Необходимость возрождения веры в Бога для русских

     К началу Рождественского поста и предстоящему дню рождения  протопопа Аввакума хочется обратиться к своим читателям со статьёй, раскрывающей глубинные причины упадка веры в Бога в нашем народе и необходимость её возрождения. В одной из рецензий на предыдущую публикацию прозвучал гневный выпад в адрес староверов: сами де учинили Раскол,  остались в меньшинстве, а теперь не хотят объединяться с церковным большинством. В другой рецензии подверглась критике сама вера в Бога, что свидетельствует о самом серьёзном незнании истории Отечества.
 
   Обратимся к истории, к эпохам Киевской, Владимиро-Суздальской и Московской Руси, к великим именам героев и подвижников, своими ратными подвигами и молитвенными трудами создавшими Русь-Россию. Разве кому-то придёт в голову назвать раскольниками Александра Невского, Дмитрия Донского, святителя  Алексия, Сергия Радонежского, патриарха Гермогена и их современников за то, что они крестились двоеперстием,  неуклонно соблюдая все церковные обряды и каноны? Точно такими же ревнителями и хранителями святоотеческой веры были их последователи в семнадцатом веке, на которых правящая власть налепила уничижительный ярлык "раскольники".
   
    Факты истории гласят, что начале своего царствования царь Михаил Федорович Романов правил с постоянной помощью Земского Собора, и дела в государстве шли успешно, но постепенно власть Собора стала ограничиваться, а при правлении его сына, Алексея Михайловича, законы стали приниматься в пользу служилых людей (дворян) и посадских людей (горожан). “Соборное уложение” 1649-го года  лишило крестьян возможности выхода от своих хозяев и положило начало их крепостной зависимости. Но самым страшным преступлением царя  Алексея Михайловича против своего народа стал церковный Раскол середины ХYII века, инициированный амбициями молодого царя и патриарха Никона.   
       
    В середине семнадцатого века весь прочий православный мир находился под иноземным гнетом – турецким и польским, и Русь оставалась единственным оплотом истинного Православия. Протопоп Аввакум Петров предлагал путь духовного и политического ограждения Руси от влияния других стран с целью укрепления веры и правовых основ жизни. Его предложение вполне сопоставимо с историческим решением сёгуна Токугавы изолировать Японию в ХYII веке от вторжения европейцев, благодаря чему на протяжении трёх столетий порты Японии были закрыты для иностранных кораблей и страна, сохранив свою национальную самобытность, смогла быстро и успешно модернизироваться в ХХ веке.
   
   Но бывший мордовский крестьянин Никита Минич, став московским патриархом Никоном и будучи человеком крайне тщеславным и властолюбивым,  решился на замену Иерусалимского устава Студийским е его троеперстием, на “книжную справу” по греческим образцам середины  ХYII век и “унификацию” – упрощение, искажение сути Православия, хотя подлинные его обряды исказили вовсе не русские, а греки. 21 февраля 1653 года, в Великий пост, по всей Руси была разослана пресловутая “Память”, своеобразный “манифест никонианства”, отменяющий веками сложившиеся святоотеческие обряды и подрывающий высокий дух русского народа. Протопопы Аввакум, Иван Неронов и их сторонники при первых же распоряжениях Никона стали решительно протестовать против новообрядчества и вскоре были отправлены в ссылку.
         
    Собор 1666-го года утвердил все нововведения Никона и осудил тех, кто открыто восстал против новшеств – около двух третей всего населения Руси. Ревнители “старой веры” объявлялись еретиками и раскольниками, людьми вне закона, их имущество отнималось,  сами они подвергались гонениям и мученической смерти, но многие из них предпочли смерть отступничеству от истинной веры, подавая другим пример высокого духа и несгибаемой воли. Образцом тому может послужить поведение Аввакума, и его сторонников.
       
     Повсеместно люди бежали в глухие леса, многие уходили за границы государства и там основывали многолюдные старообрядческие поселения. Те, кто оставались на Руси, часто с риском для жизни становились хранителями не только православной веры, но и высокой культуры, доносили до потомков живые традиции древности. В тайных убежищах и в изгнании появлялись иконописные и книгописные центры, создавались типографии, в которых печатались богослужебные и полемические книги. Сохранялось искусство знаменного пения. Вопреки навязываемому официальными властями представлению о старообрядцах как о тёмных, невежественных людях, только лишь из упрямства державшихся за свои предрассудки, грамотность в старообрядческой среде была в несколько раз выше, чем у новообрядцев.
         
    Церковный Раскол середины ХYII века положил начало формированию антинародной правящей верхушки. Раскол дал такую глубокую трещину в фундаменте  русской государственности, что в результате её стало постепенно рушиться всё здание: по той же схеме русский народ стал переживать каждое столетие смуты и расколы.
   
    Духовный надлом, пережитый русской православной церковью после Раскола в ХVII веке, нашел многочисленные отклики в отечественной культуре. В пушкинской сказке “О попе и его работнике Балде” справедливое возмездие получил сатирически изображенный жадный и алчный поп. В романе Л.Н. Толстого “Война и мир” священники обманывали Пьера Безухова во время его поездки по собственным имениям. В рассказе А.П. Чехова “Человек в футляре” красноречива фраза, что “духовенство стеснялось при нем (Беликове) кушать скоромное и играть в карты” (в религиозно-этических нормах древлеправославия понятия “священство” и “карты” были и остаются абсолютно несовместимы, а азартные игры, унесшие множество жизней дворянских юношей, считаются греховными). В книге И.С. Шмелева “Лето Господне”  описывается царящее в церкви веселье в день Преображения Господня, яблочного Спаса, выпадающего всегда на строгий Успенский пост. Выпады в адрес служителей церкви можно обнаружить во многих рассказах и повестях русских писателей “серебряного века”: И. А. Бунина, Л. Андреева, А.И. Куприна и других. Виссарион Белинский называл священников «колуханами» и всячески высмеивал их.

   Не оставались в стороне и художники-передвижники: картина В.Г. Перова “Сельский крестный ход на Пасху” с изображением пьяных церковнослужителей основательно подорвала и без того ослабший авторитет церкви в обществе, да и сама эта церковь перестала защищать и отстаивать интересы народа. В стране стремительно нарастали революционные и атеистические настроения. Излюбленными типами литературы стали “лишние люди”, на смену которым пришли нигилисты и революционеры: Базаровы, Волоховы, Рахметовы.

    Последствия церковного Раскола середины 17-го века привели к революции 1917-го года, идеологией которой стал атеизм, а церковь была отделена от государства. Великая Октябрьская Социалистическая революция – явление глубоко противоречивое, о чём до сих пор ведутся ожесточённые споры. Великий Ленин и большевики осуществили её в интересах трудового народа, впервые за тысячелетнюю историю России получившего право на труд, отдых, восьмичасовой рабочий день, образование, культуру, отмену всех сословных привилегий. Наряду с этим в результате атеистической вакханалии по всей стране взрывались и разрушались десятки тысяч храмов и исторических памятников, уничтожались и сжигались сотни тысяч икон, были убиты тысячи священников и диаконов.
   
   Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн не случайно назвал первый период советской эпохи, начавшийся с момента революции и продолжившийся до конца тридцатых годов ХХ века.  агрессивно-русоненавистническим,  пока нарастающая угроза Второй мировой войны не побудила Иосифа Сталина и его соратников признать благотворную роль церкви и веры в Бога, а  русский народ объявить первым среди равных. Во времена Великой Отечественной войны пропаганда атеизма была, практически, сведена на нет, сотни священников вернулись из лагерей, были возрождены церковные службы с их духовно-нравственным наполнением,  что помогло русскому народу и всем коренным народам России одержать победу над гитлеровской Германией.

   Пришедший к власти троцкист Никита Хрущёв не только оклеветал личность и все масштабные достижения Сталина, но замахнулся на полное искоренение веры в Бога, сочтя её дичайшим предрассудком.  Иными словами, нанёс удар по самой фундаментальной Руси, по её сердцевине. Вскоре в высших учебных заведениях появились  такие предметы, как  научный коммунизм и научный атеизм, искалечившие мировоззрение сотням тысяч студентов.  Спасительная для русского народа вера в Бога была вновь основательно подорвана, что нашло своё воплощение в художественной литературе.

    Чуткий ко всем веяниям времени русский писатель Василий Шукшин в своих рассказах «Верую», «Крепкий мужик», «На кладбище» показал всю  пагубность разрушения Православия. На героя рассказа  «Верую» Максима Ярикова «по воскресеньям наваливалась особенная тоска. Какая-то внутренняя, едкая…». Узнав, что к соседу Илюхе Лапшину приехал поп лечиться барсучьим жиром, он решился поговорить с попом: поиски «истины» завершились изрядным приёмом самогона и дикой пляской, к которой присоединился хозяин дома: «И трое во главе с яростным, раскалённым попом пошли, приплясывая, кругом, кругом. Потом поп, как большой тяжёлый зверь, опять прыгнул на середину круга, прогнул половицы… На столе задребезжали тарелки и стаканы.
– Эх, верую! Верую!..».
 
    «Крепкий мужик» бригадир Шурыгин решил разрушить превращённую в склад старинную церковь после вывоза из неё складского имущества. Из всех жителей села против варварского поступка активно восстал лишь один молодой учитель, но Шурыгин, оттащив его в сторону, дал команду трактористам, и «от церкви остался только невысокий, с неровными краями остов».  Примечательно, что реакцией односельчан на действия бригадира стало лишь словесное его осуждение от пожилых  женщин, продавщицы магазина, матери и жены.
   Старушка в рассказе «На кладбище» поведала герою-повествователю, как ночами на кладбище Божья Мать плачет о молодом поколении, о его непутёвой жизни.
    
   В книге архимандрита Тихона «Несвятые святые»  есть великолепный эпизод героического поступка отца Алимпия, по словам автора, «Великого наместника Псково-Печерского монастыря», который наотрез отказался от постановления Н.С. Хрущёва о закрытия монастыря и на глазах у чиновников бросил бумаги в жарко пылающий камин. Хрущёв объявил войну тысячелетней Русской церкви, торжественно пообещав перед всем миром, что скоро покажет по телевидению последнего русского попа. Но «Иван Михайлович Воронов – так звали архимандрита Алимпия до пострига – четыре года воевал на фронтах Великой Отечественной войны и прошёл путь от Москвы до Берлина. А потом ещё тринадцать лет держал оборону Псково-Печерского монастыря, защищая его от государства, за которое когда-то проливал кровь. И на той, и на другой войне отцу Алимпию приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть».
 
    Вера в Бога веками давала  русским людям тот высокий дух, без которого немыслимы ни победы над собственными грехами, ни победы в войнах. Сейчас, на четвёртом году СВО, вновь происходит возрождение веры, появляются иконки и свечи в солдатских окопах наряду с молитвенными трудами военных священников.
 
   И всё же для нас, хранителей святоотеческой веры, примером был и остаётся подвиг протопопа Аввакума и его сторонников, отстоявших всю чистоту и строгость веры в Бога. Замечателен один из шедевров русской поэзии –  стихотворение Варлама Шаламова, посвящённое огнепальному протопопу, под названием  «Аввакум в Пустозерске»:
Не в брёвнах, а в рёбрах
Церковь моя.
В усмешке недоброй
Лицо бытия.
Сложеньем двуперстным
Поднялся мой крест,
Горя в Пустозерске,
Блистая окрест…
Нам рушили веру
В дела старины,
Без чести, без меры,
Без всякой вины…
Наш спор – о свободе,
О праве дышать,
О воле Господней
Вязать и решать…
Но к Богу дорога
Извечно одна:
По дальним острогам
Проходит она.
И вытерпеть Бога
Пронзительный взор
Немногие могут
С Исусовых пор…
Серебряной пылью
Мой след занесён,
На огненных крыльях
Я в небо внесён.
Сквозь голод и холод,
Сквозь горе и страх
Я к Богу, как голубь,
Поднялся с костра.
Тебе обещаю,
Далекая Русь,
Врагам не прощая,
Я с неба вернусь.
Пускай я осмеян
И предан костру,
Пусть прах мой развеян
На горном ветру.
Нет участи слаще,
Желанней конца,
Чем пепел, стучащий
В людские сердца.