Соседка-инопланетянка. ч. 2

Продолжение...

После той ночи мир перевернулся. Не для вселенной,  она так и продолжала вращаться с прежним безразличием,  но для двух крошечных точек в одной из ее спиральных ветвей...

Для Артема и Лены наступила эра хрустальной ясности. Сомнения, страхи, невидимые стены,  все рухнуло под тяжестью простого и очень важного  признания: они любили друг друга!

Их дни наполнились новым смыслом. Утро начиналось не с будильника, а с шепота в постели, с ласкового прикосновения, с запаха кофе, который Артем варил на ее ультрасовременной, но никогда не использовавшейся по назначению кофемашине. Он учил ее простым человеческим ритуалам: как правильно макать хлеб в желток, как отличить свежий багет от вчерашнего по хрусту, как завязывать шарф, чтобы не дуло. Она, в свою очередь, открывала ему вселенную чувств, о которых он лишь только  догадывался. Она могла часами описывать, на какой вкус похож закат, как пахнет ветер с Полярной звезды и какая на ощупь тишина в межзвездном пространстве. Он слушал, завороженный, и в его глазах горел тот же огонь, что и при виде бесценного манускрипта древних...

Она перестала быть для него  небожительницей. Теперь она была Леной.
Девушкой, которая весело  смеялась, когда кот Марсик пытался поймать солнечного зайчика, она  могла испортить нечаянно пасту, она  засыпала на диване с книгой на груди. Она научилась быть такой же  несовершенной. И в этом несовершенстве она обрела подлинное счастье, о котором не подозревала за все тысячелетия своего существования.

Но за этим счастьем, как тень от высокой башни в час заката, всегда стояло знание.
Знание цены всего этого!

Однажды вечером они лежали на огромном диване в ее гостиной, слушая джаз. Артем рисовал пальцами узоры на ее плече, а она смотрела в потолок, видя сквозь него бескрайний черный бархат космоса, усыпанный звездами, как алмазами...

— Артем, — тихо сказала она. — Мне нужно тебе кое-что рассказать. Что-то очень важное...

Он услышал серьезность в ее голосе и приподнялся на локоть, глядя на нее. — Что случилось?

— Ты помнишь, в тот первый вечер, когда ты был здесь… ты почувствовал что-то? Звезды? Леса из света?

Он кивнул, его глаза стали внимательными. — Помню. Я подумал, что это от любви. Что так и должно быть...

— Это была я, — сказала Лена, садясь. Она обхватила колени руками, и в этой позе она вдруг показалась ему очень молодой и беззащитной. — Настоящая я. Та, что скрыта внутри этого не моего  тела...

Она рассказала сейчас ему всё уже подробно...

О своей расе Наблюдателей. О миссии на Земле. О бесчисленных ее жизнях и обличьях. О правилах, строгих и неумолимых, как законы физики.

Главное правило: невмешательство. Абсолютное. Особенно  эмоциональное. Особенно это касается  любви...

— Наша задача изучать, чувствовать, накапливать опыт. Но мы,  как скалы в океане. Мы принимаем удары волн, но не должны позволять им уносить нас, — говорила она, и ее голос звучал отстраненно, будто она цитировала давно заученный устав. — Связь с местным разумом… тем более такая глубокая… это серьезнейшее нарушение!

Артем слушал, не перебивая. Его лицо было маской сосредоточенности, но Лена чувствовала, как внутри него бушует ураган: недоверие, страх, изумление, и снова страх...

— Рано или поздно они узнают, — продолжала она, глядя куда-то в пространство за его спиной. — Наша связь… она излучает уникальную пси-подпись. Ее нельзя скрывать вечно. Другие Наблюдатели в городе ее почувствуют. И тогда… меня заберут!

— Заберут? — прошептал Артем. Его лицо побелело. — Куда?

— Домой. В нашу звездную систему. И накажут. Стерев память об этом цикле. Обо всём. О тебе тоже...

Он вскочил с дивана, будто его ударило током. — Нет! Этого не может быть! Лена, мы можем скрыться! Уехать куда-нибудь!

— Это бесполезно, — она покачала головой, и в ее глазах стояла бездонная печаль. — Они найдут меня в любой точке планеты. В любой точке галактики!

Отчаяние исказило его черты. Он схватился за голову, сжимая виски пальцами, будто пытаясь втиснуть в себя невмещаемую реальность.

— Нет… нет, это кошмар… — он зашагал по комнате. — Значит, я… я тебя потеряю? Из-за того, что полюбил? Из-за того, что ты полюбила? Это же просто безумие! И что, ничего нельзя придумать?

— Есть единственный способ, — тихо сказала Лена.

Он замер, повернувшись к ней. В его взгляде затеплилась надежда, хрупкая, как первый лед.

— Какой?

Она медленно поднялась и подошла к старому, резному секретеру, который стоял в углу. Он казался просто элементом интерьера. Она провела рукой по резной розетке на его боковой панели, и бесшумно выдвинулся потайной ящик. Внутри лежал предмет, напоминающий плоский, отполированный камень темно-синего цвета, с одним-единственным инкрустированным перламутром углублением на поверхности.

— Это мой пульт связи, — объяснила Лена, беря его в руки. Он казался живым, пульсирующим  с едва уловимым светом. — И у него есть… секрет. Аварийный протокол...

Она положила палец на перламутровую впадину, но не нажала...

— Если я активирую его… связь с Созвездием будет разорвана навсегда. Они больше не смогут меня найти. Я стану… изгоем. Отщепенцем, как у вас говорят на Земле...

— И… это сработает? — спросил Артем, не сводя глаз с пульта.

— Да. Но есть цена, — ее голос немного  дрогнул. — Необратимая цена. Этот протокол был создан на заре нашей экспансии, для агентов, которые… слишком срослись со своей миссией. Он блокирует все мои внечеловеческие способности. Я останусь в этом облике. Навсегда. И вместо тысяч лет жизни… я проживу тот срок, что запрограммирован природой для существа, чей облик я приняла к этому моменту...

Она посмотрела на него прямо:

— Я стану таким же человеком. Со всеми вытекающими. Со старостью. Болезнями. И даже со  смертью...

Воздух в комнате как бы застыл. Словно сама вселенная прислушалась к ее словам...

Артем отшатнулся, будто ее слова были физическим ударом прямо в голову.
Его лицо исказилось не болью, а чем-то более страшным,  осознанием чудовищной ответственности за всё, что сейчас происходило...

— Нет, — вырвалось у него. — Нет, Лена, ты не можешь! Ты не должна так жертвовать собой!

— Это мой выбор, — тихо сказала она.

— Нет! — крикнул он, и в его голосе прозвучала настоящая ярость. Ярость от полного бессилия. — Я тебе не позволю! Я не достоин такой жертвы! Ты… ты тысячелетнее существо! Владычица звезд! А я… кто я? Обычный человек. Пылинка. Я проживу свои жалкие семьдесят-восемьдесят лет, а ты… ты должна жить вечно! Ты должна видеть галактики, которые еще не родились! Ты не можешь променять все это на… на меня!

Он говорил страстно, убежденно. Его глаза блестели от навернувшихся слез. Он видел ее истинную суть,  величественную, древнюю, бесконечную. И мысль о том, что эта бесконечность может быть принесена в жертву его короткой, мимолетной жизни, была для него полным кощунством...

Лена подошла к нему.
Она взяла его дрожащие руки в свои. Они были совсем холодными...

— Артем, — сказала она с безграничной нежностью. — Ты говоришь о вечности, о звездах. Но что для меня вечность в одиночестве? Что для меня сиять одной в холодной пустоте? Я прошла через тысячи лет и не знала, что есть такое тепло. Настоящее тепло, которое исходит от тебя. Ты называешь себя пылинкой?
Но для меня ты,  вся моя вселенная. В тебе больше жизни, чем в любой туманности. Больше смысла, чем во всех законах физики!

— Но твоя жизнь… — попытался возразить он, но она не дала ему договорить.

— Моя жизнь обретет смысл только рядом с тобой. Короткий, яркий, как вспышка сверхновой. Это лучше, чем бесконечно быть  во тьме одной...

Она подняла пульт. Ее палец снова лег на перламутровую кнопку.

— Лена, нет! Не нажимай! Подумай! — он схватил ее за запястье, но не силой, а с мольбой. Его пальцы дрожали.

— Пожалуйста… Я не переживу этого. Мысли о том, что я украл у тебя бессмертие… она будет отравлять каждый наш день. Я буду видеть его в твоих глазах. Сожаление и только!

— Во мне не будет сожаления об этом, — сказала она твердо. — Никогда не будет, можешь мне поверить!

— Но я не вынесу! — его голос сорвался. — Я не вынесу, что ты постареешь и умрешь из-за меня! Лучше уж я… Лучше уж мы расстанемся сейчас, и ты будешь жить, и хоть где-то там, среди звезд, ты будешь помнить, что тебя любили… что ты меня  любила…

Он плакал. Бесшумно, по-мужски, сжав зубы, но слезы текли по его щекам и падали на их сцепленные руки...

Лена смотрела на него, и ее сердце, настоящее, человеческое сердце, которое билось в ее груди только для него, разрывалось от любви и жалости. Она понимала его ужас. Его чувство вины. Его жертвенность. Он был готов отказаться от своего счастья, лишь бы она продолжала сиять во Вселенной...

Она отпустила его руку и мягко коснулась его щеки, стирая слезы...

— Артем, — ее голос был тихим, но в нем звучала уже некая сталь. — Ответь мне на один вопрос. Всего на один. И ответь честно. Ты любишь меня? По-настоящему?

Он смотрел на нее сквозь пелену слез. Он видел ее красоту, ее инопланетное совершенство, но теперь он видел глубже,  ее душу, которая смотрела на него из этих синих глаз. Душу, которая выбрала его!

— Я люблю тебя, — выдохнул он. Голос его был хриплым, но абсолютно искренним. — Больше жизни. Больше всего на свете. Вот я бы не пожалел свою жизнь ради тебя! Не раздумывал бы ни секунды! Но я не могу принять твою… Я не могу…

— Этого достаточно, — прошептала она.

Она поднесла пульт к его глазам. Ее палец уже лежал на кнопке.

— Нет, Лена, подожди! — он зажмурился, не в силах смотреть, словно ожидал взрыва. — Не делай этого! Я не могу быть причиной…

— Ты — не причина, — перебила она его. — Ты моя  цель.

— Лена…

— Артем, — ее голос прозвучал как последний приговор и как первое обещание. — Ты любишь меня?

Он открыл глаза. Он видел ее решимость. И в его сердце что-то переломилось. Страх отступил перед огромностью ее любви. Он понял, что отказываться,  значит оскорблять ее дар. Оскорблять ту самую любовь, ради которой он тоже был готов на всё.

— Люблю, — сказал он, и в этом слове была вся его сущность. — Клянусь памятью своей матери. Клянусь всем, что для меня свято. Я люблю тебя, Лена. Твою Вселенную в облике женщины...

Она улыбнулась. Это была улыбка такой безграничной нежности и счастья, что ему снова захотелось рыдать...

— Тогда всё будет хорошо, — сказала она.

Она обняла его.
Прижалась к его груди, слушая бешеный стук его сердца. Он обхватил ее руками, прижимая к себе, словно пытаясь защитить от целой вселенной, от ее же собственного решения...

И в этот момент, в объятиях любимого человека, она нажала кнопку.

Раздался не звук, а скорее проскочило  какое то  ощущение.
Тихий, внутренний щелчок, который отозвался в каждой клетке ее тела. Артем почувствовал, как по ее спине, прижатой к его ладоням, пробежала легкая дрожь, словно разряд статического электричества. Она не кричала, не вздрагивала. Она просто выдохнула, и в этом выдохе было что-то окончательное...

Он держал ее, не разжимая объятий, боясь, что она рассыплется в прах.

— Лена? — тихо позвал он.

Она медленно отстранилась. Посмотрела на свои руки. Потом на него. Ее глаза были теми же,  синими, глубокими. Но в них что-то изменилось. Исчезла та неуловимая глубина, то ощущение бездны за ее взглядом. Теперь это были просто очень красивые человеческие глаза!

— Всё, — прошептала она. — Я… я теперь совсем  свободна!

— Что ты чувствуешь? — спросил он, все еще не веря.

Она задумалась, прислушиваясь к себе.

— Тишину, — наконец сказала она. — Внутри всегда был… гул. Шепот нашего Созвездия. Связь с другими. Теперь его нет. Полная тишина. И… какой то холодок. Словно я сбросила скафандр и вышла в открытый космос. Но ты же  меня греешь!

Она снова прижалась к нему, и теперь он чувствовал, что ее тело действительно стало другим. Оно было теплым, живым, но в нем не было той нечеловеческой, идеальной энергии, что была раньше. Оно было сейчас очень хрупким.
По человечески...

Пульт в ее руке потух. Перламутровое пятно стало матовым и серым. Он был теперь  просто камнем...

Они простояли так, обнявшись, очень долго. Пока за окном не потемнело окончательно и город не зажег свои ночные огни, отражающиеся в их молчаливых слезах.

С этого дня началась их настоящая жизнь. Общая жизнь...

Первые недели были странными. Лена училась быть человеком не понарошку, а по-настоящему. Она впервые в жизни даже простудилась. Артем со смехом и заботой поил ее чаем с малиной и закутывал в одеяло. Она обнаружила, что тоже  может теперь уставать. По-настоящему, иногда до боли в мышцах. Они с Артемом начали бегать по утрам в парке, и он с удивлением обнаружил, что теперь может обогнать ее,  ее выносливость сравнялась с человеческой.

Она стала есть уже больше, ее идеальный метаболизм ушел в прошлое. Она начала набирать вес, совсем немного, но это привело ее в настоящий восторг. — Смотри, я становлюсь настоящей землянкой! — смеялась она, вертясь перед зеркалом.

Она стала более эмоциональной. Раньше ее чувства были глубокими, но отстраненными, как у зрителя в театре.
Теперь она могла расплакаться из-за грустного фильма, могла разозлиться на хама в метро, могла закатить истерику из-за разлитого на новое платье вина. Артем смотрел на эти метаморфозы с обожанием и трепетом. Она не теряла свою суть,  она обретала плоть и кровь. Его плоть и кровь...

Она рассказала ему всё, что могла, о своей прежней жизни. О своем мире. О науке и философии Созвездия. Он слушал, записывал иногда, боясь упустить детали. Он понимал, что теперь она, это  единственный источник знаний о цивилизации, о которой человечество даже и не подозревало. Он стал ее летописцем. Хранителем ее памяти...

Они поженились через год. Скромно, в узком кругу друзей Артема из библиотеки и пары ее коллег с работы (Лена устроилась художником-иллюстратором в детское издательство, ее «внеземное» чувство цвета и композиции приводило всех в восторг).

На ней было простое белое платье без всяких космических изысков, и она была прекраснее любой невесты на свете, потому что ее счастье было абсолютно земным и настоящим...

Они купили маленькую дачу за городом.
Артем возился в саду, Лена писала картины,  теперь уже чисто земные пейзажи, наполненные такой любовью к каждой травинке, что они казались всем волшебными. Они и старели теперь... Вместе тоже...

Первую седую прядь он нашел у нее в сорок пять. Она расплакалась, а потом рассмеялась и сказала, что это самая красивая прядь на свете. У него морщинки вокруг глаз стали глубже, но в них теперь жила не старая боль, а следы от счастливого  смеха.

Они много говорили о будущем. О детях...

Но Лена, став полностью человеком, обнаружила, что ее репродуктивная система, будучи точной копией человеческой, не смогла дать потомство от земного мужчины. Биология оказалась сильнее даже всех  технологий Созвездия. Они немного погоревали, но затем взяли из приюта девочку, смышленую и серьезную, с огромными глазами.
Назвали ее Светланой. Для нее Лена была просто мамой,  удивительно красивой, немного странной, но бесконечно всех  любящей...

Прошли годы. Десятилетия...

Светлана выросла, вышла замуж, родила им внука.

Лена и Артем нянчили маленького Артемку, названного в честь деда, и в эти моменты Лена понимала, что ее жертва была не просто оправдана. Она была их благословением!

Она ни разу не пожалела.
Ни в один из тех дней, когда тело ныло от непогоды, ни когда она обнаружила первые признаки возрастных болезней, ни когда смотрела в зеркало на своё  стареющее лицо. Она смотрела на Артема, и ее любовь только крепла, проходя через общие испытания, радости и горести...

Он, в свою очередь, перестал мучиться чувством вины. Он видел, как она цветет в их обычной, человеческой жизни. Как она находит радость в мелочах: в первом огурце с грядки, в успехе дочери, в дожде, стучащем по крыше их дачи. Он понял, что подарил ей не короткую жизнь, а бесконечность в каждом мгновении. Он отвечал на ее жертву своей преданностью, своей заботой, своей любовью, которая с годами не угасла, а превратилась в нечто прочное, как скала...

Когда им было под семьдесят, Артем серьезно заболел. Операция, долгое восстановление. Лена не отходила от его постели ни на шаг. Ее руки, когда-то идеальные, теперь покрытые возрастными пятнами, были для него самым целебным бальзамом...

Однажды ночью, когда он почувствовал себя лучше, они сидели на веранде их дачи и смотрели на звезды...

— Знаешь, — тихо сказал Артем, держа ее руку в своей, — я иногда смотрю на них и думаю… там, наверное, сейчас кто-то есть. Смотрит на нас...

Лена улыбнулась. Ее лицо было изборождено морщинами, но улыбка осталась той же — ослепительной. — Может быть...

— И я хочу, чтобы они знали, — его голос был слабым, но твердым, — что я… что мы… мы были счастливы. Что я ни за что не променял бы нашу жизнь на все сокровища всех этих галактик!

Она прижалась к его плечу:

— Они знают. Я уверена в этом!

Он прожил еще пять лет.
Пять тихих, мирных лет. Он ушел осенью, в их доме, в своей постели, держа ее руку. Он смотрел на нее своими добрыми, усталыми глазами и улыбался...

— Не бойся, — прошептал он. — Мы встретимся. В следующей Вселенной. В следующей жизни...

И  закрыл глаза...

Лена похоронила его на маленьком сельском кладбище, под старым дубом. Она приходила к нему каждый день. Она разговаривала с ним, как с живым, рассказывала о внуке, о дочери, о своих  новых картинах.

Она прожила без него еще десять лет.
Она видела, как ее внук поступает в университет. Она закончила свою последнюю картину,  вид с их веранды, тот самый, который они так любили...

Она ушла тихо, тоже во сне. Ее нашли сидящей в кресле с фотографией Артема в руках. На ее лице застыла счастливая улыбка...

Их дочь, Светлана, положила ей  в гроб две вещи, любимый перочинный нож Артема, которым он чинил книги и маленький, потускневший камень с перламутровым пятнышком, который Лена всегда хранила в шкатулке с драгоценностями.

Ее  похоронили рядом с могилой Артёма, теперь они были опять  вместе, под одним камнем. На нем были выбиты всего две строчки:

Артем и Елена...
Вместе в этом мире и во всех мирах...

И если бы кто-то, обладающий зрением Наблюдателя, взглянул в ту ночь на маленькую планету Земля, он увидел бы, как с ее поверхности, из точки под старым дубом, вспыхнули и устремились ввысь две тонкие, переплетенные нити чистого света. Они поднялись выше облаков, выше атмосферы, и растворились в звездной россыпи, став новым, крошечным, но бесконечно красивым созвездием.

Созвездием, которое светилось не холодным светом далеких солнц, а теплом одной-единственной, прожитой не зря, человеческой любви...

И в этой любви была вечность, перед которой меркли все тысячелетия одинокого бессмертия...