Главы с 10 по 12 начало см. ниже

Глава 10. Женитьба Спирина
Женился Спирин на польской социал-демократке из дворян, свела их совместная работа. Участие сначала в организации подпольной типографии, затем в составе «транспортной» группы - контрабанда запрещённой литературы. Близость их случилась спонтанно, нежданно для обоих, а вскоре после этого его арестовали, и, назвавшись невестой, пришла она к нему на свидание. Прожили они, если совместную революционную деятельность назвать можно семейной жизнью, без малого семь лет. Ванда в отличии от многих тогдашних революционерок не была противницей детей, и было их двое у них – два мальчика. Жили, может быть, следуя накатанной колее и дальше, но Спирина в двенадцатом году как одного из руководителей транспортной подпольной группы отправили за границу. Лично нужно было обсудить провоз нелегальной литературы, денег, оружия, и, конечно, (живые же люди) самому хотелось посмотреть Европу, познакомиться с революционной заграничной жизнью. Ехать было решено вместе, средства их тогдашние позволяли, да и семья вызывала меньше подозрений. Отправились они по документам помещика тульской губернии Тарасова, но, прибыв в родную ей Варшаву, Ванда размякла и, отказавшись в последний момент ехать дальше, осталась вместе с детьми у своих родителей. Добравшись до Берлина, Спирин погрузился в работу, практическая часть которой составляла лишь небольшую долю, и вот тут-то, пользуясь случаем, окунулся Пётр Степанович в партийную жизнь, вникнуть стараясь во все раздирающие тогда (как, впрочем, и всегда) партийные группировки разногласия. Идейные его представления не были ещё окончательно оформлены, но, недолго совсем поварившись среди пребывающих в иммиграции социалистов, он, привыкший к конкретной практической деятельности, остро ощутил фальшь и пустоту всех этих говорунов. Намечена была дата отъезда, и в предпоследний день своего пребывания в Берлине надумал Спирин посетить филармонию. Парадный зал, великолепная музыка околдовали его, а на трио Шуберта взгляд вдруг выхватил поразившее его воображение женское лицо. Стильно одетая дама устроилась уединённо в боковой ложе, холодный взгляд широко расставленных больших глаз её, безучастно скользнув по Спирину, устремился на сцену, а по спине его внезапно прошёл ток, забыв обо всём на свете впился вспыхнувшим огнём взглядом он в незнакомку. Пристальное внимание кряжистого, с крупными, тяжело рубленными чертами лица русского революционера не осталось незамеченным, на правильном, античном почти челе молодой женщины промелькнула лёгкая тень и поднявшись внезапно со своего места двинулась решительно она к выходу. Судорожно проталкиваясь из своего партера Спирин поспешил за ней и, успев в последний момент ухватить взглядом усаживающуюся в экипаж даму, ринулся к стоявшей поодаль пролётке.
- За тем экипажем, - возбуждённо приказал он, но меланхоличное лицо извозчика осталось безучастно.
- Заказано, - с неодобрением покосившись на скверно говорящего по-немецки Спирина буркнул он. Выхватив поспешно купюру, Пётр Степанович, протянув её извозчику простонал: «Поезжай немедленно!». Различив достоинство протянутой ему бумажки, мигом оживившийся возница, стеганув лошадей, нагнал вскоре величественно плывущий экипаж. Путешествие оказалось недолгим, проехав пару кварталов, дама покинула карету и, зайдя в расположенную на углу кофейню, устроилась непринуждённо за столиком.
- Как обычно? – глянул приветливо на вошедшую кельнер. Едва заметно кивнув, она, бросив рядом с собой поспешно стянутые перчатки, невидящими широко раскрытыми глазами уставилась в завешанную репродукциями стену. От внезапно распахнутой двери воздух в кофейне пришёл в движение, лёгкий взметнувшийся газовый шарф на белой её точно очерченной шее притянул внимание стремительно ворвавшегося революционера. Не решившись устроиться рядом, тяжело опустился он в стоявший на почтительном расстоянии сплетённый из светлой соломки стул, а даме тем временем принесли чёрный кофе и два крошечных печенья.
- То же что и госпоже, - с трудом подбирая немецкие слова, кивнул в её сторону Спирин.
- Хм, вы уверены…? – покосился на миниатюрные бисквиты кельнер.
- Побыстрее! – буркнул раздражённо русский и тут же, смягчив грубость, добавил: –Пожалуйста.
Занятая своим кофе дама, разглядывая большую висящую на стене со сценами охоты репродукцию, словно и не заметила его. Растерявший рядом с ней всю уверенность, Спирин, невидящими глазами уставившись на картину, замер. Украдкой косясь в сторону незнакомки, он залюбовался её белыми с длинными изящными пальцами руками, она же, поставив на стол крошечную чашку, с вызовом вдруг в упор на него посмотрела. Пронзив ответным огненным её взглядом, русский революционер было вскочил, но, сделав по направлению к ней пару несмелых шагов, в нерешительности замер, его словно налившаяся тяжестью фигура застыла в неподвижности, но глаз дерзких своих он не отвёл. Оставив оба печенья нетронутыми, дама внезапно поднялась, и, не сказав ни слова, двинулась стремительно к выходу. Отвернувшийся к стене Спирин остался на месте, оцепенение его стало проходить, нервные пальцы остервенело мяли носовой платок, переживая мучительно свой афронт, долго ещё не решался окликнуть он кельнера, молчаливого свидетеля случившегося. Сдав свой билет, на следующий день в то же время был он на месте, явившаяся несколько позже вчерашнего незнакомка, узнав назойливого преследователя, вскинула было удивлённо свою тонкую точно очерченную бровь, но, овладев мгновенно собою, проследовала как ни в чём ни бывало за свой столик. Разнеся обычное угощение, кельнер, с неудовольствием покосившись на Спирина покачал осуждающе головой, но, наткнувшись на обжигающий взгляд русского революционера, с преувеличенным вниманием принялся протирать стол. Оглядев с вызовом залу, Спирин, вдруг решительно поднявшись, направился к незнакомке, но, не дойдя трёх шагов, мужество вновь оставило его и он, застыв на месте, с трудом подбирая растерявшиеся немецкие слова, замычал нечто невнятное.
- Да? – сдержанно улыбнулась, глядя на русского она.
- Я хотел бы сесть вот сюда, - с трудом ворочая запутавшимся от волнения языком указал он на её столик.
- О, разумеется! – расплылась в очаровательной улыбке она и, взяв изящными пальцами крошечную чашку, мигом расправившись с остатками кофе, поплыла величественно к выходу. Двинувшийся с опозданием вслед за ней Спирин заметил лишь удаляющуюся карету.
- Кто эта дама? – вернулся он к кельнеру. – Кто она? – требовательно повторил русский.
- А кто вы? Я знаю? – хмуро откликнулся тот.
- Кто она? – помахал Спирин перед его лицом вытащенной из кармана монетой.
- Аристократка! Большее мне неизвестно, - отвернулся презрительно от денег немец.
На следующий день она появилась ещё позже, и, будто не заметив давно томившегося в ожидании Спирина, устроилась на обычном своём месте. Не дожидаясь, пока незнакомка потребует неизменный свой кофе, он, подойдя к ней, вновь сделал попытку заговорить. Спирин заранее заготовил несколько немецких фраз, но в последний самый момент они вылетели у него из головы, и он, смущаясь, выдавил лишь пару сдавленных слов.
- Вы ведь кажется русский? У вас русский акцент, а я немного говорю по-русски, - сказала вдруг она.
- Вы!!! По-русски?!! – во все глаза уставился на неё Спирин.
- В юные свои годы увлекалась я Достоевским и выучила язык.
- Достоевским? – поражённый Спирин опустился без приглашения на стул рядом с ней. Улыбнувшись как старому знакомому, принялась она пересказывать сюжет одного из больших романов великого писателя. Смешавшись от столь нежданной близости, Спирин глядел и глядел на неё и не мог наглядеться, со стыдом вынужден был он признать, что ничего из больших романов кроме «Преступления и наказания» не читал. Требовательно пройдясь по вещам малым и выяснив, что знаком он с «Хозяйкой», дама с загоревшимися глазами потребовала:
- А верно ведь странная там, болезненная даже описана любовь? Эти удивительные состояния духа! Встречали ли вы таких людей?
- А-а-а… верно вы про староверов говорите? – нахмурился он.
- Да, русская вера, вы хоть что-нибудь в этом можете мне объяснить?
- Там совершенно ничего невозможно объяснить, можно только быть с ними или нет, - насупившись, откликнулся после минутного колебания он.
- И вы? – выразительный взгляд её требовал ответа.
- Родители мои были из староверов, а я, - смешавшись, он вдруг простодушно совсем как ребёнок выпалил, - а я революционер и атеист!
Лицо её вспыхнуло неподдельным интересом: – Из тех самых…?
- Не знаю, - смутился он.
- Кириллов, - заметила вдруг она, - точный господин Кириллов. Так и есть!
«Из Достоевского, - догадался он, а вслух пообещал. – Я обязательно прочту. Я всё прочитаю!»
- Извините, сейчас мне нужно идти, - со сдержанным сожалением сказала она вставая.
- Вы придёте завтра? – вскочил вместе с ней и он. Вновь сделавшись недоступной аристократкой, она, чуть заметно кивнув, выплыла легко из кофейни. Спирин совсем не чувствовал под ногами мостовой, душа его от радости пела, скача как мальчишка припрыжку по улице, решил он, что сейчас немедленно нужно отыскать ему Достоевского. Поинтересовавшись для порядка в подвернувшимся книжном и узнав, что на русском ничего нет, он, озабоченно шагая по улице, вспомнил про снабжавшего их партию нелегальной литературой старого букиниста. Звали его Арон, никаким революционером он не был, организовывая тем не менее доставку самой разнообразной литературы. «Эх, не время сейчас», - досадливо подумал Спирин, отправляясь тем не менее на поиски. Долго довольно проплутал он, отыскивая маленький переулочек, в котором раз всего-то и был, но, увидав наконец нужный дом, настойчиво принялся колотить в дверь. В засветившимся после продолжительного ожидания тускло окне показалось морщинистое смугловатое лицо старого букиниста, небольшие его обрамлённые кустистыми бровями глазки буравили удивлённо непрошенного гостя.
- Помните меня? Я у вас был? – на плохом немецком, спросил его Спирин. Лицо хозяина осталось бесстрастным, пристально вглядываясь в посетителя, терпеливо ждал он продолжения.
- Впустите меня, пожалуйста, мне нужно! – голос гостя в волнении дрогнул. Старик молча приоткрыл крашенную в кирпичный цвет дверь и, не сказав ни слова, провёл его в маленькую каморку.
- Мне нужен Достоевский, «Бесы», - не откладывая в долгий ящик, перешёл к делу гость. Не выказав ни малейшего удивления, хозяин негромким шелестящим голосом посоветовал: - Приходите завтра. К вечеру ближе будет.
- На русском языке, - уточнил Спирин. В лице букиниста промелькнула тень живого интереса, и он, чуть помедлив, ответил: - Это сложнее и дороже – дня два.
- Сегодня, сейчас! – в голосе Спирина слышались умоляющие нотки. Хозяин с откровенным уже любопытством на него уставившись, усмехнулся: - Я всего лишь торговец книгами, а не волшебник, господин… - взгляд его сделался вопросительным.
- Тарасов, - подсказал гость.
- Ах, да, господин Тарасов, кажется, я вас знаю, - заверил с дежурной вежливостью старик.
- Господин Арон, мне очень, очень нужна эта книга, прямо сейчас! – дрогнувшим голосом произнёс гость. – И я готов, - похлопал он себя по карману.
- Но ведь теперь совсем поздно…
- Господин Арон, поймите, - Спирин пылко прижал к груди руку. Глянув внимательно на посетителя, букинист, развернувшись, двинулся из каморки. «Ждите», - кинул он вскочившему было вслед за ним гостю. Уверовавший в чудо Спирин, ожидал книгу, но тот через несколько минут вернулся с запиской в руке.
- Здесь адрес, сошлётесь на меня и купите книгу по той цене, что вам укажут, не торгуясь. Думаю, это всё, что я могу для вас сделать.
Горячо пожав сухую жилистую руку, провожаемый до двери Спирин выскочил на улицу и заспешил в поисках извозчика. Поздним вечером был он уже в своей гостинице с томиком Достоевского в руках. Ночь провёл в яростном чтении, годы революционного движения давали ему узнавать и не узнавать эти лица, характеры, судьбы, которые писатель, доведя до гротеска, со смакованием, как сквозь сильную лупу, предъявлял читателю в таком фантасмагорическом виде, что страшно они Спирина притягивали и пугали. Иное же, показанное тонкими чуть заметными мазками, вынуждало задуматься. «Губернатор, губернатор, - бормотал, как безумный Спирин, - за всем стоит потворщик губернатор, помещики, племяннички, внуки их, а им что? Вопрос!!! Где ответ? Может там? – косился он на непрочитанные ещё страницы. - Гибель, гибель ведь для них! А как тонко намекнул на Швейцарию и Америку! Пророк! Или тогда уже всё так и было?» – мысли Спирина, принимая всё новые и новые направления, путались. Добравшись наконец до Кириллова, Спирин вдруг задумался над своей судьбой: «Похож я, или непохож на Кириллова? И что всё это значит?».
Большую часть дня проспав, бегом почти понёсся он в кофейню. Дама была уже там, пила свой кофе и приняла его появление с такой сдержанностью, что у задетого этим Спирина вспыхнуло в груди острое разочарование. Но глянув на прекрасное как античная статуя её лицо, он, застыдившись мимолётного своего чувства, робко как школьник устроился рядом.
- Но почему Кириллов? – едва поздоровавшись спросил Спирин. Лёгкая тень пробежала по её словно высеченному из мрамора, холодному, странно волнующему его лику.
- Не знаю, - откликнулась, чуть помедлив, она, - он благороден, силён, но совершенно… - незнакомка вдруг смутилась и, повернувшись куда-то вбок, достала неловко небольшой свёрток. В нём оказалась книга. «Бесы», - догадался Спирин.
- Решила сделать вам небольшой сюрприз, - улыбнулась чуть заметной улыбкой она, а сомлевший от счастья Спирин, не решившись рассказать о ночных своих приключениях, благоговейно принял подарок.
- А ещё он искренен, - безрадостно совсем добавила она, - что делает совершенно его беспомощным!
- Что вы? Как он разговаривает с ними! – встрепенулся Спирин, догадавшись сразу, что речь идёт о Кирилове.
- Пустое, - поморщилась незнакомка, - они владеют им безраздельно и ведут… цинично и расчётливо толкают к концу.
Спирин задумался, Достоевского в их кругах не жаловали и прежде, надо признать, он разделял эту настороженность. Но прочитанный внезапно роман, образ Кирилова, странная судьба человека, которого поманили царством справедливости и свободы, а когда он, усомнившись, в них разочаровался, исхитрились, подведя к самоубийству, использовать для своих нужд. И что при этом поразило Спирина, Кирилов - натура цельная, сильная, немногим может, а, пожалуй, и вовсе не мельче, чем Ставрогин, Верховенский, которые, тем не менее, вертят им как хотят. Как? Почему? В чём загадка?
- А вы, всё же, как выяснилось читали? – в глубине голубых глаз её засветилось любопытство.
- Да вот, вчера, поздно вечером, отыскал книгу.
Услышав это, сделалась она вдруг очень серьёзной, скрытая, глубоко затаённая печаль её приоткрылись внезапно Спирину, и он тихим неподходящим совсем голосом произнёс:
- А ведь мы с вами даже не познакомились - Спирин Пётр.
- Анна, к сожалению, прибавить должна Вельфенгау.
- Это фамилия вашего мужа? – догадался Спирин.
- У меня нет мужа, но это не делает нас ближе друг к другу, - и, заметив, что он собирается спросить ещё о чём-то, поспешно добавила:
- Скучная это материя, господин Спирин. У нас не так много времени, чтобы занимать его этим.
- Я сохраню как реликвию на всю жизнь, - серьёзно очень произнёс он, взяв в руки книгу.
- Мне пора, - поднялась она.
- Вы завтра здесь будете? - с внутренним трепетом глянул на неё поднявшийся вслед Спирин.
- Да, - откликнулась чуть слышно она и лёгкой поступью направилась к выходу.
«Первому русскому, что я встретила, от Анны фон Вельфенгау», - прочитал написанный строгим, безукоризненно чётким почерком экслибрис он.
Глава 11. Власть
Дочитав Достоевского, утро следующего дня провёл он в тяжких раздумьях. У Спирина достаточно было житейского опыта чтобы понимать: экипаж, стильное дорогое платье, новая его знакомая была не из тех, на продолжение отношений с кем вправе он был рассчитывать. Даже эта хорошего петербургского издательства книга по законам жанра требовала какого-нибудь хоть ответа, но что он мог предложить ей? Партийные деньги тратить не вправе, а своих личных у него достаточно… достаточно чтобы комфортно существовать, не более. Чем мог бы он увлечь её или удивить? Не сочли ли уже его за любителя приволочиться за богатенькими? Отправившись на вокзал и сдав вещи в камеру хранения, он, купив билет до Варшавы, тяжко осел на скамью в зале ожидания. Промаявшись там несколько часов перед самым отходом поезда, помчался Пётр Степанович неожиданно для себя в кафе. Уставившийся на него удивлённо кельнер услужливо в ожидании заказа застыл. 
- Где? – неловко кивнул Спирин на столик, за которым сидела обычно Анна Вельфенгау.
- Фройляйн сегодня была, но теперь уже уехала, - глядя куда-то в сторону бесстрастно доложил тот. Спирин решительно отправился прямо на вокзал, было уже совсем поздно, когда он, забрав из камеры хранения вещи, вернулся в свой пансион.
- О-о-о, эти русские! Вы снова здесь? – удивилась фрау Байербах, владелица заведения. – Но я уже обещала вашу комнату…
- Мне любую, - поспешил успокоить её Спирин и через четверть часа, тяжело увалившись в кровать, забылся вязким тревожным сном. Весь день назавтра, промаявшись в тесной своей комнатушке, купил он большой букет цветов и к вечеру был на месте. Ожидание тянулось ужасно медленно, казалось ему, что кельнер поглядывает на него с его букетом иронически. Отыскивал, томясь нетерпением, мучительно он слова - те самые, что обязательно должен сказать ей, Анна фон Вельфенгау не пришла! Проторчав до позднего вечера в кафе, доплёлся потерянно он до гостиницы и, подарив свой букет фрау Байербах, завалился спать. Весь следующий день бездумно пробродил Спирин, разглядывая витрины, по городу и, уставившись в фасады домов, подолгу застывал в неподвижности, но спроси его - где был он? и что видел? ответить бы не сумел. Купив новый букет, к вечеру сидел он на месте. Вновь вязко потянулось время, но теперь он уже никого не стеснялся и, уверенно глядя на кельнера, то требовал повторить неизменного чёрного кофе, а то и принести поджаристых фирменных булочек с ветчиной и сыром. Она не пришла! Было уже совсем поздно, когда кельнер, подойдя к нему, предложил:
- Давайте свой букет господин… эээ, я сохраню его до завтра.
- Подарите своей жене! – вручил ему цветы Спирин и решительно зашагал к себе. Следующий вечер ждал её он уже без букета, а когда совсем утратил надежду, неожиданно появившаяся в дверях фройляйн фон Вельфенгау улыбнувшись очаровательно на сей раз ему, как старому знакомцу, сама подсела к нему за столик. Несколько минут разглядывая друг друга они молчали, после трёх дней бесплодных ожиданий, потерянности, судорожных надежд и тоскливых разочарований Спирину требовалось собраться с мыслями, и она тоже, всматриваясь в озабоченное лицо его, отрешённо о чём-то размышляла. Госпожа фон Вельфенгау принялась искать глазами кельнера, но именно сейчас он куда-то запропастился, цепляясь за каждое мгновение, что могли провести они вместе, Спирин благодарен был тому за задержку. Стремительно войдя в залу, улыбающийся кельнер направился прямо к ним, в руках его красовался великолепный букет роз. Увидев цветы, Спирин безудержно расхохотавшись стремительно вскочил и, подхватив букет, сердечно поблагодарив кельнера, вручил торжественно его даме. Светски улыбнувшись она отложила цветы на стол и, глянув выразительно на ладонь Спирина, посерьёзнела. Перехватив её взгляд, он сейчас будто увидел на пальце своём кольцо. Кольцо, к которому привык, что приросло к руке настолько, что перестал замечать его вовсе. На мгновение смутившись, он порывисто вскочив содрал с пальца злополучное то кольцо и стремительно швырнул на стол перед нею.
- О-о-о, - чётко очерченная бровь её приподнявшись образовала дугу, - мы будто сами угодили в русский роман! Разве возможно настолько забыть чувство долга? – и круто изменив своё настроение задорно вдруг выпалила. -  Господин Спирин, а хотите увидеть настоящих э к с п л у а т а т о р о в? Тех самых, против которых вы боритесь? – спрятав в карман его кольцо она прибавила. - Я беру его на время, но вы ни в коем случае не стройте себе никаких иллюзий! Я беру его лишь как знак, что сегодняшний вечер вы посвящаете мне! – и, обхватив ладонями цветы, она, не дожидаясь уже никакого кофе, двинулась прочь. Усевшись рядом с ней в экипаж, Спирин, украдкой оглядев незатейливый свой костюм, на мгновение было смешался, но, приосанившись, поспешил тут же придать лицу своему независимое выражение. Ехали они не слишком долго и за всю дорогу не произнесли ни слова. Когда экипаж встал, Анна фон Вельфенгау, помолчав ещё какое-то время, напомнила: « - Не забудьте пожалуйста – сегодня вы должны меня слушаться!». И раскрыв стоящую в ногах коробку, вручила ему просторный чёрный балахон и венецианскую маску. Для себя, как выяснилось, приготовила она такой же. Закутавшись в странное это облачение и выбравшись из экипажа, оказались они у монументального серого камня особняка, подойдя к парадным резным дверям которого, собрались было проникнуть внутрь, но внушительный, похожий на прусского капрала дворецкий преградил им путь:
- Извините, господа!
Фройляйн фон Вельфенгау приподняв чуть свою маску на мгновение показала ему лицо.
- Ваша милость? Простите!!! - шагнув в сторону «капрал» сделал пригласительный жест.
- Этот человек со мной, - бросила повелительно она, направляясь к парадной широкой лестнице. Склонив почтительно голову, дворецкий пропустил и Спирина. Взойдя по ковровой дорожке, вступили они в огромную залитую ярким электрическим светом залу, строгое и одновременно внушительное убранство которой свидетельствовало о большом достатке. Здесь фланировали кажущиеся в громаде холла ничтожными, старомодно облачённые по моде отошедшего уже девятнадцатого века фигуры. Женщин среди них оказалось совсем немного, основную часть составляли среднего возраста, а то и вовсе пожилые мужчины. Никто из них будто не заметил появления масок. На одном из нависших над залой балконов разместился небольшой непрерывно играющий оркестр. Кое-что Спирин узнавал, это были Шуберт, Гендель, Бах - репертуар выдержан в канонах строгого вкуса.
- Маски дают нам свободу, - шепнула ему Анна фон Вельфенгау, - не нужно никого приветствовать, никому представляться.
Оглядываясь с любопытством вокруг, Спирин смолчал, а спутница, подхватив его за рукав, увлекла по небольшой богато декорированной чугунными финтифлюшками затейливо устроенной сбоку винтовой лестнице. Взобравшись по ней, очутились они на выполненном в таком точно же стиле, что вместил в себя оркестр, балкончике, «их» только оказался совсем крошечным, рассчитанном будто на жаждущую тет-а-тет пару.
- Среди людей этих, - кивнула она вниз, - есть те, кто владеет сегодняшней Германией! Гляньте, кого из них, герр Спирин, считаете вы своим врагом?
- Мы, революционеры, боремся не с конкретными лицами, а с системой угнетения одних людей другими, - не желая втягиваться в риторический по его мнению спор, откликнулся примирительным тоном он.
- Да? Правда? – кинула, с чуть заметной иронией фройляйн Вельфенгау. – Значит, губернаторы, чиновники, что убиваете вы на улицах ваших городов - каждый из них является системой?
- Террором занимаются эсеры, - сухо возразил Спирин, - а потом, губернаторы, о которых вы говорите – часть системы угнетения человека человеком.
- Видите того маленького человечка? – кивнула вниз она.
- Вот этого? – указал он глазами на величественного, одетого в цветастый костюм господина.
- Н-е-е-т, - поморщилась Анна фон Вельфенгау, - ярко одеты - служащие, хозяева все в чёрном.
Теперь взгляд Спирина выхватил нужную фигуру – худощавого, небольшого роста, с хищными костистыми чертами натужно улыбающегося лица господина.
- Это банкир, - прошептала она, - их лишь недавно стали пускать сюда. Ещё дед мой не сел бы с ним за один стол! Так вот, на него и его собратьев никогда вы не посмеете поднять руку – борцы с системой угнетения, - медленно, почти уже не скрывая своего презрения, произнесла Анна фон Вельфенгау.
- Но почему?!! – поразился Спирин.
- Потому что ваша партия существует на их деньги! Или скажете нет?
- Всё гораздо сложнее, - тихо возразил он. – Вы когда-нибудь видели, как живут рабочие? Представляете, как существует русское крестьянство?
- Вы правы, - откликнулась, после долгого молчания она. – Но, вот, смотрите: существует Ставрогин, страшный, по правде говоря, тип. Верховенский, особого изощрённого рода лакей. Есть идеалист Кириллов, которого приведут к самоубийству. Верховенский-старший, ничтожество, околореволюционной свободолюбивой болтовнёй сделавшее себя модным. А где же здесь рабочие? Где крестьянство? Скажите?
- Не вся ведь революция сводится к одному роману, пусть даже великому! А потом, допустим, вы правы, и что? Ничего не делать? Пусть всё так и будет? И… - Спирин вдруг по настоящему разволновался, – это же движется как ком с горы, махина, которую теперь и не остановить. Вы были в России? Нет? Допустим вы правы, эти вот господа платят, - кивнул он вниз на банкира. – Папа и сын Верховенские (если вам так угодно) им прислуживают, Кириллов застрелился, Шатова убили, а мы всё должны отдать им? Не знаю, поймёте ли вы меня, но я живу будто завтра - всё! Ну пусть не завтра, пусть месяц, год ещё, но скоро. Нужно что-то оставить. Что-то стоящее! Ведь по-настоящему несчастные бесправны, лишены сущности своей, с них и спрашивать нечего! Остальные, - он запнулся, - в дрёмах, im D;mmern…  – перевёл, перехватив вопросительный её взгляд непонятное русское слово он. Они даже на чудищ настоящих не тянут. Чудища – это что-то большое, масштабное, а эти всего лишь мещане. И представить ещё двадцать, тридцать лет такой жизни становится… нет, даже не страшно, пусто, мерзостно, и спрашиваешь себя: что ты, лично ты мог сделать? Поэтому живёшь так, будто завтра всё это кончится, и всё что сделал сейчас, только оно и станется. Вот это даёт силы!
- Простите, - с новым каким-то чувством взглянула она на него, - я не знала, что вы так, так… это понимаете! 
- Фройляйн герцогиня, приветствую вас! Кого вы тут от нас прячете? Итальянского князя? Британского лорда? Или может – русского графа? – вход в их балкончик заслонила холёная массивная фигура в безукоризненно скроенном военном мундире. Громкий голос и нарочитая игривость обращения вошедшего разительно контрастировали с пронизывающим взглядом холодных требовательно-испытующих глаз, а заведённая механистичность движений чуть лишь сглаживалась натужным лоском.
- О, господин полковник! Здравствуйте! Вы совсем не допускаете что он может быть… просто человеком?
- Ваша милость забывает, что это не частная вилла, - отбросив дипломатию, совсем уже другим тоном сказал вошедший. – Я настаиваю, чтобы вы представили меня своему спутнику!
- Это вы, полковник, забыли кто я! И прошу вас немедленно оставить меня и моего спутника в покое!
- Ваша милость!!! Вы ставите меня в невозможное положение! – пятясь под натиском герцогини, проворчал офицер.
- Да, господин полковник! Раз вы уж взяли на себя  т а к у ю  роль, соблаговолите сказать всем, что пока на мне эта маска я не желаю совершенно никаких встреч!
- Судьба несчастного полковника мне ясна, а вот что вы, революционеры, сделаете со мной, когда придёте к власти? – повернулась она к Сиирину, дождавшись, когда непрошенный гость удалится.
- Думаю, что вы и сами тяготитесь своим положением, но ни в какие перемены при этом не верите, - откликнулся невесело Спирин.
- Верховенские, отец и сын - один ничтожество, другой ещё и подлец. Кириллов – разочаровался в революции и покончил с собой. Шатов разочаровался в самих революционерах, и его за это убили. Кто остаётся? Не знаете? А я вам скажу! Вон те господа, представитель которых… - кивнула она вниз в сторону финансиста.
- Напрасно, вы, фройляйн герцогиня, решили, что революция это финальная, всё подводящая окончательно черта! Это всего лишь этап, важный, согласен, но только этап борьбы против эксплуатации человека человеком. А потом, герцогиня, это для вас революция всего лишь одна из вычитанных в толстых книгах абстракций. Для многих и многих революция – последний шанс ощутить себя человеком!
- Не называйте меня так! В ваших устах титул этот звучит обвинением, - поморщилась она.
В знак извинения Спирин безмолвно прижал свою большую кряжистую ладонь к сердцу и, просидев несколько минут в молчании, спросил: – Кажется, мы увидели уже здесь всё, что вам хотелось мне показать?
Пройдя другим ходом и миновав застывшего в почтительной позе швейцара, вновь они очутились в карете и, избавившись наконец от масок, открыто, не таясь друг на друга взглянули. Спирин неожиданно взял её за руки и прижав к лицу мягкие белые её ладони, судорожно вдохнув тонкий аромат духов впился страстно во влажные полураскрытые губы долгим поцелуем. Упиваясь внезапной близостью, мечтая продлить её, он, задыхаясь от страсти неистово прижал герцогиню к себе. Очнувшаяся от его порыва Анна с силой от него отпрянула и, взмахнув негодующе рукой, указала на дверь экипажа. Глянув в окно, Спирин заметил, что давно стоят они у его гостиницы. 
- Когда мы увидимся? – с тоской спросил он.
- Приходите завтра туда же, - кинула, сухо отвернувшись она. Едва он ступил на мостовую, экипаж, набирая скорость, сорвался с места. Словно пьяный, сделав несколько неловких шагов, Спирин замешкался, в гостиницу не хотелось, но на улице он привлекал внимание и, перехватив недоумённый взгляд вышагивающей мимо степенной фрау, Пётр Степанович торопливо, проскользнув в свою комнату, неистово принялся ходить из угла в угол. За ночь он так и не лёг, читая и перечитывая подаренного ему Достоевского, предвкушая завтрашнюю встречу, размышлял о том, что скажет ей? Какие слова выразят то, что думает он и чувствует?
Кельнер встретил его как старого знакомого, и расположившийся за столиком Спирин настроился было на долгое ожидание, но ждать не пришлось вовсе. Стремительно ворвавшись, она, опустившись на край стула, еле заметным жестом руки остановила его, готовые сорваться уже излияния.
- Я ненадолго, - и заметив его огорчение, медленно, словно читая заранее подготовленный текст, произнесла:
- Поймите же, что у меня ничего кроме длинной вереницы моих предков нет! Всё что вы видели - экипаж, даже платье это на мне, - на кончиках губ её образовалась горькая складка, - чужое. Всё, чем я по-настоящему владею - кровь моих предков и честь, что я с ними разделяю, - глянула строго она на него. - И дело ведь не в том, что боюсь я настоящей живой жизни во всей её обнажённости, а в том, что её мне недостаточно! Если бы я смогла хоть на миг поверить в вашу борьбу, исход её и значение, то присоединилась бы к вам немедленно! Вы, русский, как никто другой, должны знать это. Прощайте!
Она решительно встала и, оставив перед ним небольшой конверт, двинулась к выходу. Как бы не до конца сознавая происшедшее, Спирин в оцепенении уставился на маленький белый бумажный прямоугольник. Заглянув внутрь, увидел он, что тот пуст, лишь на самом дне тускло что-то блеснуло: его кольцо! догадался он. 
Глава 12. Букинист
Несколько дней, отказываясь принять случившееся, как заведённый проходил Спирин в заветное кафе. Ни на что уже не рассчитывая, хотел лишь он прикоснуться, ощутить атмосферу места, где был… нет, не счастлив, встретил где предвкушение счастья, надежду на него! Хотя теперь он и не знал точно, может быть те дни безумной призрачной надежды, дерзновенной мечты, ярких, внезапно вспыхнувших чувств и были подлинным счастьем? Не пойдя на четвёртый день как обычно в кафе, отправился он гулять по городу. Бесцельно бродя по незнакомым улицам, Спирин, вздрогнув от неожиданности, узнал место, ноги неосознанно привели его к букинисту – единственному знакомому в этом городе человеку. Всё уже в этой жизни повидавшие, ничему не удивляющиеся глаза откликнувшегося на его стук старика бесстрастно на него воззрились.
- Я хотел бы поговорить с вами, господин Арон…
Молча взяв за рукав, провёл он гостя в ту самую каморку и, усадив на жёсткий потрёпанный стул, застыл вопросительно на него глядя рядом. 
- Я хотел бы спросить вас, господин Арон. Уверен, что вы знаете. Должны знать! – сбивчиво начал Спирин. На морщинистом лице букиниста не отразилось ни малейшего интереса, всё так же сдержанно взирал он на своего посетителя.
- Я хотел бы узнать что-либо о герцогине фон Вельфенгау?
В глазах хозяина засветилась слабая искра, вытащив из дальнего тёмного угла нечто похожее на табурет, устроился он напротив.
- Не спрашивайте, зачем мне это нужно, просто расскажите всё что знаете? Или подскажите к кому обратиться?
- Фройляйн герцогиня, говорят, очень красивая девушка… - будто куда-то в сторону, произнёс старик.
Вспыхнувший от волнения, Спирин вскочил: – Нет, нет, ни в коем случае не думайте... Я хочу, чтобы мы с вами со всем уважением… - но, тут же оборвав себя и проворчав неуклюжее извинение, вновь осел на стул.
- Не хочу обидеть вас, господин Тарасов, - глядя всё так же в сторону произнёс старик, – но для рода фон Вельфенгау даже правящая ваша династия была бы… - букинист замялся и, выразительно посмотрев на гостя, спросил. - Вы меня понимаете?
- Я никогда раньше о таких не слышал, - заметил удивлённо русский революционер.
- Это старогерманская аристократическая семья, одна из древнейших в Европе. Была, - прибавил после некоторой паузы букинист.
- Они выродились? – с сомнением в голосе спросил гость.
- Они ушли, - ответил старик, и поймав недоумевающий взгляд Спирина добавил. ; Политическая власть и сакральная власть крови – вовсе не одно и то же в наше время…
Из дальнейших его объяснений Спирин узнал, что в восемнадцатом и девятнадцатом веках шёл процесс смешения знатных семейств Европы с финансами. Целый ряд древних аристократических фамилий родниться с банкирами отказались и принялись их настойчиво от власти и от ресурсов оттеснять. Одним из решающих этапов этого процесса стало объединение Германии. Несколько играющих важную роль в независимых немецких княжествах герцогских фамилий оказались не у дел и стали постепенно сходить на нет. Судьбы девушек этих семейств удивительны – промискуитет был слишком ниже их достоинства, мезальянса же они категорически не терпели, а выйти замуж за равного себе по крови не было никакой возможности, многие из них так и состарились, не прикоснувшись к мужчине.
Спирин готов был поклясться, что на лице антиквара промелькнуло злорадство, но, мгновенно взяв себя в руки, тот с дежурной любезностью уставился на визитёра. Догадавшись, что ему пора, Пётр Степанович, поспешив с хозяином распрощаться, прямиком отправился на вокзал. Роились под стук колёс на пути в Варшаву в его мозгу разные мысли, перебирал он, думая об Анне, берлинские свои встречи и размышлял над тем, что ему теперь делать и как жить дальше. Не озаботившись телеграммой на вокзале, никого он не встретил и сразу же по прибытии направился к родителям жены.
Успев едва войти в гостиную, острый взгляд Спирина среди многих присутствующих выхватил мгновенно супругу, Ванда, горячо что-то рассказывая молодым двум польским офицерам, «выступала». Никогда, даже в первые годы их знакомства не видел Спирин её такой - богатые интонацией оттенки её голоса обволакивали, на мелких чертах холёного лица проступила лукавая задоринка.
 «Она здесь среди своих», - догадался Спирин. В разговор вступили и офицеры, лица их сияли дежурной любезностью дамских угодников, сквозь которую проступало натужное, полное преувеличенного апломба достоинство напяливших чужой мундир лакеев.
Ах, сколько чести у них! Сколько гонора! – знал только Спирин, как лизоблюдничают такие перед сильными мира сего, как шумно по-куриному толкаться умеют они локтями. Вспомнились простые обстоятельные люди староверческой сибирской Руси, среди которых прошло его детство. Люди надёжные, сильные, показной чурающиеся бравады, разглядеть умеющие сущность человека. «Зачем я здесь? Что они мне?», - с тоской оглядывая с претензией обставленную мещанскую комнату подумал он. Взгляд упал на двух сидящих за небольшим столиком ребят, с трудом лишь узнал в них Спирин своих сыновей. Что-то глубоко чуждое проступало в детских лицах, тонкая, успевшая уже налипнуть к ним от взрослых смесь высокомерия и холуйства, прикрытая простодушно, лёгким флером деланной светскости кольнула отвыкший за время поездки глаз.
«Чужие, совсем чужие! – остро защемило сердце. – Кто я им? И кто они мне? Зачем эти люди в моей жизни?» – забилась в мозгу навязчивая мысль. Не привлекать стараясь к себе внимания, он также незаметно, как пришёл, удалился. Зайдя на почту и спросив конверт и бумаги, быстро набросал он несколько фраз:
«Ванда! Брак наш был ошибкой. Постарайся простить и забыть. Не ищи меня!»
Спирин.
Вложив письмо в конверт и надписав на нём имя адресата, он, вернувшись к квартире, поднялся на этаж и, вручив письмо глянувшему на него с удивлением лакею, приказал:
 -  Молодой госпоже лично в руки.
Петербург встречал мрачноватым сумраком, криком газетчиков, уличной суетой. Добравшись до бывшего их с Вандой гнёздышка, от хозяйки узнал он, что ждёт его письмо. Рассмотрев обратный адрес, Спирин насторожился, письмо почему-то было от букиниста. Вскрыв объёмистый конверт, ничего не понимающий Спирин вытряхнул из него сложенную берлинскую газету. Встряхнув её как следует и оглядев со всех сторон, он так и остался в недоумении – больше там ничего не было. Медленно, с трудом продираясь сквозь громоздкие немецкие конструкты, он два раза эту газету просмотрел, но так и не понял – к чему букинист прислал ему? Смутная догадка кольнула внезапно сердце, заглянув на самую последнюю страницу, увидел небольшие он, в чёрных траурных рамках объявления, вначале которым не придал значения:
«С прискорбием сообщаем что фройляйн Герцогиня Анна фон Вельфенгау, последняя в роду славного в прошлом аристократического дома Германии, не дожив и до тридцати лет, скончалась скоропостижно апреля 29, 1912 года. Соболезнуем друзьям и знакомым покойной.»
Уставившись в оцепенении в газету Спирин закаменел, чутьё подсказало ему, что было это самоубийство.
(продолжение следует).