Бег в котурнах. Часть2 Глава1 Я из когда

Слушать :
Pearl  Jam
“ Do the  Evolution”
( Official H D  Video )
Я во главе , я человек .
Я первое млекопитающее ,
надевшее штаны .
Я в ладах со своею похотью .
Я могу убить за своего Бога .
Это эволюция , детка .

Давид Тухманов: « По волнам моей памяти .»


Если жизнь тебя обманет,
Не печалься , не сердись.
В день уныния смирись ,
День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живет,
Настоящее уныло .
Всё мгновенно , всё пройдёт,
Что пройдёт , то будет мило.
( А. С. Пушкин. )

История- сокровищница  наших деяний , свидетельница  прошлого ,
пример и поучение для  настоящего , предостережение для  будущего .
( Мигель  Сервантес )

Если человечество вдруг исчезнет , оно в самом деле убьёт своих
мертвецов.
( Жан Поль Сартр )


Я , не ахти  какой , но всё же историк( диплом университета , дневное  отделение всё- таки ) . Говорят , история не прощает - нет , простила , отпустила  как в Юрьев день , я живу с налетом язычества , монгольским синдромом , с свербящим  страхом  быть побиваемым.  Она отпустила на вольные хлеба :  и чем я только не занимался , но нет-нет ,  сняв свои котурны ,обходил  , как стражник  времени ,  уголки событий , руины империй.
Как плод эволюции  я  без высокомерия смотрел  на неандертальцев и питекантропов , зная , что у нас общий предок - мешковатый малыш размером около одного миллиметра с большим прожорливым ртом , обитавший среди песчинок на дне океана 540  млн . лет . назад . Звали его Saccorhytus.  Но это уже биология , это больше про эволюцию .  История же  обожает революции … и войны .
В моих путешествиях во времени меня всё же интересовал  человек , как он исполнял  завещанное , какие грехи носил  и какие добродетели .

Я — космополит не пространства, а времени: на моём паспорте стоят штемпели веков.Я въезжаю в эпохи, как в старые вокзалы, где кондукторы — судьбы, а расписание составлено чьей-то прихотью.Времена — мои соседи по коммуналке бытия: Античность хлопает дверью, Серебряный век ищет керосин, Будущее варит молоко на синих спиралях.
Я лишь прохожу по коридору, собирая их забытые реплики.
Я живу в каждом «когда», как в комнате, где часы — это окна:в одни светит полдень Рима,в другие — лунная пыль космической эры.Третье закрыто газетой, потому что завтра ещё не решил, просыпаться ли.
Быть жителем всех времён — значит носить на себе лёгкий запах истории, как плащ, который давно стал собственным телом.И идти чуть вперёд, чувствуя, как за плечами шуршит не прошлое — а целая библиотека, в которой страницы сами перелистывают меня.

;Я — не гость, а прописанный в хронологии.Века проходят мимо меня, как трамваи по старой линии: у каждого — своя дрожь, свой кондуктор, свой тон голоса. Время — это не поток, а квартал: в одном дворе шумит Возрождение, в соседнем — модернисты сушат чернила.Я хожу между ними, как домовладелец -слухач — слушаю стены.
Моя родина — мгновение, которое ещё ищет себе эпоху. Я — подданный секундной стрелки, но мои законы писаны на папирусе и в облачном хранилище одновременно. Я тоскую по тому, чего ещё не было, и узнаю то, что давно устало повторяться.
Я живу так, будто календарь — это гармошка ,растягиваю её — и слышу барокко,сжимаю — и попадаю в гул конца века. Всё зависит от того, куда положить пальцы. Мне одинаково близки и тени минувших, и контуры грядущих: они спорят обо мне, каждый утверждая, что именно он — моя настоящая прописка.


Я — житель всех времён.Не прописан — прижат печатью к каждому мигу. Века ходят мимо, чуть сутулясь, как старые чиновники: у Античности — запах лавра и пыли, у Будущего — холодный блеск новых ставень, ещё не распахнутых.
Я не пересекаю эпохи — они сами проходят через меня, оставляя на костях свои заметки. Рыцари звенят в груди, авангардисты царапают виски линейками будущих форм, паровые машины долго остывают под кожей.
Время для меня — не дорога, а коммунальная кухня:в одном котле кипит Средневековье, выплёскивая легенды, в другом булькает Просвещение, и пар от него пахнет чернилами , а в дальнем углу, на старой плитке, тихо шипит Завтра — ещё не решив, будет ли оно супом или дымом.

Я — космополит хронологии. Моя столица — мгновение, которое всё забывает, но ничего не отпускает.Я живу в нём так, будто в комнате с тремя окнами: через одно врывается античный полдень, через второе — декадентский дождь, третье наглухо занавешено, потому что именно там временно живёт следующий век. И когда кто-то спрашивает, откуда я, я только пожимаю плечами: я не из “где”, я из “когда”.

Я — житель всех времён, но прописку свою потерял давным-давно.Сначала пытался восстановить — ходил в хронику, стоял в очередях между XVIII и XX веками. Но там всегда перерыв: то Пушкин обедает, то декабристы совещаются, то футуристы опять всё сломали. Времена относятся ко мне с лёгким недоверием: Античность считает меня слишком нервным, Средневековье — слишком читающим, а Будущее поглядывает, как на непрошеного гостя, который вот-вот попросит Wi-Fi.

Я же никому не мешаю. Хожу тихо, чтобы не разбудить Ренессанс, который любит поспать после своих великих идей. Поглаживаю модерн по узорам, чтобы он не обижался, что его редко вспоминают. Говорю будущему: «Не переживай, у тебя всё ещё впереди», — а оно краснеет, потому что не привыкло к нежности.

Жить во всех временах — всё равно что носить пальто, сшитое из календарей: локоть — из эпохи Возрождения, подкладка — из конца века, карман — из завтрашнего дня. В нём всегда что-то звенит — то римская монета, то забытая мысль из послезавтра. И всё же иногда я завидую тем, кто живёт в одном-единственном времени. У них часы идут вперёд, а не в стороны. У них воспоминания складываются в коробку, а не разбегаются по коридорам истории, крича: «Лови меня в XIII столетии!  Нет, в XIX! Нет, я уже в XXII!»

Но стоит мне огорчиться, как время — всё, разом — садится рядом, будто немного неловкий, но заботливый родственник, кладёт руку мне на плечо;и тихо шепчет: — Ну что ты. Без тебя мы бы давно заскучали.


Я — житель всех времён, но, честно говоря, времена мной недовольны.Они собрались на общем собрании эпох, сидят в кругу — как странный комитет по контролю над вечностью — и обсуждают мою неприличную вездесущесть.
Античность там приходит в тогу, но с зонтом — на случай дождя из будущего. Средневековье в кольчуге, но с берушами — чтобы не слышать прогресса. Будущее приносит блестящую коробку, внутри которой что-то пищит и пытается стать смыслом. И все они смотрят на меня с одинаковым выражением:  кто тебя вообще приглашал? Я бы и рад уйти, но времени — как на злом карнавале — круговое движение.
Пока обходишь Петровские реформы, тебя уже затягивает барокко;приседаешь, чтобы завязать шнурок — оказываешься в Наполеоновских войнах; а чихаешь — и вот ты в постисторической эпохе, где все кашляют синхронно. Жить во всех временах — значит постоянно попадать в нелепости: вчера я наступил на римскую дорогу и оказался в эпохе модерна; сегодня случайно сел на кресло Фрейда, и теперь каждый век мне что-то объясняет; а однажды я подмигнул древнему Египту — теперь он пишет мне длинные письма и требует вернуть взгляд.

Иногда время начинает меня ремонтировать:то античность пытается выпрямить мою судьбу циркулем,то будущие инженеры вежливо спрашивают, не хочу ли я быть обновлён до последней версии. Средневековье вообще предлагало экзорцизм — «чтобы выгонять лишние века». Но я терплю. Я уже привык к ритуалам своей абсурдной прописки: завтрак у меня из остывшего Просвещения,обед — из горячего индустриализма, а ужин — из того, что упало со стола будущего и жалобно пищало. И всё же, когда мир засыпает, время — это огромный, лохматый, плохо укротимый зверь — ложится рядом, накрывает меня лапой из эпох и сопит, как древний вулкан.
 Потому что даже чудовищам иногда хочется, чтобы кто-то умел жить сразу во всех их жизнях.