Джунгли

Посвящается моим друзьям

- У тебя есть мечта ?
А : - Я хочу водить « Камаз ».
В : - Я хочу быть наркоманом.
С : - Я хочу стать художником.

Это безумие, как хочется писать, писать и любить. Время идет. Бегут секунды. Исчезают с быстротой секунд и дни, а я не пишу и не люблю. Иногда в мучениях, в борьбе неизвестно с чем возникает желанная мысль : а вдруг напишу, вдруг полюблю. Возникает и остается во мне надолго, но вместе со сразу же появляющимся ее противостоянием : и ничего из этого не получится… И я не пишу и не люблю. А время идет…
Неужели жизнь дается нам только для этих сомнений, для размышлений ни о чем ? Неужели страх перед поражением должен всегда примешиваться к мыслям о нашей мечте ? И разве так трудно бросить все, все начать с нуля без всяких гарантий, только ради надежды ?
Может быть,  потом все пройдет, все « образуется », и я буду рассказывать своим внукам печально-смешную повесть о том, что когда-то все могло бы быть иначе, рассказывать и улыбаться снисходительно над собой. А они будут меня в душе жалеть… и даже чуть-чуть презирать свысока,  наивно думая, что у них-то все будет не так,  не так, как у меня.
А я буду всю жизнь жалеть себя за то, что сейчас не пишу, не пишу и не люблю.
ххх
Когда я думаю о людях, о моих друзьях и знакомых, врагах и незнакомых, я вспоминаю твою картину. Помнишь ? Огромное ровное шахматное поле с разноцветными клеточками. Впрочем, нет, можно сказать, что поля два, потому что
1
 там, вдали, вторая ступенька – и тоже – поле. На полях вырастают белые, словно замурованные в мумии, безучастные люди. Головы опущены вниз, плечи сгорблены – они удивительно похожи друг на друга, эти люди. Разница – в высоте. Каждая мумия вырастает не просто из своей клеточки, а из горки вещей под ногами.
Мумия первая. Горка вещей состои из школьных дневников с вырванными страницами,  двоечных дневников, косметики и нарядов. Эта мумия совсем маленькая, даже не человек, а какой-то росточек.
Мумия вторая стоит на огромной горе книг, под ней только книги и больше ничего. Она не намного выше первой.

Мумия третья необыкновенно высока, хотя внизу тоже много книг, пачка сигарет, цветы.

Под другой мумией лежат сердца, много сердец, она их давит. Рядом с сердцами – снова книги, спортивный журнал, много масок. Мумия средней высоты.
Мумия пятая имеет устрашающий вид. Ее голова опустилась так низко, что, кажется, скоро коснется земли. Хотя если бы ей подняться, это была бы достаточно высокая мумия. Под ней цветы, тетрадки, книги, кулинарные рецепты, а на самой вершине горки – шприц и ампулы.

И еще много мумий. Здесь же, на твоей картине, есть просто горки вещей, из которых ничего не выросло. Маленькие и пугающие лежат они на полях, как горки мусора.

Знаешь, что мне больше всего нравится на твоей картине? Чистый белый листок бумаги на переднем плане. На нем лежит ручка. Знаешь, если бы можно было выбирать, я бы стала этим листком...


ТОТ день был удивительным, хотя удивительными были все наши дни, но этот был первым нашим днем, и значит, самым удивительным.

ТЫ рисовал небольшую аллею осенних желтых деревьев и обелиск. День не был солнечным, но не был и дождливым, он был бесцветным  и глупым, как затяжная, но легкая болезнь.

ТЫ рисовал, а я стала подглядывать на рисунок из-за твоего плеча. На нем аллея была не желтая, а фиолетовая (как листья, стволы деревьев, так и асфальт), а обелиск был не серый, а красный – красный до ярости, неожиданный островок.
Вдруг ты обернулся и спросил:
- Что ты видишь?
- Твое настроение, - ответила я.
ТЫ замолчал и посмотрел на меня долго и внимательно. Наконец, спросил:
- А где твое настроение?
Я показала тебе вверх, на ветки деревьев:
- Видишь? Видишь, это же не просто ветки, это джунгли.
ТЫ снова долго смотрел на меня, потом взял меня за руку, и мы пошли.
Шли дни. Однажды ты разбудил меня на рассвете. ТЫ сказал:
- Посмотри, всю ночь дул сильный ветер, и листья все опали. Знаешь, раньше я не верил в твои джунгли. Я боялся, что они исчезнут вместе с листьями. Но листьев нет, а я все равно вижу джунгли.

Я подошла к окну, увидела черные голые ветви и испугалась. Но что-то ужасно знакомое и родное вспомнилось вдруг. И джунгли были. Они стали еще гуще и загадочней.


ТЫ все больше думал о себе и рисовал себя. ТЫ томился сомнениями и неудовлетворенностью. Тебя что-то мучило, что-то мешало тебе. ТЫ все чаще рисовал озеро и все реже обещал мне нарисовать наши джунгли... А озеро не получалось, не шло, а ты все мучился и искал.

Так протянулась целая вереница дней. ТЫ так и не показал мне эту картину, я наткнулась на нее сама случайно. Она была закончена, но ТЫ снова был расстроен. А передо мной простиралось твое озеро, ограниченное лишь с одной стороны берегом, на котором высилась деревянная часовенка. Светила луна, отражая себя и часовню в озере. А посередине озера качалась лодка без весел и гребцов, одинокая и нерешительная, не ведающая своей дальнейшей участи.


Прошло еще много времени прежде чем ты показал мне то, что тебя так долго мучило. Почти вся эта картина была зеленого цвета. Это было море. Море в виде прекрасной женщины.

Женщина плыла и смеялась. Прекрасны были ее зеленые развевающиеся кудри, зеленое лицо, руки. Она плыла, путаясь в своем платье, и смеялась. На картине еще было три утеса – два больших и один совсем маленький. Один большой стоял в отдалении от двух других. Женщина-море была между ним и двумя другими утесами, но ближе к двум, тесно прижавшимся друг к другу. Но она обнимала собой все три утеса, и, казалось, сейчас с легкостью подплывет и к одинокому каменному рыцарю.

Я смотрела на картину, а ТЫ смотрел на меня. ТЫ ждал.
- Ты любишь ее? – спросила я.
ТЫ сказал:
- Да. Я люблю ее. Но у нее муж и сын. Но она тоже любит меня. Мы полюбили друг друга, когда я еще не знал тебя.
- Это ничего не меняет, - ответила я и осталась с тобой. Я просто поняла, что ТЕБЕ ужу никогда не нарисовать МОИ джунгли.

Но ТЫ так и не смог успокоиться. Снова нервничал и бесновался. ТЫ рисовал очередь.

Она выходила из прозрачных дверей какого-то заведения. Была вывеска, но надпись не читалась. А в очереди стояли люди – старые и молодые, в одиночку и парами. Лица у них были терпеливые и чуть-чуть безнадежные. На переднем плане картины сидела на чемодане молодая симпатичная девушка. Она держала в руках яркую сумку с буквами, чего-то сумрачно ждала. И только один маленький веселый ребенок не стоял в очереди: он гонял у витрин рыжую собаку и не обращал внимания на скопление людей. Он был счастливей всех, хотя очередь была за счастьем.

Когда ты заканчивал эту картину, я спросила, заглядывая на нее через ТВОЕ плечо:
- Очередь за счастьем?
ТЫ не повернулся ко мне, а только машинально кивнул и вдруг мгновенно исчез, превратившись в еще одну маленькую фигурку в очереди на своей картине.


Я не успела опомниться, как сзади послышался голос:
- Вы считаете, за счастьем?
- Да, - бесчувственно ответила я.
ОН взял меня за руку, и мы пошли...
Шли дни. Однажды ОН разбудил меня на рассвете. ОН сказал:
- Посмотри, всю ночь шел снег. Все ветки белые от снега. И больше НЕТ твоих джунглей.
ОН улыбнулся.
Я подбежала к окну. Ветки были действительно заснеженные и печальные. И тогда мне мучительно захотелось умереть. Но через секунду белое окутало меня собой, и ДЖУНГЛИ ВСЕ РАВНО БЫЛИ!
Я улыбнулась облегченно. Я сказала ЕМУ:
- Они есть!
А ОН почему-то заплакал.
А я вдруг поняла, что эти джунгли только мои. И их никто не может почувствовать так, как я, и понять. Что мне больше нельзя ждать, что мне надо самой заставить их жить вечно.
Я сказала ЕМУ:
- Не печалься, все пройдет. Вот увидишь.
Я взяла бумагу, ручку и стала писать: «Когда я думаю о людях, о моих друзьях и знакомых, врагах и незнакомых, я вспоминаю твою картину. Помнишь ?»

- У тебя есть мечта?                - Я хочу любить.

1986 год