Осколки. Часть 1. Глава 34

                Глава 34.

   Теперь молодым учёным необходимо подводить итоги всей командировке и возвращаться в Москву. Два дня он собирал данные по выздоравливающим по обеим отделениям больницы и записывал их для отчёта в специальный журнал.

   Элина же после этой злополучной поездки за живицей и похода к пирамидам что то неважно себя чувствовала и находилась постоянно дома, не появляясь в больнице. Но он прекрасно справлялся и без неё. Препарат действовал и действовал хорошо, процент выздоравливающих достиг восьмидесяти. Ох уж эти проценты! Теперь главный вопрос будет заключаться в создании универсального средства, для всех. Разница будет при назначении лишь в дозе. Зимин рассчитывал, где то через неделю другую выехать с Петрозаводска.

    Однако им пришлось это сделать гораздо быстрее, через три дня. Неожиданно позвонил Громов и приказал срочно завершить все работы и немедленно отправиться в Москву. Причин он не объяснял, а спрашивать у руководства принято в их среде не было.

  Всё же он успел в последний день перед отъездом сделать один единственный опытный образец препарата. Всё было бы хорошо, не считая случая в пещере и теперь этого срочного вызова домой, и, самое главное, необъяснимого, еле заметного, но, тем более так ранящего его; начавшегося отчуждения Элеоноры, которое начало нарастать как снежный ком, и он точно мог сказать, когда оно началось. Этот случай с мерячением сначала вновь как бы сблизил их, но не надолго.
А началось оно с того разговора об её неодобрительном суждение об их работе, и, в частности, о радоците. Усилилось же после того злополучного и странного сна, который был страшен и непонятен, и котором, он, естественно, ей так и не решился рассказать...
 
 Зимин чувствовал, что его жена начинает замыкаться в себе всё больше и больше, но он ничего не мог с этим поделать.
Этот злосчастный эпизод с мерячением тоже внёс свою лепту в их отношения. Элина теперь считала, что он слишком поглощён работой, даже в этой командировке не смог хотя бы чуть-чуть расслабиться. Ну вот, его эта пещера и «расслабила», правда по-своему…

  Больше они к теме их работы и препарата не возвращались и не обсуждали её, но он чувствовал изнутри, что Эля всё больше отдаляется от него, что разговор не окончен. В последние дни перед возвращением Вилор был очень занят, они друг с другом почти не разговаривали. Иногда у него было ощущение, что между ними возникает пока ещё очень тонкая, почти прозрачная плёнка, незримо, но чувствительно отделяющая их друг от друга. Но ведь известно, что то, что чувствует один, обязательно почувствует и другой.
   
   Так кто же был первым в этом отчуждении?
Вот и теперь они почти всю дорогу молчали, каждый погружённый внутрь самого себя. Увы, увы и увы! Вилор при всей своей эрудиции, чувствительности, наконец, любви, которую он испытывал к своей жене, так и не смог ни понять, ни объяснить самому себе, что же происходит между ними?
Они уже подъезжали к Москве, оставалось мене ста километров, как вдруг Эля сама заговорила с ним:

 – Вилор, мне следовало давно сказать тебе вот что.
Прости меня, ты меня спрашивал, но я не говорила этого тебе. Я очень плохо себя чувствую, чувствую физически. Моё тело заболело. Меня тошнит, какая то слабость во всём в теле. И, кажется, у меня жар.

 – Как? – Вилор от неожиданности вдруг чуть не вылетел на встречную полосу, но тут же мгновенно взял себя в руки, и, съехав на обочину, остановил автомобиль. Он положил свою ладонь  тыльной стороной на её лоб и вновь приобрёл следующий шок: голова Элины пылала жаром. Пришла мысль, что температура у неё наверняка под сорок.
 – Эля, милая, что же ты молчала всё это время?
– Я не хотела там тебя беспокоить, Вилор, я не хотела, чтобы ты меня оставил там, в Петрозаводске.
Тебе же пришлось бы, меня оставить в больнице… Ты же не можешь задержаться из-за меня. Ничего, не волнуйся, я вытерпела, я вытерпела всё, мы же уже почти приехали. Вези меня теперь в нашу институтскую больницу, ты сам мне вряд ли поможешь дома. 

   Вилор был просто потрясён, он ничего не сказал, да и что он мог сказать? Набрав вновь скорость такую, каковая была только возможна и они полетели навстречу огням ожидающей их столицы почти в гордом одиночестве наступающей ночи.
 
   Единственное, о чём он спросил её, было:
–  И когда это всё началось с тобой Эля?
       –  Сразу после посещения нами этого Рогового острова. Или после посещения тобой пещеры. Сейчас я даже не могу понять.  Я хотела сказать тебе обо всём ещё в Петрозаводске, но тут вдруг пришло это внезапное распоряжение из Конторы о нашем немедленном возвращении в Москву.
Я не хотела там оставаться, одна, Вилор.
       Вновь  этот жар лишь усилился в дороге. У меня было сильное головокружение и тошнота, слабость тела. не знаю, что это такое, но все эти состояния начались после посещения этого странного острова, куда я и ехать, то не очень и хотела. Я помню, что у меня не было особого желания ехать за живицей на остров, а тем более к каким-то пирамидам.
 Но это же было частью нашей работы, твоей  работы, Вилор.

  Вилор сжал зубы, прокусив до крови нижнюю губу. Он вновь ничего не понимал. Ни случившееся с ней, ни её молчание. Он медленно приходил в себя, но в то же время его мозг лихорадочно и услужливо подсовывал ему варианты возможных действий. Сначала он было хотел убедить Элю поехать домой, но передумал, решив сделать так, как она просила. Последние события двух прошедших недель явно выбивали его из привычной колеи сложившейся  жизни. Если бы он мог знать тогда, что всё ещё только начинается!

  Они уже въехали в столицу, и мчались на своей "Победе" в нарушении всех правил, по ночному городу.
  Дежурным врачом в этот день был Николай, который работал в параллельном секторе и Вилор его хорошо знал. Быстро оценив положение Элины, Николай сделал ей жаропонижающий укол. Эле стало вроде чуть полегче, но она вдруг пожелала, чтобы Вилор ушёл домой:
– Так будет лучше, дорогой, я знаю, ты только не волнуйся, я хочу сейчас побыть одна.
Пришла медсестра и взяла кровь для анализов. Вилор не хотел уходить, мешало чувство возможно наступающей потери Эли, возникшее, почему то ещё там, на подъезде к столице.

  Ещё не было диагноза, но этот не поддающийся его твёрдому рассудку страх уже занял своё место в глубине его души, точно свившаяся для броска кобра. Он не осознавал его рассудком, он просто чувствовал, что внутри его сердца поселилось нечто неприятное и самопожирающее.
  Всё же Зимин решил вновь послушать жену и оставить её одну в этой маленькой палате.
Они встретились взглядом с Николаем, потом Вилор наклонился к Эле, поцеловал её в щёку и вышел вон.

  Так плохо, так отвратительно плохо ему ещё никогда не было в жизни. Недавний случай с потерей собственной памяти выбил его из колеи, но ненадолго,  – Зимин быстро восстановился.
А теперь он всей своей душой чувствовал накатывающуюся на неё и него тягучую и чёрную безысходность. На самом деле он ощущал ещё и то, что дело здесь не только во внезапной болезни Эли, но и в чём то другом. Он уже направился к выходу из больницы, как его догнал Николай:

 – Вилор, ты знаешь, я не хотел говорить новости о Конторе при Эле, – Николай кивнул в сторону палаты, – я просто хочу тебя по дружески предупредить.
Даже хорошо, что вы заехали сразу в больницу, так вот, в Конторе паника:
  Шефа арестовали, и ещё несколько близких к нему людей. Вовсю идут слухи, что институт прикроют, как неперспективный. Так что мы тут сидим дрожим и каждый своей дрожью.
«Вот оно что!»,  – промелькнуло в голове Вилора, а его язык спросил:

 – А что с Громовым?
–  С Громовым?   А этот Громов просто взял и исчез. Ну, от него этого  можно было ожидать. Кто то говорит, что подался в бега, опять на свой Алтай уехал. А может его тоже взяли, точно никто не знает.  А ведь тобой они точно заинтересуются, Вилор.
 – Боятся мне нечего, я за Элю сейчас боюсь, завтра дай мне результаты анализов, пожалуйста. И спасибо тебе, предупреждён, то всегда вооружён.
 – Ну, тогда, до завтра.
 – До завтра.

          Утром он пришёл в больницу чуть свет. Противоречивые чувства и мысли бродили в нём, как незрелое вино в сосуде, приготовленном  для зрелого.
Стремившийся прежде всего к познанию неизвестного, нового, он считал Элю почти с самой первой их фронтовой встречи частью самого себя, неотделимой и кровной частью.
   Даже в те времена и моменты, когда он о ней вообще не думал, когда был занят своей работой; он тогда действительно думал, что и она чувствует, как и он, ту же эмоцию, то же чувство; а как же иначе: ведь они с самого фронта шли в одном направлении.

    Однако после того их очень непростого первого разговора в Петрозаводске, между ними образовалась хоть и небольшая, но трещинка. Они оба поняли, что у них тоже могут быть разные взгляды на одни и те же вещи, которые присутствуют как определяющая доминанта в их жизни.
Нет, не совсем  так. Трещина образовалась не между ними, она поселилась внутри самого Вилора. Если бы она не поселилась, то тогда бы и не было того ощущения одиночества и всё нарастающей пустоты, когда мысли о работе ненадолго отпускали его на свободу.
 
  Всё в этой длительной командировке было по-прежнему: и работа, и встречи с новыми людьми, и опыты в лаборатории. И даже те редкие  длинные ночи с их жаркими и страстными ласками. Всё да не всё. Утёс и пещера сновидений понемногу делали своё чёрное дело. А может и нет?

  И Вилор это чувствовал. Он наблюдал, что эта маленькая трещинка всё более и более расширяется,  грозя разверзнуться в пропасть…
Он не понимал, почему это должно произойти, но точно знал, что произойдёт…
    Зимин не пошёл в палату к Эле, а сразу заскочил в ординаторскую к Николаю:
       – Что показали анализы? – он даже забыл от напряжения поприветствовать врача.
 – Температуру мы  сбили практически до нормальной, анализы почти в норме. Возможна скрытая патология….
– Что значит почти? – вздрогнул, напрягаясь холодным чувством в животе, Вилор.
 – Низкое количество красных кровяных клеток. Может свидетельствовать об анемии. И слегка повышено число белых кровяных клеток. Возможно, в организме идут воспалительные процессы, нужно сделать дополнительные анализ, сегодня сделаем рентгенографию лёгких, внутренних органов.
 – Я понял, спасибо, Николай, – к Зимину вдруг вернулась его привычная постоянная уверенность в себе.

   Он резко развернулся и быстрым шагом, почти бегом пошёл к Элине. Войдя в палату, где кроме неё никого не было, он замер, как вкопанный перед спящей женой-красавицей. Простыня до бёдер была отброшена на пол, Эля лежал на спине, раскинув во все стороны свои длинные тёмно-каштановые волосы. Маленькая грудь волной то вздымалась, то опускалась в спокойном постоянстве неизменности жизни…

  Сама жизнь, её сознание во сне явилась к нему наяву в её образе, а он раньше этого совсем не замечал.
     Этот образ теперь всегда будет преследовать его, как и те яркие, но спутанные с явью сновидения, которые три дня назад с ним случились в Лапландии.

               
                Конец первой части Первого Тома.