Апельсиновая долька для домового

В доме тепло и тихо. Лучи утреннего солнца ярко освещают маленькую спаленку, бросая на пол жёлтые полосы. Айя только что проснулась. Вспомнила, что начались каникулы, что она в деревне, в гостях у бабушки и сон как рукой сняло. Айя подходит к окну, привстает на носочки, чтобы как следует рассмотреть окружающий мир. А в мире зима. Высокие хрусткие сугробы и кусачий мороз под тридцать. Из труб домишек, одетых в пушистые меха, тянутся в небо белые струйки тёплого дыма, согревают чьи-то заоблачные мечты и тайные надежды. Заиндевелый забор и деревья словно в сахарной глазури, так и хочется лизнуть. На старой заснеженной яблоне кормушка с крупой и стая оживлённых пичуг, спешащих насытиться и согреться для того, чтобы выжить.
Толстый чёрный кот Касьян наблюдает за птицами с крыльца. Шерсть в инее, словно поседел в одночасье. Лапки поджимает, будто деток баюкает. Замёрз, но в дом не пойдёт, пока хозяйка не вернётся. Звать бесполезно. Хвостом недовольно дёрнет, мявкнет сердито, но с места не сдвинется. Толстячок упрямый.
 
А вот и бабушка возвращается с покупками. Невысокая, хрупкая,  неторопливая, с благородными чертами лица.  Воплощение вселенской доброты, закутанное в большую пуховую шаль. Одного взгляда на неё достаточно, чтобы согреться и поверить в лучшее. 
Она заходит в дом, внося холодное облачко морозной свежести и сумку с продуктами. Щёки горят от холода. Закрывает за собой дверь, снимает валенки, шаль и пальто. Помогает коту забраться на тёплую печь - Касьян уже не тот, что пятнадцать лет назад.

- Айя, погляди, что я принесла! -  зовёт бабушка. - Целую сумку солнышек!

И выкладывает на стол ещё горячий хлеб, молоко, кулёк кускового сахара и... Апельсины! Огромные, ярко-оранжевые, жизнерадостные, пахнущие праздником. Айя берёт один, искрящийся рыжим светом, подносит к лицу, вдыхает и не хочет выдыхать.

- Наверное, сладкий?

- Скоро узнаем, - отвечает бабушка. - Но сначала завтрак.

Она достаёт из печи горшок с кашей:  пшённая с тыквой. На молоке, со сливочным маслом. Вкусная и полезная. Айю уговаривать нет необходимости, это её любимая каша. Потом чай и оладьи с гречишным  мёдом.
Наконец бабушка выбирает самый громадный апельсин, нарезает кружочками.

- Ммм, какой сладкий!

- Вкуснота!

- А кожурка шершавая.

- Кожурку в чай потом заварим.

- Сочный!

- Будто только что с дерева снят.

- Вот бы очутиться в апельсиновом саду и есть их, сколько захочешь! - грезит Айя.
 
- Пресытишься и возненавидишь. Станешь мечтать о корочке чёрного хлеба с солью. В избытке даже мёд становится горьким.
 
Бабушка моет посуду и тепло одевается. Она работает почтальоном, и ей пора.

- Приду поздно, - говорит она. - Нужно разнести целую гору новогодних открыток и писем. Лишь бы в сумку всё уместилось.

- Тебе будет тяжело? - сочувствует Айя.

- Совсем нет. Добрую весть нести не в тягость, а в радость. А ты книгу почитай или порисуй.

И опять тишина. Только настенные часы громко отстукивает секунды: тик-так, тик-так. Да кот на печи похрапывает. Сладко пахнет заморским фруктом и хвоей от настоящей ёлки, что стоит в большой комнате у окна, сияя серебристыми сосульками, стеклянными бусами, разноцветными шариками и огоньками гирлянд. Бабушка всегда ставит ёлочку возле окна для того, чтобы это чудо могли увидеть даже те, кто живёт в другом мире.

- Пусть сияет всем на радость и утешение, - приговаривает она, сдвигая в сторону оконную занавеску в мелких букетиках роз.   - Пусть кто-то улыбнётся и примет мир в душу.

- А разве тем, кто живёт в другом мире,  бывает грустно? - спрашивает Айя.

- Ещё как грустно! Они хоть нынче и живут у Христа за пазухой, но всё же печалятся о том, что больше никогда сюда не вернутся.

-  Наш дедушка тоже у Христа за пазухой?

- А где ж ему быть? Хотя до идеального человека при жизни он не дотягивал и вечно сердился на всё подряд, но чёрного зла не творил. Теперь, поди, и на небесах находит, к чему придраться: то радуга неяркая, то манна несладкая. Человек - что сад, а в каждом саду всегда есть сорняк. Не скажу, чтобы он меня сильно обижал, но всё же теперь, когда его нет рядом, я могу, наконец, дышать полной грудью. Пыль с прошлого, что ни день, скорбя и тоскуя, не стираю. Живу настоящим.

После таких разговоров бабушка ещё какое-то время сидит за столом, подперев голову рукой, погрузившись в себя, уставившись на чайник, и улыбается. Её удивительный внутренний мир, как всегда, служит ей опорой и утешением, затмевая то, что может лишить душевного равновесия.

Оставшись одна, Айя не скучает. В доме полно укромных местечек и вещей,  притягивающих к себе внимание семилетней девочки. Просторный шкаф с нарядами, в котором можно прятаться, шкатулка с бусами, альбомы со старыми фотографиями, библиотека. И, конечно же, маленькая кладовая! Сокровищница для воображения. Айя, неспешно ступая вдоль полок, уставленных банками с соленьями и вареньями, представляет себя хозяйкой сего богатства. Будто это она сама, часами стоя у плиты в голубом переднике поверх домашнего платья, отгоняя ос и надвинув до бровей платок, чтобы то и дело не утирать пот, всё лето и осень варила  кизиловое повидло и клубничный  мармелад. А ещё вишнёвый конфитюр, сливовый джем, пастилу. Аджику, лечо и ассорти с баклажанами. И будто сама вырастила и наполнила огромные корзины картофелем, тыквами, цукини и свеклой. Айя оглядывает ряды теснящихся банок, испытывая настоящее удовлетворение: её семейству - три куклы, зайчиха в оборчатом сарафане из той же ткани, что занавески на окнах, и бурый плюшевый медведь, - не грозит остаться без сладкого до следующего лета. Но это, конечно,  понарошку. А вот зелёный лоскутик, что виднеется из-за ящика с морковкой - всамделишный. Но стоит Айе протянуть руку и дотронуться до мягкой фланели, как он вдруг исчезает. Упорхнул, словно пугливая пташка. Девочка заглядывает за ящик, но там пусто. Чудеса!

- Гном, я тебя видела! - зовёт Айя. - Выходи! Меня Айя зовут. А тебя?

Но в ответ тишина...

К вечеру мороз усилился. Бабушка снова топит печь. Готовит ужин. Заваривает чай с апельсиновой корочкой. Между делом замешивает имбирное тесто, раскатывает его узорной скалкой для печенья, вырезает стаканом лепёшки, посыпает тростниковым сахаром. Айя аккуратно укладывает готовые на большой противень для выпечки.

- Бабушка, в твоей кладовке живёт гном.
 
- Правда? Ты точно видела? - улыбается бабушка. - Может, это игра воображения? Или твоя тень?

- Я видела кусочек его рубашки и даже дотронулась до неё. Но гном быстро  спрятался. Убежал от меня.

- Ты не испугалась, ягодка моя?

- Нет. Нисколечко.

- Может быть, ты видела домового?

- Домового? - воскликнула Айя, забыв про печенье. - У тебя есть домовой?! Настоящий?

- Они есть в каждом доме.

- Они добрые?

- Наш, несомненно, добрый. Я не замечала, чтобы он всякие безобразия чинил.

- А ты его видела?

-  Не видела. Говорят, домовых видят только коты и дети. А кто-то уверен, что всё это выдумки. Только однажды со мной кое-что удивительное случилось. Потеряла  матушкин подарок - колечко. Уж я искала-искала, весь дом перевернула. И так я горевала и плакала, что нос опух и глаз не видно. А на утро чудо чудное: лежит то колечко  возле зеркала, как ни в чём ни бывало. Поблагодарила я тогда домового, да за печью конфетку ему оставила.

- Он съел?

- За тем не следила. Не нужно лишний раз в таинство ломиться, как слон в посудную лавку. Случилось чудо - поблагодари от сердца и отступи. Не кудахтай на всю округу, словно курица, снесшая яйцо.

- Ох, бабушка! А имя у нашего домового  есть ?

- Я когда колечко нашла, нарекла Евсюткой. Надо же было уважительно обратиться, когда спасибо говорила.

- А домовые апельсины едят?

- А ты угости, вот и узнаешь. Оставь дольку на блюдце у ёлочки. И пусть вся эта история  будет нашей маленькой тайной. Тихой верой в доброе, но очень хрупкое волшебство. Мир многогранен, многоцветен, непостижим. И чего только в нём не случается...

Настенные часы пробили полночь и дом  погрузился в тишину. В незашторенное окно льёт свой призрачно-голубоватый свет бледная луна. По сапфировому бархату неба блуждают ледяные астероиды, хвостатые кометы и космические корабли. Сияющие звёзды выстраиваются в созвездия Медведей, Охотников и их верных Псов. Разноцветные туманности качают колыбели с   новорожденными планетами.

Евсютка дует на ёлочку, и серебристые полоски мишуры чуть слышно шуршат и переливаются. А на стенах и потолке колышутся разноцветные пятна и длинные тени.

- Будто мы на дне морском, а вокруг шевелятся заросли капусты, - шепчет Евсютка.

- Сам ты капуста, - мурлычет Касьян.
 
- Дурак, это водоросли такие. Называются морская капуста. Я в книге  читал. Будешь апельсин?

- Я котлеты уважаю. К заморским фруктам не приучен.

- Ты знаешь меня, Касьян, я хозяйского ни в жизнь не возьму. Но коли угощают, почему ж не попробовать, - говорит Евсютка, с причмокиванием доедая сочную дольку. - Оно, конечно, вкусно, но наша ягода не хуже. Взять хоть землянику: душиста да сладка. А клубничное варенье? Амброзия, а не варенье.

- Амброзия - это сливки от соседской коровы. Причем тут варенье? - удивился Касьян.

-  На вкус и цвет... - произнес домовой, убирая апельсиновую кожурку в карман зелёной рубашки. - Не скрою, чужое внимание приятно. Это заставляет проникнуться к миру более добрыми чувствами.

Помолчали. Вздохнули. Кот тронул лапой золотистый шарик. Домовой подул. Снова зашевелились тени на стенах. Полюбовались, представляя себя на дне глубокого неспокойного моря.

- Сегодня я был пойман врасплох, - признался Евсютка. - Проверял кладовую на предмет мышей, да замешкался. Девчонка  засекла. Глазастая у нашей хозяйки внучка.

- Стареешь.

- Касьян,- строго произнёс домовой, - мыши - твоя обязанность. Но куда там! Растолстел, всё равно что гусь  рождественский. Скоро в двери не влезешь. Бабушка уже надорвалась тебя на печь подымать.

- Это зимняя зажировка. Во-вторых: пост на дворе Рождественский. И вообще я пацифист, против насилия.

- Пост не мост, можно объехать. На что в доме кот, если он мышей не ловит?

- Я полезный. Лекарство для души. Меня можно любить и гладить.

- Это да. Так бы и обнял тебя, морда усатая. Пойдем, на печь подсажу. Спать пора.

Проводив кота на теплую лежанку, домовой забирается в кресло-качалку. Осторожно, чтобы не спустить петли, примеряет  недовязанный шерстяной носок. Тот оказывается впору. Евсютка довольно улыбается, закутывается в плед и начинает тихонько раскачивать кресло. Мой домишко, думает он. Люблю его...