Однажды в... СССР. Книга 2. Глава 5

Убийство умницы красавицы да ещё и беременной Нади — дочери первого секретаря горкома партии — потрясло весь город — что уже говорить о Яне и Мишке, друживших с ней, а особенно о Глебе — её парне.                И хоть убийца Серёга Бойко был арестован и получил свои законные девять лет, слухи в городе ходили разные.                Большинство склонялось к тому, что уж без Глеба тут точно не обошлось. Городок маленький — шила в мешке не утаишь. И вскоре после случившегося роман Глеба с Надей, который они особо и не скрывали, из подворотни сплетен вновь вылез наружу, обрастая всё новыми слухами и подробностями.                Кто-то вспомнил, что в тот злополучный день видел их вдвоём в парке, где и нашла свою смерть Надюха. Кто-то добавил, что слышал, как они ругались и Глеб даже кричал на неё, размахивая руками.                Кто-то винил во всём таинственную женщину, которая сидела на лавочке рядом с Надей незадолго до убийства. И была она даже очень похожа на Марию Павловну, мать Глеба.                «Да нет же! — Возражали третьи. — Женщина, что с ней ругалась, была похожа на Наталью, прислугу ихнюю. Вот на кого!»                А кто-то указывал на какую-то её сверстницу — и до хрипоты в голосе каждый доказывал своё.                Так что чутка о том, что как ни крути, как ни верти, а Глеб, очевидно, не пожелавший стать молодым отцом, тут замешан — змеёй из унитаза выползала то в одном доме, то в другом. Докатилась она и до Глебовой семьи, и до Мишки с Яном.
— Забей! На каждый роток не накинешь платок. — успокаивал Ян Глеба. — Я вот больше беспокоюсь, что мне вызов из института не приходит. Неделя до экзаменов осталась. Ты-то свой вызов в МГУ ещё две недели назад получил.                Эх, сказал бы он это раньше!                В тот же день прилетело ему короткое письмо из Харьковского юридического. Отказ в приёме документов. Для поступления необходимы или два года трудового стажа, или два года службы в армии. Институт закрытого типа и состоит на дотациях МВД.  В желторотых школьниках не нуждается. Вот так-то, ребята.                Сказать, что Ян был расстроен — ничего не сказать. Он был просто убит.         В последнее время за своим романом с Верой Ян света белого не видел и даже не удосужился вникнуть, достать правила поступления в этот заколдованный институт. Собрав наспех обычные документы, отправил их по почте, и снова в свои амуры с Верой ударился. Ну и вот — получил по шапке да так, что целый год для поступления пропал безвозвратно. А в ноябре — в армию. На два года.                — Чёрт побери! — Лаялся на Яна Глеб. — Говорил тебе, давай в Москву со мной подавать, в университет! Так нет же заладил: «Куда мне до Москвы, мне хотя бы в Харьков пролезть!» — Ну и что теперь? И куда?! Ать-два?! Ать-два?! Красавец!                — Ну что ты сыплешь соль на рану?                — Хорош, пацаны! Чего собачитесь? — С улыбкой успокаивал их Мишка. — Да всё ж путём. Ян, вдвоём повалим в армию, солдатскую кашу хлебать. А вместе мы — сила! Втроём мы город взяли, а вдвоём какую-то там роту или полк, или как там у них ещё — вообще не вопрос. Пошли по пивку, мне Саня Волков такую воблу подогнал. Поехали! А завтра на тренировку, а то совсем разленились. К армии нам физику подтянуть уж никак не помешает. Да и вообще, самодисциплина — это покруче армейской дисциплины будет. Погнали? Ты с нами, Глеб?                — Погнали. — Хором ответили Ян и Глеб.
В конце августа Глеб укатил в столицу. И хоть и Ян, и Мишка давно уже знали дату его отъезда, всё равно не верилось, что вот они на перроне ещё сейчас его видят, а через минуту — исчезнет Глеб, растает вместе с дымком паровоза.                И если Мишка внешне был спокоен, то Ян своих эмоций не скрывал. Он так, не отрываясь, смотрел на Глеба, как будто навсегда хотел запомнить черты своего первого и лучшего друга. Ведь из восемнадцати прожитых —одиннадцать лет их связывала не просто дружба, а более чем — братство. И, до боли стискивая друг друга на прощание, они клялись писать и приезжать, и видеться, как только будет можно. И верили, что так оно и будет.
                ___________________
Сентябрь прошёл в привычном режиме, но уже без Глеба: тренировки, гитара, песни по вечерам. Только не на голубятне, а во дворе, в кругу соседей и приятелей, среди которых теперь постоянно находился и бывший их заклятый враг Вовка Лелюх, подсевший на их песни и пытавшийся сам научиться играть. Правда без особого успеха — слуха не хватало.                Солировал всё больше Мишка, а Ян лишь подпевал ему. Настроения особо не было. Не только из-за того, что «пролетел» он с поступлением, и армия светила скоро. И хоть не раз ловил он на себе заманчивые взгляды своих ровесниц, призывные улыбки — не отвечал на них.                Всё это время, каждый божий день, он ждал письма от Веры. А она исчезла, даже не попрощавшись и не сказав, куда поедет поступать. Выпытывать у её матери не хотелось, да и гордость не позволяла.                «Ну, как же так? Как они так могут — девчонки? Мы же столько времени встречались! И не просто, за ручки держась, ходили. Ведь было… было… Пусть всего лишь пару раз. Во влажном стоге сена под дождём и в день похорон мамы. Но как же это было всё улётно! За тот единый миг и жизнь отдать не жалко! Да и она… Вера… так стонала… так стонала… Это не сыграешь. И, если б у неё не было чувств ко мне, неужто позволила бы?! Да ни за что! Характер — гранит. Одним взглядом испепелить может. Но почему исчезла инкогнито? И почему не пишет? Адрес знает, в одном доме живём…» — ох уж эти мысли! Они по сто раз в день долбили душу. Нет, не долбили — жгли её калёным железом.                А от того наш блондин, итак не отличавшийся излишним весом, совсем терял аппетит и настроение. И только встречи с друзьями на время отвлекали, стирая ластиком с листа его души бесполезную грусть.
Да, эта дружба многое им дала, многому научила.                И прежде всего, любить другого, больше, чем себя.                Любить беззаветно и бескорыстно.                Заботиться и получать удовольствие от простого общения, иногда даже без слов, но рядом. Рядом находясь.                И каждую свободную минуту, а их теперь немало у них было, они бежали друг к другу, проводя вместе эти последние до армии дни. Ведь неизвестно, как там пойдёт, и по каким краям их разнесёт судьба.
Глеб до отъезда в Москву тоже иногда думал… о Вере. Не так, как Ян. Спокойно, без надрыва. И удивлялся сам себе, что Вера занимает его мысли. Ему отчаянно не хватало насмешливого взгляда её изумрудных глаз, её задора и огня, которым ей удавалось не только всех зажечь, но и подчинить себе.                Она реально лидировала в их четвёрке, и ей они обязаны всем тем, что так сплотило их в одну команду. А риск и передряги, о которых и отцу родному не расскажешь, когда до гибели один лишь шаг, и только помощь друга выручала! И ведь не «бабки» были главное! В сраженьях тех они реально становились намного ближе друг другу! Ближе, чем даже братья родные, братья по крови.                Ну а деньги? Они надёжно припрятаны, ведь тратить их то и негде. Пару штук Глеб захватил с собой в Москву, чтобы не выглядеть там захолустным провинциалом. Ничего… ещё пригодятся — жизнь только начинается.
                ———————————
А в октябре Ян с Мишкой получили повестки, готовиться к призыву в ноябре.                Они и готовились, добивая Мишкину макивару да нарезая круги по стадиону — не книжки ж было читать! Хотя и это дело Ян не бросал — денег на их покупку хватало, а библиотеку районную он перешерстил ещё в школе.               
До прибытия на призывной пункт оставалось всего три дня, и мама Мишкина уже прикидывала, что будет готовить к столу на проводы в армию. Благо деньжонок он ей подкинул немало. А как же, зря что ли всё лето, по словам сына, он «на разгрузке вагонов» горбатился?                Три дня до армии… И тут во дворе у Мишки, тихонько перебиравшего струны свей гитары на лавочке, нарисовался Сява, «шестёрка» Сани Волкова — некоронованного короля их городка.                Саню Волкова и боялись, и уважали. К нему шли за советом, а то и помощью разные люди. И ни один не знал отказа. Даже мусора его уважали, несмотря на тюремное прошлое на малолетке.                — Здоров, Малой! О, так и ты на гитаре лабаешь! А блатные знаешь?                — Ну, парочку там. Ты намного больше знаешь.                — А посидишь с моё, и ты узнаешь, — сверкнул золотой фиксой Сява. — Поканали со мной, Саня звал.                — Меня?                — Ну, не меня же! Или ты занят сильно?                — Та не… Сейчас гитару занесу.                Через пятнадцать минут они втроём плотно оседлали табуретки на кухне частного дома, в котором жил Саня Волков с матерью, и пили пиво из трёхлитровой банки, которую Сява разливал по гранёным стаканам, закусывая воблой.
Мишка смотрел на Саню, как на высшее существо, вспоминая, как он с меньшими силами организовал отпор вооружённой банде Засульских; как выручил его, сбагрив угнанную у цыган «Волгу» и рассчитавшись пятьдесят на пятьдесят. Хотя мог бы и всё себе забрать — у Мишки даже понятия не было, куда девать такую машину.                Для Мишки Саня Волков был, как Зевс на Олимпе блатной романтики. Довольно правильные черты его лица, будто вырубленные из гранита, пронзительный взгляд светло-серых глаз, небрежно-повелительная манера поведения, подчёркнутое почитание его корешей, рассказы о неписанных воровских законах и о былом — склоняли Мишку к параллели с обожествляемыми им предками-самураями, на которых он так стремился быть похожим. 
— Ну что, Малой, ты, кажется, не раз просился взять тебя на дело? Ну так дожил. Давай, за почин! — И Саня стукнулся своим стаканом с Мишкиным.                — За почин?! — Мишка был ошарашен. — Так мне же в армию через три дня…                — Ну и клёво. Дело сделаем и канай в свою армию. А лавэ матери оставишь, чтоб без тебя не бедовала.                — Да у меня… — Мишка чуть не проговорился, что у него и так денег куры не клюют, и что о маме с сестрой он давно позаботился.                — Малой, я что-то не врубаюсь. То ты просишься, то менжуешься. У меня просто все хлопцы по делам разъехались, а тут наезд на нас намечается, надо отвечать. Ну, так ты чего? С нами? Делов-то на пару часиков всего.                — На пару часиков? Не… я, конечно, с вами. — Встрепенувшись и покраснев от сознания того, что Саня заметил его нерешительность, бодро отрапортовал Мишка. — А что за дело?                — А подгребай к шести часам. Узнаешь. Ты, как я помню, махаешься не хило. И кроме кулаков, потяжелее что-нибудь с собой прихвати. Сгодится может. А может и не сгодится… Понял?                — Понял.                — Да… И маланчика своего, блондина, тоже приводи.                — Яна?! — У Мишки глаза полезли на лоб. — Яна на дело? Не уверен, что он захочет.                — А ты сделай так, чтоб захотел. Скажи, хорошим людям надобно помочь. А за нами не заржавеет. Добро мы помнить умеем. 
В квартире Яна, а больше у него в глазах — Мишка сразу ощутил ту непреходящую пустоту и грусть, которая осела в них со смертью тёти Туси.                — Здорово, братан! — Мишка крепко пожал узкую ладонь друга.                — Есть хочешь? — спросил Ян. — Котлеты вчерашние остались. Сам готовил. Подогреть?                — Не, я в порядке. Благодарю! От Глеба было что? — спросил Мишка, присаживаясь на диван.                — Да, прилетело вчера пару слов. Тебе привет! Он с этого обычно начинает. Ну и немного о себе. Никак не приспособится. Вокруг одни ма-а-сквичи! На него смотрят, как на гориллу в зоопарке. Уже и прикид сменил, и на семинарах первый руку тянет. Ан нет! Провинциал, да ещё и с Украины, хэкает, а не гэкает. Короче, жалуется, что один пока.                — Да… я его понимаю, — задумчиво проговорил Мишка. — Мне, когда к вам в Кремень перебрался, тоже первое время волком выть хотелось. Пока вы ко мне прямо во двор не подвалили, Одному, если день за днём, без друзей — вытягивает душу. А Глебу и подавно. Так бы и тебе было, если бы один в Харьков поехал. Да, слушай, дело есть.                Ян вопросительно взглянул на него, присаживаясь на стул:                — Ну?..                — Да... Саня Волков подсобить просит. Там у него что-то намечается. Просил нунчаки наши взять… Пора встряхнуться, Ян. Давно не разминались.                — Так нам же в армию в четверг. А сегодня уже понедельник. А залетим?..                — Не залетим. — Мишка медленно поднялся с дивана:                — Ты помнишь, как Саня со своими за нас вписался, когда Засульские меня убивать пригнали? Ну да, конечно, это ж я ему обязан. А ты тут как бы не при делах… — неподдельная обида сквозила в голосе Мишки.                Ян тут же взметнулся со стула:                — Ты самурай или баба? Что, толком объяснить не можешь? Раз надо, значит надо.                — Другой базар! Давай к шести у Сани Волкова. Там может ничего такого и не будет. Узнаем, короче…
На город легли тяжёлые сумерки, укрытые такими же мрачными одеялами туч. И на душе у друзей, постучавших в дом Сани Волкова, было не легче и не светлее. Предчувствие, что ли.                Саня встретил их широкой улыбкой, жестом пригласив войти. За столом сидели Сява и Санин друг по кличке «Матрос» — мощный, широкоплечий весь в татуировках («Даже на шее не забыл набить!» — мелькнуло у Яна)   И зимой, и летом он ходил в тельняшке, только летом — без рукавов.                — Короче, рассиживаться некогда, — начал Саня. — В шесть тридцать в кафе «Витязь», что на Засулье, гостей нам надо встречать. Вы знаете, что я отвечаю за «грев» на зонах и в нашей, и в соседней областях?                Сява и Матрос кивнули.                — А кто не знает, — повернулся Саня в сторону Мишки с Яном, — так будут знать. Ну вот, и дела я вёл по чесноку, до копейки. И в авторитете моём ни у кого сомнений не было. Так я говорю, Матрос?                — Да ты чего, Санёк?! Ну…                — Так было до последних дней. Но, видно, кого-то, пока не знаю кого, жаба задавила. Короче, катит «ревизор» к нам. Подозревая, что не с добром. Уверен, не один. Не думаю, что их будет много. В одну машину влезут. Ладно. Поедем, побазарим. Выясним что к чему.                Они вывалили на улицу. Саня сел за руль, Матрос рядом, а Сява, Мишка и Ян втиснулись на заднее сидение белой «шестёрки». Когда подъезжали к кафе, Саня бросил:                — Малой и ты, блондин, не заходите сразу. Минут через пять… да там в уголке присядьте, типа вы не с нами. Ситро себе закажите или сок. И если всё путём пойдёт, ну так и не дергайтесь. А если замес начнётся, тут и подгребайте. Пошли…                Вечером в понедельник, как и обычно в первый рабочий день, местных посетителей в кафе на окраине города не наблюдалось. И поэтому ватага из восьми накаченных парней, оккупировавших два сдвинутых стола, сразу бросалась в глаза.                А за отдельным столиком в углу сидел дядька лет шестидесяти, с помятым лицом и в таком же помятом костюмчике. Старенькое коричневое пальто касалось пола, свесившись со спинки его стула.                Завидев Саню Волкова, он кивнул ему, приглашая подойти и присесть. Матрос и Сява шлёпнулись на стулья за соседний столик, недвусмысленно показав, что они сопровождают Саню, и вызвав саркастические улыбки приезжих бойцов с кружками пива в руках.                Ну да, даже если не считать помятого дядьки, то на троих хозяев приходилось восьмеро приезжих. Поэтому, смерив Сяву и Матроса презрительными взглядами, качки потеряли к ним интерес. Они вернулись к своей, безусловно, высокоинтеллектуальной беседе, прервавшейся появлением Сани и его команды.                А через пять минут в дверь кафе просочились и Ян с Мишкой, купили лимонад и булочки, а затем устроились за ближний к приезжим столик, даже не удостоившись внимания накаченных бойцов. Они не слышали разговор приезжего авторитета с Саней, но видели, как всё больше и больше краснеет его лицо.                И было от чего краснеть.                — Здоров, Дикой! — первым приветствовал мужика Саня. — Как добрались?                — Здорово, Волк! Да всё путём. Как сам?                — Нормалёк. С чем прибыл? По глазам вижу, что не с добром. Угадал?                — Угадал.  Есть два вопроса. Меньший и больший. С какого начинать?                — Давай с меньшого.                — Лады. Ты про сходняк в Кисловодске в курсах?                — В курсах.                — А о том, что там Черкас предложил и принято всеми ворами было, в курсах?                — Насчёт чего?                — Насчёт того, чтобы с цеховиков не больше десятины брать.                — И что?                — А то, что все воры на это подписались, а ты по-старому пятнадцать с них дерёшь!                — А ты откуда знаешь? Кто стукнул?                — Народ. А что, неправда?                —Слышь, Дикой, я за грев на трёх зонах в ответе. И у меня душа болит не за то, сколько бабла цеховики по стеклянным банкам в своих огородах прячут, а как мне пацанов за проволокой подогреть. Врубился?!                — Во-первых, не тебе закон менять! А во-вторых, и ко второй теме подъехали. Малява на тебя пришла с Перекрёстовки, с зоны. — Дикой помолчал.                — И что за малява? — Нахмурился ещё больше Саня.                — Та пишут… — Дикой отвернулся, скользнув взглядом по спинам своих бойцов, а они, как почувствовав этот взгляд, прекратили беседу и дружно впились глазами в Дикого и Саню. — Пишут, что грев твой что-то не в меру усох в последнее время. С чего бы это? С цеховиков лишнее сдираешь, а за колючку не додаёшь? А Волк?!                Саня медленно поднялся со стула.                — Малява, говоришь? А точковка у тебя есть? Точковку засвети.                По растерянному лицу Дикого было ясно, что бумаги с подробным приходом-расходом в зоне у него нет.                — Значит так, Дикой. Я — бродяга, и ты — бродяга. Не положенец, не смотрящий, а ровня мне. И ты сюда с бычьём своим примотал по какой-то дешёвой маляве мне предъяву делать?! — громовым голосом выдохнул Саня.                Дикого, как вихрем снесло со стула.                — Ты… крыса! — взвизгнул Дикой, брызнув слюной изо рта, и тут же отлетел от прямого удара в челюсть, грохнувшись спиной на стоящий сзади стол и перевернув его.                За ним качнулись ещё два стола от резко вскочившей восьмёрки бойцов, устремившихся к Сане Волкову. Но на пути их уже стояли Сява и Матрос, а сзади проявились Мишка с Яном.                И вот их нападения с тыла «быки» явно не ожидали. Их было восемь против пяти, но уже через минуту стало шесть — двумя размашистыми хлёсткими ударами дубинок с ремешками на запястьях по бритым затылкам на толстых шеях Мишка и Ян вырубили ближайших к ним.                И пошло месилово.                Саня Волков сцепился с высоким, на голову выше его качком, и они, с размаху грохнувшись в стеклянную стенку кафе, расколотили её и вывалились на улицу.                Сява пытался приложить бросившегося на него лысого бойца увесистой пивной кружкой, но тот ушёл в сторону и зарядил такой удар сбоку, что Сява, как подрубленный рухнул на пол. Зато Матрос, лезвием проскользнув между двумя, атаковавшими его качками, мгновенно развернулся и с силой пнул одного из них ногой в спину, а на обернувшегося к нему другого обрушил стул, превратив его в щепки.                Ян хоть и пропустил всего лишь скользящий удар, но оказался на полу, и, даже не почувствовав боли, автоматом провёл «мельницу», сбив с ног своего обидчика. Прямо с пола, прыгнув на него, Ян дубинкой раскровянил тому лицо, и тут же в голове взорвался мрак — сам отлетел от удара другого бойца ногой в голову, потеряв сознание.                За это время Мишкина дубинка, вращаясь с невероятной скоростью, как мясорубка перемолола двоих, уложив их, потерявших сознание на пол. Заметив неподвижно лежащего Яна, Мишка замер: «Убили?!»                И тут же с прыжка он бросился в ноги подкосившему друга и опешившему от такого акробатического трюка амбалу, сбил его на пол и, спружинив на руках, с криком обрушил дубинку на голову упавшего.                Саня Волков и его противник, наконец, оторвались друг от друга. Лица и руки у обоих были в крови. Тяжело дыша, они готовились к новой схватке.                Теперь противники сравнялись. Шестеро приезжих и Ян валялись на полу, как и Сява, не оправившийся от первого удара.                В руках Дикого блеснул нож, двое оставшихся качков тоже достали ножи. Все трое тяжело дышали, но в их глазах была такая решимость, что безоружные Саня и Матрос напряглись, в отличие от Мишки — без единой царапины и с дубинкой на ремешке в руке. Ещё секунда и начнётся резня.                И в это время в кафе возникли, как с неба упали, Вовка Лелюх с неизменным своим спутником рыжим Толяном.                «И что им тут понадобилось на Засулье вечером в понедельник?» — мелькнуло у Мишки.                Мгновенно оценив обстановку, Вовка выхватил из кармана куртки тяжёлую свинчатку, с которой никогда не расставался, и, как снаряд, метнул её в Дикого. Тот с криком выронил нож, схватился за грудь и скорчился от боли.  Его бойцы, увидев, столь численное преимущество противников, отступили к служебному выходу. Свинчатка появилась и в руках Толяна.                И в это время раздался звук сирены. Это мчались два Уазика милиции, вызванной заведующей кафе после начала драки.                — Менты! Атас!                В одно мгновенье исчезли все кроме лежавших на полу качков и Мишки, безуспешно пытавшегося поднять Яна с пола. Их всех и приняли.               
Очнулся Ян, как и бойцы, уже в КПЗ. Холодном и угрюмом. Без лавки даже. Сидели на полу. И здесь делить им было нечего. Над всеми тяжко и неотвратимо висела угроза наказания по уголовному делу за особо злостное хулиганство, и эта угроза вот-вот каменной глыбой рухнет им на головы. Хулиганство с применением предметов специально приспособленных для нанесения телесных повреждений — до семи лет лишения свободы! И это понимали все.               
На допросах Ян и Мишка заняли одинаковую позицию: попали в кафе случайно. Пили лимонад. В драку их втянули залётные. Сами никого не били и из-за чего весь этот сыр-бор — понятия не имеют.                «Быки» Дикого в его отсутствие просто молчали, как рты позашивали, и разобраться в том, что ж там произошло, кто и как кафе раскурочил — следователю Петренко на данный момент возможным не представлялось.                Заведующая кафе — она же и официантка — как только началась драка, нырнула в подсобку, где телефон стоял, и принялась слёзно молить милицию лететь в кафе, а то тут армия бандитов громит заведение советского общепита. А значит и она ничего не видела — свидетель из неё никакой.                «Да… — грустно размышлял следователь, — сам чёрт тут ногу сломит. Кто что начал? Кто кого втянул? Кто какой ущерб причинил?..  Попробуй разберись.  И разобраться должен.  Недолго ведь до пенсии осталось…»                А тут ещё и гонцы посыпались… за местных заступаться. И первым был Иван Захарович Теплов — отец Теплова Глеба.                После смерти и похорон мамы Яна, которую он пережил как смерть родного человека, он  принял в своё сердце оставшегося круглым сиротою Яна в качестве сына. Случилось это само собой, ведь столько лет дружили Глеб и Ян, а тётя Туся была хоть и поздней, но всё же первой и единственной любовью Ивана Захаровича.                О драке в кафе он узнал одним из первых, как и о том, что Мишка с Яном в КПЗ. Иван мгновенно бросился к давнему приятелю и собутыльнику начальнику райотдела милиции подполковнику Гринько, который мог решить вопрос. Но тот лишь покачал седою головой:                — Прости, Иван, пока настолько всё сыро, что сейчас я сделать ничего не могу.               
Другой бы руки опустил и отступил. Но не Иван Теплов.                Уже через полчаса после разговора с Гринько, его «Волга» остановилась у районного военкомата. Руки Ивана Захаровича оттягивал увесистый пакет с двумя бутылками «Арарата», двумя банками красной икры и палкой сухой колбасы.                — Майор, тебе призывники нужны? — С разбегу влетев в кабинет, огорошил Иван военкома. — План по призыву выполнить обязан?                — Ты это к чему, Иван Захарович? — удивлённо поднимаясь из-за стола и пожимая протянутую руку, спросил военком. — У меня с планом всё в порядке…                — Ан нет! Не всё! У тебя Сайтоев и Резник завтра на призывном пункте быть должны?                Майор поднял лежащие перед ним списки призывников и быстро пробежал их взглядом:                — Должны. А что?                — А то, что их закрыли в КПЗ ещё вчера. Причём, ни за что, можешь мне поверить! Там какие-то залётные бандюки драку устроили, пацаны не при чём, и им ещё попало от громил. Короче, помоги их вытащить. Погнали? Машина у окна.                — Ну ты даёшь, Иван Захарович! Я что тебе, волшебник? Из-под ареста вытащить…                — Майор! —  Голос Ивана Теплова заледенел. — Когда ты у меня в кабинете в ногах валялся, просил квартиру трёхкомнатную тебе решить, помнишь?!  Жена, мол, рожает двойню, а жить-то и негде — чуть не рыдал, военный человек. И я помог, хоть обманул меня ты, и двойни никакой не намечалось даже. И что, сейчас откажешь?! Уговори Гринько солдат тебе отдать. Пусть служат, Родине долг отдают, а не баланду жрут в тюрьме. Давай, майор! Поехали!               
При упоминании о полученной вне очереди трёшке военком покраснел, как рак:                — Поехали… попытка не пытка… — пробормотал он, укладывая в свой безразмерный кожаный портфель коньяк, икру и колбасу.  Портфель он захватил с собой.                Они сели в «Волгу», и Теплов мигом домчал военкома до райотдела милиции. Он не пошёл за ним внутрь, остался в машине и, мысленно моля Бога помочь, не спускал глаз с входной двери отдела.                Время текло до боли медленно, и когда оно перевалило за час, Теплов уже потерял всякую надежду. Он вспоминал любимую Эсфирь, и отчего-то брал на себя вину, что не уберёг её сына от тюрьмы. За день до армии не уберёг.               
И тут дверь отдела распахнулась и на крыльцо вывалил раскрасневшийся от выпитого коньяка и уже с пустым портфелем военком, а за ним помятые Мишка и Ян с фингалом под глазом.                Иван, как пуля, выскочил наружу и бросился к ним обнять Яна, но вовремя остановил себя: «Ну я совсем слетел с катушек! Что он подумает?»                Поэтому степенно подошёл, пожал всем руки и пригласил в машину.                — Спасибо, дядя Иван, — первым нарушил молчание Мишка, — а можно я всех вас на проводы приглашу? Нам завтра с Яном в армию, а мать всё приготовила. Пойдёмте?               
И эти проводы вдруг превратились в настоящий праздник не только для неунывающего Мишки Сайтоева, но и для страдальца по исчезнувшей любви Яна Резника. И праздновали они скорее своё нежданное освобождение, свою свободу, а не грядущую неизвестность.                И первый раз смотрел Ян на Ивана Захаровича Теплова без обиды. Без горечи за тот его роман запретный со своей мамой. Смотрел, как на родного человека, не раз спасавшего их от беды.                Единственного в этом городе, где больше никого у Яна и не осталось. Только могилы: дедушки, отца и мамы. Родные могилы, и к ним, как виделось ему тогда, не раз ещё он будет возвращаться…
                —————————————

                Продолжение в Главе 6