Однажды в... СССР. Книга 2. Глава 7

Раз в две недели рота выезжала в караул, на охрану складов с оружием и всякой военной всячиной. И хоть склады те по периметру обтянуты колючей проволокой, да и контрольно-следовая полоса между ней и складами немалая, а бдеть надо пристально-пристально — охотники поживиться оружием находились. За поимку их и отпуск выхлопотать можно.               
Так в конце первого месяца службы попали Ян с Мишкой в караул — длинное свежевыкрашенное серой краской одноэтажное здание с тремя спальнями, рассчитанными на тридцать бойцов каждая, просторным умывальником и туалетом рядом, оружейной комнатой, столовой и командирской, где располагались сержанты, держащие постоянную связь с часовыми на постах.                В восемь утра, получив инструктаж, друзья быстрым шагом устремились за сержантами-разводящими каждый на свой пост с автоматом и боевыми патронами.                Выпал первый снежок, светило солнышко, и впервые за много дней к ним вернулось хорошее настроение. Отбарабанив положенные четыре часа и, к своему глубокому сожалению, так и не увидев ни одного диверсанта, с таким же боевым настроением и в предвкушении скорого обеда — они с разных концов потопали в караульное помещение.                Сняв оружие и поставив его в ружпарк, Мишка решил завернуть в туалет, зная, что Ян уже должен был прийти — его пост был ближе.                Но не успел он закрыть за собою дверь, как предобеденную тишину караулки разрезал крик боли. И этот голос Мишка узнал бы из тысячи голосов.                — Ян! — Заорал Мишка и, не помня себя, вылетел из туалета. Ноги сами несли его к месту, откуда рвался крик. И это была спальня «дедов» их роты.                Влупившись в дверь со всего размаху и больно ударившись плечом, Мишка отлетел назад. Но потом забарабанил сначала кулаками, потом ногами:                — Открывай!                В спальне стало тихо. Крик Яна смолк.                — Вы, вы ж не «старики»! Вы — хуже салаг! Вы — бздуны! Суки! Педерасты! — орал Мишка. — Я тут один. Один и без оружия. Откройте!                Такие оскорбления мужскому уху вынести было уж никак невозможно. Тем более уху «стариков», уже готовивших дембельские альбомы фотографий. Дверь отворилась.                Два «старика», державшие Яна за руки, пока Буторин беспрепятственно и методично тузил его, как боксерскую грушу, вместе с Костей повернулись в сторону Мишки, ослабив хватку, чем мгновенно воспользовался Ян.                Окрылённый появлением друга, несмотря на боль, которая, казалось, навсегда поселилась в его теле, он что есть силы вонзил свой сапог сверху в стопу «деда», державшего его правую руку. Тот, ойкнув», выпустил руку Яна, который тут же врубил свой кулак в нос «старика», державшего его слева. Хлынула кровь, залившая гимнастёрку.                Но отскочить Ян не успел. От сильнейшего удара ногой в поясницу от «деда» справа, ноги Яна подкосились, и он рухнул лицом вниз, еле успев подставить руки под голову. Попытался встать, но сверху донизу пронзила такая боль, что он снова упал на руки, понимая, что больше не боец.                Мишка залетел в комнату и тут же получил бы сокрушительный удар в висок сбоку от Кольки Красько. Получил бы, если б запрыгнул в комнату во весь рост. Но, кляня «дедов» последними словами, он к тому времени уже успел свернуть шею змее своего гнева, ужалившей его, когда услышал Яна крик.                Влетая в раскрытую дверь, он пригнулся как можно ниже, так что пудовый кулак Красько только чиркнул по его макушке. А сам Колян потерял равновесие, качнувшись в сторону, и тут же пропустил удар от Мишки с размаху локтем в голову, от которого рухнул, как подрубленный.                Второго, ближайшего к нему высокого худого «деда» Мишка отбросил от себя ударом ноги в грудь, от чего тот бухнулся на койку, больно ударившись спиной о её железную раму.                Но это было последнее, что удалось потомку самурая. Сразу трое здоровенных «дедов», в том числе и Буторин, бросились на него сзади, пока он даже не успел поставить ногу на пол после того, как вырубил худого.                Они свалили его с ног, упали сами и попытались заломить ему руки за спину. Но, будучи придавленный тяжёлыми телами, как скалой, Мишка рванулся, крутанул головой и с силой впился острыми зубами в руку одного из них, прокусив её до крови. «Дед» заорал, давление ослабло, и Мишка наугад мотнул головой вверх, расквасив нос, державшему его второму «деду». И тут… взметнулась боль и… тьма.                Да, против лома нет приёма. Один из шестерых «дедов» Степан Давыдов, обрушил на голову пытавшегося подняться Мишки тяжёлый табурет.                Ян продолжал лежать без движения. Посовещавшись, «старики» отнесли обоих в умывальник, окатили их холодной водой и, оставив на мокром полу, удалились.                Но ни радости от своей победы, ни удовлетворения от мести никто не испытывал. Приказав другим «салагам» навести порядок в их спальне, и буркнув старшему сержанту, чтоб заменил Мишку и Яна на их постах, «старики» завалились на койки.                — А эти… — пришедший в себя Красько хотел сказать «салаги», но язык, к его удивлению, произнести столь унизительную дефиницию не повернулся, — черти… б…дь, духовитые, ничего не скажешь. На вид — шмакодявки, кожа да кости, а, смотри ж ты, вдвоём на шестерых…                — Да, и махаются достойно, — заметил главный в роте «дед» Степан Давыдов, рядом с которым даже амбал Красько смотрелся невыразительно, — я б их с собой в разведку взял…                — Да ты чего, Давыд? Они ж салаги! И пусть свою кирзу хлебают, как мы свою хлебали.  Ты может ещё и скащуху им какую дать надумаешь?! — подал голос Костя Буторин.                — А и надумаю! — вдруг разозлился Стёпа. — И не тебе, Костян, меня учить жить. Ты от того салаги когда получил по кумполу? Ещё  дней десять назад?! И что, стерпел?! Ну?! Что молчишь?! А сам его когда метелить начал? Только сейчас, когда его держали двое? Чего ж ты с ним, со скелетоном этим, один на один не пошёл? Что? Очконул?! — в комнате стало тихо. Авторитет Давыдова был непререкаем.                — Мы вписались за вас с Коляном лишь потому, чтобы наших дедовских порядков не порушить, — продолжал Степан, — и мы им показали, кто тут есть кто, и кто командует парадом. Но головы-то у нас на плечах для чего? А для того, чтоб различать, кто тут салага конченый, без силы и без духа, а кто пацан с понятием, как за себя стоять и сопли не размазывать. И в этих молодых я вижу силу. А нам на танцах в городе и на разборках с местными они точняк сгодятся.                — Постой, Давыд, — Красько приподнялся с кровати, — ты ж только что сам сказал, что рушить дедовских порядков не дадим. Так как же ты их сам порушить хочешь?.. Насчёт того, что, пока они год не прослужат, им в город не положено. Только дедам и полудедам. Или я не прав?                «Старики» зашумели, и в этом шуме слышалось явное неодобрение Степану. Похоже, желания приблизить молодых «салаг» кроме него ни у кого из них не проявлялось.                — Всё в наших руках, — философски спокойно заметил Степан. — Время не идёт и даже не бежит. Оно летит. И как на гражданке, так и тут жизнь меняется. Я так думаю, если салаги показывают силу и дух, каких не каждый «дед» покажет, то чем же они хуже нас? Смотрите, за все полтора года, что мы отслужили, вы хоть раз таких салаг видели? Нет. А, значит, и нечего их в общее стадо загонять и под одну гребёнку стричь. Я уверен, они не покорятся. И не боятся боли. Им унижение страшнее. Кроме меня, все вы сегодня отхватили от них своё за каких-то пару минут. И, как ни крути, как ни верти, а уважуху они заслужили. Я думаю, внутри, каждый из вас со мной согласен. Так? — Давыдов приподнялся на кровати, пристальным взглядом окинув каждого из своего войска.                Никто не возразил. «С ним начинаться — себе дороже!» — примерно так подумал каждый.               
На следующий день Мишку с Яном вывезли на больничку, в госпиталь. Мишка схлопотал сотрясение мозга, а Яну, у которого, казалось, на теле живого места не было, а в моче появилась кровь, пришлось срочно поправлять почки. Выписали их тоже вместе, аж через целых три недели, и в роту они ехали, как на казнь, уже рисуя себе картины следующей расправы от «дедов».               
Опять ошиблись. Их встретили, как будто ничего и не было. Солдаты их призыва, крепко пожимая руки и похлопывая по плечам, всячески подчёркивали уважение, что, конечно же было приятно.                Полудеды поощрительно улыбались, но больше всех удивили «старики». Вечером Ян с Мишкой только засели за письма на гражданку, как в Ленкомнату, громко топая сапогами, будто предупреждая о своём приходе, вошли Колян Красько и Костя Буторин.                И Ян, и Мишка с резко застучавшими сердцами вскочили со стульев, приготовившись к драке. Её не произошло.                — Короче, будем считать, что мы — краями. Один-один. Идёт?— Подойдя к Яну, выговорил Колян.— Тебя, кстати, как кличут?                — Ян… Ян Резник.                — А дружка твоего?                — Мишка. Мишка Сайтоев.                — Ну, а как меня ты, наверное, знаешь. Так?                — Знаю.                — Держи кардан! — И он протянул свою ладонь-лопату.                Ошеломлённый Ян осторожно пожал её, внимательно следя за другой рукой и всё ещё ожидая подвоха. Но когда увидел, что и Костя обменялся с Мишкой рукопожатием, расслабился и улыбнулся.                Особо говорить им было не о чем, и, развернувшись, «деды» отвалили восвояси. А Мишка с Яном снова засели за письма. Правда, теперь уже совсем с другим настроением.
                ————————————
Их следующий выезд в караул был полон сюрпризов. Как уже успели заметить Мишка с Яном ещё по прошлому разу, если еды в столовой на территории воинской части было: ешь – не хочу, то в караулы её привозили хоть и в больших алюминиевых баках, но всё равно на всех не хватило. И кто крысятничал, повара или развозящие — было тайной за семью замками.                А ведь именно в тех караулах бойцам приходилось по восемь, а то и по двенадцать часов торчать на вышках днём, а вечером и ночью, проверяя посты, утаптывать тропу наряда. И, конечно же, свежий воздух провоцировал волчий голод.                По неписанному закону «деды» набивали свои миски борщём или супом, вылавливая всё мясо. «Полудедам» доставалось чуть похуже, а «черпакам» и «салагам» — всего-то по полмиски жижки.                Всё та же канитель и со вторыми блюдами — «молодым» частенько оставался лишь гарнир: картоха, каша, макароны, а старикам» — котлеты, мясо, жареная рыба.                Ну, а про сливочное масло на хлеб к чаю — тут и говорить нечего.                «Дедам» — по целому куску, «полудедам», чтоб покрывало хлеб, а «салажатам» — как монета в пять копеек, чтоб лишь светилось бликом небольшим.                Делёжкой масла занимался сам Степан Давыдов. И как же у сидящих за столом и у солдат, и у сержантов отвисли челюсти, когда на хлебе и у Яна, и у Мишки явилась «дедовская», самая щедрая пайка масла. Кто-то присвистнул.                И хоть молчали все, но им понятно стало, что с этих пор Ян с Мишкой — не «салаги»!                А кто они? Вот тут вопрос. И можно ли опять сержантам заставлять их «плавать»? Да ещё и без швабры, как все другие?                Выйдя из столовой во двор, Ян отвёл Мишку в сторону:                — И что ты об этом думаешь?                —Да что… не зря в больничке валялись. Похоже зауважали нас «деды». Считай, к себе прировняли. Ну и дела! — Мишка так и купался в эйфории от неожиданного подарка.                — И что ты хочешь сказать, мы теперь и «плавать» больше не будем? И на постах нам, как и «старикам» по 6 часов, а не по 12 торчать? — Уже с ехидцей спросил Ян. И Мишка сразу это уловил.                — Ты это всё к чему? Тебе что не нравится?                — Мишань, а ты подумал, как наш призыв на нас смотреть будет?        «Деды» через пять месяцев на гражданку свалят, а нам с пацанами нашими ещё почти два года жить. И есть, и спать, и в части, и в карауле — все вместе делать и делить.                — Постой, мы что, их обижаем? Мы, что ли, сами себе по кусману масла навалили?                — Не в этом дело. Они же просто нас возненавидят! Мы будем белыми воронами, понимаешь? И за пять месяцев эта ненависть набухнет так, что потом мало не покажется. Ты хочешь жить эти два года, не зная, откуда в следующую минуту прилетит? А в караулах-то у нас патроны боевые! И у кого та зависть перемкнёт мозги — не просчитаешь.                Мишка помолчал. Задумался.                — Наверное, ты прав. И что ты предлагаешь?                — Давай так: мы лямку свою, ту, что все «салаги» тянут, тоже будем тянуть. И не просить никаких привилегий. Ну, а если что нам от «дедов» перепадёт — так тут вина не наша. Не отдавать же масло или мясо им назад. Согласен?                Приунывший было Мишка повеселел:                — Согласен! Тогда и с теми не поссоримся, и с этими нормально. Так?
И чтобы не накалять обстановку, придя с постов, они сами спросили у сержанта, в каких им комнатах убраться. И это было правильно и было дальновидно. А вспыхнувшая за завтраком неприязнь «салаг» враз улетучилась. Ведь «плавали» они со всеми вместе, наяривая добела полы.

                Продолжение в Главе 8