как говорится, в тихом омуте…
Вера усмехнулась и вдруг услышала: «Сука! Стерва!» 
Ого! Ян открывался ей совсем с другой стороны! Ай да Ян! И женский стон: «Давай, блондин! Ещё! Ещё!»               
 «Ух ты!» — Она узнала этот голос — Галка-давалка!.. Как она сразу не догадалась! Вот тебе и Ян! Застенчивый тихушник. Только недавно целоваться его учила, а он, оказывается, тот ещё Казанова!
 Вера постояла… Эмоции потихоньку таяли… Всё, что сейчас происходило на голубятне, показалось ей таким нелепым, таким смешным, что она чуть-чуть не рассмеялась.
«Быстро же ты утешился, мой милый! А какими глазками на меня смотрел, будто в любви мне клялся. В любви до гроба. И кому же теперь можно верить? Да, все они просто козлы и кобели паршивые, и пользовать их надо на всю катушку!» — скользнула мысль.
Потирая всё ещё ноющую от удара щёку, она спустилась с лестницы и исчезла в темноте ночи...

                ——————————————-