ТРИ СЫНА

Жила-была Катя по кличке Бедоносица. Видная была женщина. Мужики к ней льнули. Но вот незадача, все они у Катерины мерли как по приговору, не прожив с ней  и года. Три свадьбы сыграла.  А всё-таки вдовоствовать пришлось.
Первый, школьный учитель,  утонул на рыбалке. За ним плотник посёк ногу на церковном срубе и помер от заражения.  А тракториста в пьяной драке огрели колом по голове.
От каждого осталось у Кати по сыну. Ванька, Лёшка и Федька. Только младшенький Ванька, учительский отпрыск,  был похож на мать, - чернявый с ямочками на щеках. Средний Лёшка, по отцу – храмовому плотнику, был белокур и голубоглаз. А Федька–лохматый увалень, тугодум, весь был в родителя – тракториста.
Мужиков после свадеб Катерина едва хоронить успевала. И с тремя детьми никому стала не нужна. Билась самостоятельно.
Ещё с трактористом взяли они  два десятка овец романовской породы. Баранину на своей Ниве возила Катя в городской ресторан. Шерсть сдавали на Авито приезжим кооператорам. В работе была с утра до ночи. Сама дома или в овчарне. А дети – на пастбище как настоящие чабаны. Никаких скидок на возраст. Со всех одинаково спрашивала, и всех одинаково любила.
Вот однажды сидят они всем семейством под рябиной за столом. По трём сторонам стола три головы: чёрная, белая, бурая и материнская в красной косынке. Обедают.
День тёплый с ветерком, - на дороге пыль клубится порывами, и вдруг выпархивает из пыли белый холстинный подол и появляется какая-то старуха. Седые волосы вздыблены колтуном, в руке суковатый посох.
Остановилась перед семейством, на посох оперлась и смотрит.
-Что бабушка. Не хочешь ли покушать с нами?- спросила Катя.
-Не откажусь.
Ребята сдвинулись, и она села за стол на освободившееся место.
Не простая бабушка. В ту пору по деревням ходило много беженцев. И про эту старуху такая слава шла меж людьми, что, мол она ворожит на детях.
Налила Катя бабке щей в миску, она ест да на ребят поглядывает. Насквозь взглядом прожигает. От одного к другому. Будто в чём-то уличить хочет.
Поела, встала и пошла в обход стола.
Ребята перед ней как по команде вскакивают.
Перед младшим она остановилась и головой покачала задумчиво.
К среднему подошла, постояла и по голове паренька погладила.
А старшего Федьку, дылду, взяла обеими руками за уши, нагнула вперёд к себе и поцеловала в макушку.
После чего подхватила посох и убрела своей дорогой.
Катя слова сказать не посмела, стояла словно заколдованная. И только об одном думала, что же эта бабка меньшого-то ничем не отметила, краше всех паренёк, и поцеловать в темечко не переломилась бы.
А потом дела захватили, и она думать забыла о страннице.
Прошли годы. Дом Катерины уже был сайдингом обшит и на задках сыроварня выстроена. Кислым молоком в нос шибало за километр. Стадо содержалось в кошаре с окнами по всему поясу. А летом - на заливных лугах, электрическим проводом огороженных. Хозяйничала уже не одна Катя, а и младший сын с невесткой. Сын в помощь – невестка в раздрай.
Такую взял, что не приведи господи! С первых дней в битву со свекровью вступила. В её половину Катя чтобы ни ногой. У печи молодая всё сама. Обед отдельно от матери. И всё молча, со сжатыми губами. И поговорить Кате не с кем. Разве только с овцами. Наконец дошла невестушка до того, что обвинила Катю в воровстве. Мол из её приданого перстенёк пропал, и кроме Кати некому. «Воровка!» И Ваня на её стороне. «Отдай, мама, по-хорошему. Иначе в полицию будем заявлять!»
Подумала, подумала Катерина, погрузила вещи в свою старенькую Ниву и поехала  к среднему сыну Алексею. 
Он к тому времени уже приход получил в селе и дом отдельный.
Встретил мать ласково, с поклонами и крестным знамением. Приютил в мезонине. Кажется обрела Катерина спокойствие на старости лет. Да другая беда настигла. С утра - спускайся в горницу на молитву. И утреню, и вечерю стой по полному чину. Еда всё больше постная, скудная. И не разговоры с сыном, а выслушивание его нравоучений. Такой он навязчивый оказался, - спасу нет. Все три замужества Катерины истолковывал теперь как прелюбодеяния. Проповедовал на тему бесчестия и утоления похоти, как деревенские бабы судили так и он, никакой разницы.
И сам похож на скопца: жидкие белые волосики и лицо гладкое, розовое.
От Кати требует обряды исполнять. Одеваться соответственно.  И на молитвы в храм ходить три раза в день.   Как в монастыре заточили.
И полгода Катя не прожила у Алексея, святостью перекормлена оказалась – кусок в рот не лез. Опять собралась в дорогу.
«Ниву» оставила сыну в благодарность за постой. Села на поезд и поехала в город к старшему.
Была зима. Вышла из вокзала в город – кругом сугробы, неделю снег валил. Добралась по адресу. Видит, здоровенный мужик с лопатой как с бульдозером управляется. Мимо неё толкает кучу снега, никого не замечает.
- Постой-ка, Федя! Аль не узнал?
Он обрадовался, а сказать не знает чего. 
Катерина чемодан поставила, взяла ломик и принялась лёд на тротуаре скалывать.
И зажили они в его коморке с единственным окошком под потолком. Фёдор оказался непьющим.  Всё свободное время от телефона глаз не отрывал. То читал, то в игры играл. А питался одной колой с чипсами. Катерина купила плиту на две конфорки и понемногу приучила сына к нормальной пище. 
Сколько-то времени заняла у Катерины ещё чистка да приборка. Бросовую раскладушку она у мусорного контейнера подобрала. Лежанку в углу наладила. А скоро и работу нашла – фасовщицей на складе.
Ночь.
Уличный фонарь в окошко светит. Метель кружит, пригоршнями в стекло плещет.
Фёдор уработался за день. Телефон к сердцу прижал. Спит. Побудка у него на рассвете. Проезды с проходами расчищать. А у Катерины на складе дневная смена. Лежит она, радуется, что пристанище нашла. И уж задремала, как в окне увидела человеческий лик. Косматая старуха в белом рубище глядит, лицо от снега утирает.
Катерина руки развела от изумления. И старуха ей в ответ помахала. И в следующую минуту снежным вихрем заволокло окно. Стекло в раме задрожало. Будто шквалом унесло странницу.
Поцелованный ею когда-то  Фёдор тоже видно что-то почувствовал. Вскинулся на диване, в телефон поглядел, - рано ещё, - и опять заснул.
А Катерине не до сна. Лежала и думала:
"Летом она босая ходила. А теперь-то как?"