Зетели. К 100-летию И. З. Зетеля

Моя бабушка и мама Изи были  институтскими подругами. Окончили медицинский институт врачами-гинекологами. Моя бабушка Берта Еремеевна была человеком добрым, умным, но отнюдь не синтементальным. Не знаю, какая была изина мама, но думаю, что время должно было наложить отпечаток и на характер изиной мамы. Если еврейская девушка приняла самостоятельное решение уехать из-под родительского крылышка в большой город, чтобы получить образование,  то она должна была иметь характер решительный, целеустремленный и независимый. Знаю, что студентки  были очень дружны и очень близки.

Когда они обзавелись собственными семьями, то ласковыми и теплыми с детьми были папы. Моя мама своими секретами делилась с отцом, а про отца Изи знаю только то, что половина Киева обращалась к нему за помощью.
Моя мама перебралась в Киев, чтобы поступать в медицинский институт и тогда некоторое время жила в доме у Зетелей.
 
Моей маме хорошо было у Зетелей. Вот только Изя по утрам допекал ее.
-Ню-очка! Го-шочек!
Затем, усевшись на горшок, распевал во все горло:
-мы, октябъята – д-ужные  -ебята!
В память о сих маминых переживаниях Изя послал маме фотографию маленького Мишки на горшке.

Мои первые воспоминания о Нюсе и Изе относятся к послевоенным годам. Жизнь тогда у нас, как и у всех, была нелегкая. Наше жилье в коммуналке состояло из двух комнат, одна из которых имела фанерную стену. Эта стена делила бывшую большую комнату на две части: нашу и соседскую. За фанерной перегородкой жила брошенная семья повара. Первая жена этого повара  родила ему троих детей и умерла. Повар тут же женился на сестре своей жены и родил с нею еще двоих детей. После этого благополучно слинял, так что я его в глаза не видела. А дети были маленькие. Самый старший был на год меня старше, второй был моим ровесником, а остальные и того меньше. Все семейные скандалы наших соседей происходили просто у нас над головой ( конечно же, и над головой наших гостей, обычно ночевавших на тахте, стоящей вдоль фанерной перегородки). Наши другие соседи тоже не отличались ангельским характером. И только соседка , вход к которой был из кухни, была тихой интеллигентной женщиной. Правда, сын ее стал уголовником, и аресты его проходили у нас на глазах.

Главой семьи была бабушка. Моим воспитанием занималась именно она. Это она
решила, что в школу меня надо отдавать в 8 лет, а не в 7, и была права. Я ходила в очень хороший литфондовский детский сад, где жизнь моя была замечательной, в сто раз лучше, чем в школе. Бабушка покупала книги, что тогда было не просто.  Она купила мне часы, чтобы ребенок был организованным.  Тогда еще ни у кого в классе часов не было. Наотрез отказалась покупать велосипед, считала, что вблизи Садвого кольца это опасно. Бабушка же решила, что меня надо учить музыке. Благо сохранился кировоградский шредеровский рояль, который занимал половину нашей большой комнаты. К моменту нашего возвращения в Москву из эвакуации рояль был заполнен пустыми консервными банками, которые складывались туда командированными, допущенными домоуправом пожить в наших комнатах.  Сверху на рояле стояла тарелка репродуктора  и часы-будильник.

 Зиму 43-44 года меня оставляли взаперти до прихода с работы мамы или бабушки. Отопление не работало. Я в шубе и валенках сидела на рояле, срисовывала цифры с будильника и слушала по радио все подряд. Итак, меня решили учить музыке в 47 году. Бабушка пошла в ближайшую музыкальную школу и договорилась, чтобы ко мне приходила учительница – дама не первой молодости с претензией на интеллигентность. Дама стала со мной заниматься. Мне было скучновато, но я привыкла быть отличницей, поэтому сильно старалась. Изя тогда уже учился в консерватории в Москве и частенько забегал к нам. Его музыкальный авторитет был непререкаем, и бабушка стала просить его оценить мои успехи.  Он вдрызг разгромил и мои успехи, и постановку руки, и вообще все.  Меня еще никто никогда так не ругал. Я не разревелась, но забралась под рояль в самый дальний угол и заявила, что не вылезу, пока он от нас не уйдет. Изя клялся, что больше не будет интересоваться моими музыкальными успехами,  но я долго ему не верила и убегала под рояль, как только он появлялся у нас. Через пару месяцев выяснилось, что Изя был прав. Я, девятилетний ребенок, переиграла руки. Запястья мои распухли, и я не то, что играть, даже писать  не могла. Музыкальной даме отказали в заработке,
бабушка отправилась в музыкальную школу, и меня определили туда, хотя все волновались, как я буду одна переходить Садовое кольцо, чтобы попасть в школу.

 Моим учителем в школе был замечательнейший старик Борис Семенович Розенблюм, у которого я и окончила семилетку. С руками все же проблемы остались, несмотря на все старания Бориса Семеновича. А Изя выполнил свое обещание, и никогда больше не вникал в проблемы моего образования.

Изя часто забегал к нам и когда учился в Москве, и потом, когда приезжал из Свердловска. Его появление вносило заряд бодрости, смех, и мир обретал яркие краски. Тысяча историй из незнакомого нам  мира – мира искусства, иногда смешных, например про Людмилу Лядову(именуемую Б***овой), иногда серьезных. Так помню, в период травли Пастернака Изя рассказывал, как Пастернак все вечера просиживал у Нейгауза. Позже, уже после смерти бабушки, Изя вытаскивал нас с мамой на хорошие концерты, и  конечно мы всегда бывали на редких его концертах в Москве. Особенно помню концерт  в зале училища Гнесиных, в котором он блестяще играл сонаты Бетховена. Скромная афиша появилась только за пару часов перед концертом, поэтому народу почти не было, ну, может, человек 20. Но зато десять из них – профессора консерватории. После концерта в гардеробе улавливаю обрывки разговоров, в которых сквозит, к моему удивлению, зависть : «Ну, Зетель, конечно, хорошо играет, но...» И еще один концерт, совершенно гениальный, на котором я плакала, чего со мною сроду не было. Это был концерт после смерти Нюси.

Нюся появлялась в нашем доме пару раз в году.
Нюся очень добрая и очень восторженная. Ее семейная жизнь не сложилась. Говорили, что был один бурный фронтовой роман, что вроде бы и замуж тогда вышла, но с окончанием войны все кончилось. В ее мире все было замечательно, особенно Изя и племянники. Замечательным для нее был также и мой отец. По ее словам именно благодаря ему она захотела стать хирургом. Мама в этом месте отмалчивалась, а я злилась. Тогда не хотела ничего слышать об отце.  Когда Изя женился, мама как-то обмолвилась, что боится, что изина жена будет плохо относиться к Нюсе. «Нюся глуповата, но такая добрая, и ее так легко обидеть»
Нюся уезжала в Свердловск всегда перегруженная вещами, заказанными ей знакомыми и сослуживцами.  Она не могла никому ни в чем отказать. Особенно помню какие-то сетки и детали для пчелиных ульев, которые никак не хотели пролезть в вагон.

Когда и что Изя ел, было непонятно. Во всяком случае у нас он с удовольствием уминал любую еду. 
Бабушка умерла внезапно, после ее смерти оказалось, что мама совершенно не умеет готовить, так как на нашу коммунальную кухню бабушка ее не допускала.  Мама очень старалась, чтобы соседи не «застукали» ее появление на кухне.  Я маме сочувствовала, говоря, что еду «с ошибкой» тоже можно съесть. И вот появляется голодный Изя, и мама идет на кухню и пытается пожарить ему яичницу. Что-то ее долго нет, и я иду смотреть, в чем дело. Вижу  гору разбитых яиц и хлюпающую носом маму, которая отдирает очередное яйцо от сковородки.  Неприглядная каша отправляется в мусорное ведро.
- Мама! Давай подадим яичницу прямо в сковородке!
Пришли в комнату со сковородкой.
- Нюрочка! Как красиво! Прямо как в ресторане!
Помню, потом долго хохотали.

Мне всегда казалось, что Изя не умеет ходить пешком, а только бегать. Выходя от нас, он спускался с лестницы, прыгая через ступеньку. Однажды после своего концерта в Москве прибежал к нам поздно прямо во фраке, сказал, что наутро должен уезжать в Ригу с концертом.
-Ты хоть чемодан собери! - сказала мама.
-А, ладно, завтра! – сказал Изя.
Назавтра возвращаюсь из школы и вижу забытые Изей впопыхах фрачные брюки.  Звоню маме.
- Мама! Изя забыл брюки!
-Отправь их в Ригу на главпочтамт до востребования.
-Вот еще! Я не буду отправлять мужские брюки!
Пришлось маме отправлять брюки.
 
Изя появился у нас впервые с Ирой недели за две до нашей с Моисеем свадьбы. Тогда  Моисей просиживал у нас все вечера. Как всегда, Изя предупредил о визите за полчаса, поэтому мы с мамой слегка напряглись. Но Моисею гости сразу понравились, и он болтал весьма непринужденно, поэтому ледок растаял очень быстро. Провожая гостей, улавливаю слова Изи, обращенные к Ире: «Я же тебе говорил, что тебя хорошо примут!»

Теперь мы ходили на концерты не только, когда приезжал Изя, но и когда приезжала Ира. Помню Изя водил меня на конкурс Чайковского. Билетов у нас не было, но Изя нацепил бэйжик «Пресса», и гордо держа меня под руку,  шел мимо биллетерш, говоря: «Пресса!». Смеясь, показал  программку, где приводились короткие резюме конкурсантов. Там было: «Николай Петров. Русский. Родился в семье известного виолончелиста Фенкельмана, и т. д.» Ира брала меня с собой на концерт современной музыки(по-моему, Вайнштейна) в малый зал консерватории. Диссертацию она писала на эту тему, пойдя наперекор Изе, который считал, что легче ей было бы писать про болгарских композиторов. И еще помню, как мы покупали платье для ее защиты.

Появились очень симпатичные зетелята.  Особенно Анечка была настоящим кукленком.
Иногда Зетели появлялись в Москве с детьми.Всюду таскали их с собой, и уж точно на все концерты. Мама ворчала: « В зоопарк бы с детьми пошли, а не в консерваторию!» Однажды, когда Анечке было года три, Изя оставил ее на вечер у нас, а сам куда-то ушел. Дома в тот момент была только мама. Началась сильная гроза, спящая Аня проснулась, испугалась и стала требовать папу. Мама хлебнула с нею забот.
- Анька зовет папу, глаза круглые, и слезы с горошину! Я уж и так, и эдак, еле успокоила.

Я всегда была рада видеть у нас зетелят и очень хотела, чтобы дружба наших семей сохранилась и у наших детей.
Мишка всегда вносил бодрость, энергию. Несколько позже Моисей возвел его в ранг приемного сына.

Одни из самых счастливых дней жизни проведены в Краснояре. Перед глазами целая серия картин, вспоминаются даже запахи крапивы, полыни и еще чего-то свежего, мокрого и счастливого.
Вот мы только приехали, и на остановке встречает Ира. Таня тоже всегда вспоминает веселую, счастливую Иру, встречающую нас.
И сказочный дом восемнадцатого века с печкой, в которой готовится курица в листьях ревеня, а над лестницей в марле готовится творог из молока соседской коровы. А еще крытый двор, в котором впору устраивать концерты. А наверху какие-то балки, в которых разбирается Мишка, который точно знает, как надо с помощью рычагов-балок выпрямить покосившийся за зиму дом.
На улице подобные дома стоят просторно и в шахматном порядке, чтобы не видно было, что делается в комнатах соседей напротив. Большие ворота крытых дворов распахиваются два раза в день. Утром, когда пастух собирает коров и овец в стадо и ведет их пастись, и вечером, когда стадо возвращается домой. Тогда на улице многолюдно, соседи присаживаются на лавочки, чтобы поболтать и обсудить новости. Вот сидит бабка и ласково чешет за ухом свою овечку,  приговаривая: «Пельмешки мои! Носочки мои! Варежки мои!»

Баня – это отдельная песня. Мишка заранее колдует с какими-то вениками и травами для бани.  А на огороде всегда можно поживиться какой-нибудь травкой, или морковкой. Помню, в один из приездов было страшно много дождей, но в доме можно было жить, как в подводной лодке на полном самообеспечении.
А еще прогулки. Идем по просеке, болтаем. Серьезная Анечка идет впереди, а потом заявляет, что папа считает, что гулять надо для того, чтобы впитать в себя всю окружающую красоту. И это надо делать молча. Мы оторопело замолкаем на некоторое время, но красота – это такая штука, которая сама заползает в душу.
Еще грибы! Я с детства обожаю собирать грибы. Но в Краснояре самая большая доблесть – найти грузди, совершенно незаметные под слоем опавших листьев.
Еще много чего встает перед глазами:
      Ира , с гордостью несущая коромысло с ведрами;
      Соседка Маруся, сильно зауважавшая Моисея, который важно ей кивал и поддакивал, а потом признался, что ни слова не  понял из ее рассказа, и правда, местный говор похож на русский язык примерно так, как украинский;
      Чтение вслух «Альтиста Данилова» и стопка старых журналов «Новый мир»;
      Дальний поход к какому-то местному святому источнику и пение песен на обратном пути, когда ноги без песен уже не поднимались.
 Хорошо было!

В 80-е годы Анечку отдали учиться в Московскую консерваторию к известному педагогу. Его учеиики успешно выступали на конкурсах, и казалось, что все правильно: такой талантливой девочке нужно профессионально двигаться, а Свердловск –провинция, что ни говори.

А оказалось, что ребенка вырвали из теплой семьи и бросили в чуждый и враждебный мир. Ирочка  разрывалась между Свердловском и Москвою, стараясь наладить Анин быт. Стали часто появляться в Москве и другие члены семьи.
Мишка очень прижился в Таниной компании. Моя мечта о дружбе поколений вроде бы осущуствилась. Таня вспоминает теперь, как Миша водил ее на концерт Гиллельса, и они сидели в будке осветителей прямо над сценой. Ее поразили руки Гиллельса – большие, с толстыми пальцами. ( Меня бы это не удивило, такие руки были у моего учителя музыки. Такие руки могут извлекать звуки в огромном диапазоне: от громких до тишайших, от нежных до резких)

Чем ближе к 90-м годам, тем менее радостны воспоминания Один из последних светлых моментов - Танина свадьба.

В предотъездное время вспоминаю нарастающую тревогу, тяжелое изино состояние, связанное с жестокой травлей его в Свердловске. И в конце из окна вагона, увозящего нас из Москвы , вижу Изю с совершенно потерянным лицом.


                Мила Городецкая
                Июнь 2012


Примечания
ЗЕТЕЛЬ Исаак Зусманович (р. 6. XII 1925)
засл. деят. иск. РСФСР (1977)
«Пожалуй, мало кто из наших концертирующих пианистов получил столь разностороннюю музыкальную подготовку. Студенческая пора началась для Зетеля в Свердловске, где он занимался у Г. Г. Нейгауза. В 1948 году он окончил по классу своего профессора Московскую консерваторию и у него же совершенствовался в аспирантуре. А одновременно молодой музыкант успел получить диплом хорового дирижера и, наконец, завершить аспирантуру Московской консерватории по эстетике.
Дальнейшая творческая деятельность Зетеля отличается не меньшей насыщенностью. Вернувшись в родные края, он в 1951 году приступил к преподаванию в Уральской консерватории, с 1974 года заведует здесь кафедрой, с 1977 - носит звание профессора. А кроме того, в 1970 году он нашел время, чтобы защитить кандидатскую диссертацию на тему "Н. К. Метнер - фортепианное творчество, исполнительство, педагогика". На протяжении всех этих лет Зетель постоянно выступает в печати с публицистическими статьями и рецензиями, ведет просветительские беседы по радио и телевидению.
Несмотря на такую занятость, значительное внимание уделяет артист и концертным выступлениям. Он регулярно играет в Свердловске, гастролирует по стране, с его искусством знакомы и московские слушатели. Именно в его исполнении впервые прозвучали на Урале многие произведения классической и современной музыки, в том числе Второй концерт Брамса, Рапсодия на тему Паганини Рахманинова, Первый концерт Метнера. В сольных программах пианиста - разнообразные пьесы Шопена, Листа, Брамса, Рахманинова, Скрябина, Метнера. Немало содержательных ансамблевых вечеров провел он совместно с виолончелистом Г. Цомыком.
Наивысшие достижения музыканта связаны с творчеством Бетховена и в первую очередь с интерпретацией всех 32 сонат великого композитора. Его бетховенские клавирабенды в Москве и других городах, как правило, привлекают внимание слушательской аудитории.»

Цит. по книге: Григорьев Л., Платек Я. "Современные пианисты". Москва, "Советский композитор", 1990 г.