След от костыля

В деревне поговаривали, что война закончилась. Молодой король присоединил все непокорные земли, и вскоре солдаты начнут возвращаться домой. Агна проглядела все глаза, ожидая мужа.

Акилла завербовался почти в самом начале войны, соблазнившись хорошим солдатским жалованьем. Может, платили и хорошо, вот только сейчас у Агны не было ни денег, ни мужа. Зато остались дом, требующий присмотра, огород, который ждал полива, птица и скот, что просили корма. Но вода сама себя не натаскает, дрова сами себя не нарубят, крыша сама себя не починит… Хозяйство потихоньку приходило в упадок.

Акилла был неплохим мужем и рачительным хозяином. Он оставил дом и постройки в порядке, и именно поэтому Агна сумела продержаться так долго без мужской помощи. Вестей от него она не получала. Да и как получать, если она не умела ни читать, ни писать? Другие женщины зло посмеивались над ней:

– Повезло дуре безграмотной хорошего мужика отхватить! – шипели они.

Завидовали.

А теперь и вовсе проходу не давали: хвалились, что их мужья уже дома, а кто-то даже не покидал деревню.

– Эй, Агна! – раздался знакомый голос.

Она обернулась. Староста Хельм быстрым шагом приближался к ней.

– Ты, Агна, к зиме готовиться будешь аль нет? Дрова тебе надобны?

Агна вздохнула. Раньше этим занимался Акилла. Теперь всё приходилось делать самой. Деньги, оставленные мужем, давно истощились – за время войны всё подорожало.

– Так надобны аль нет? – Хельм говорил тихо, но настойчиво. Его взгляд скользнул по её фигуре. – Сын мой старший на заготовку поедет. На твою долю привезти может.

– Нет, Хельм, спасибо, но не надо. Обойдусь.

– Решила, что ли, зимой насмерть замёрзнуть? – наигранно удивился он.

– Ничего, я молодая, здоровая, справлюсь. Хворост собирать буду.

– А птица и скот? Без тепла и корма долго не протянут.

Агна закусила губу. Если зима выдастся суровой, хозяйству придёт конец. Что же делать? Уж скорей бы Акилла вернулся!

– У тебя, что ли, совсем денег нет? – Хельм понизил голос. – Ну, ты только словечко скажи. Я ведь не просто так старостой стал. Свои люди – сочтёмся.

Агна невольно напряглась. Может, он знает что-то о её муже?

Хельм стоял слишком близко. От него пахло луком и перегаром. Агна невольно отступила, упираясь спиной в забор. Из окна соседки Меллы кто-то явно подслушивал. Наверняка завтра весь посёлок будет знать, как староста увивается вокруг одинокой женщины.

– Я не продажная, – твёрдо сказала Агна. – И муж у меня жив. Так что нечего тут околачиваться.

Хельм хмыкнул, почесал щетину на подбородке.

– Жив, это хорошо. Только вот живые порой хуже мёртвых.

Агна замерла. Хотела спросить, что он имеет в виду, но староста уже отступил назад, поправил кафтан и, усмехнувшись, добавил:

– Подумай. Зима не ждёт. Щели в доме твоём такие, что сквозь них кошка пролезет. Пока ещё можно всё исправить.

Он ушёл, оставив после себя только холод и тревогу.

Потянулись обычные дни, тяжёлые и однообразные. Агна таскала воду, кормила кур и корову, даже на крышу залезла, чтобы настелить свежей соломы. Каждый вечер руки болели, спину ломило, но больше всего щемило сердце.

Возвращались мужья и сыновья соседей, но Акиллы всё не было. Сын плотника Бранд, совсем мальчик, мечтавший о подвигах, вернулся с искалеченными руками. Смешливый Тимор вернулся с пустыми глазами, он ни разу не улыбнулся, даже когда обнимал мать и жену. Никто из них об Акилле ничего не слышал.

Однажды под вечер, когда Агна без сил опустилась на ступени крыльца, примчалась её соседка Мелла.

– Агна, слышь, Агна! Родич ваш едет домой из самого Жадвиля! Может, что-то про Акиллу узнал!

– Какого ещё Жадвиля? – устало спросила Агна. – Нет у нас там родни, деревенские мы.

– Вот дура ты! Он и до войны ездил туда торговать, а сейчас домой возвращается, к тебе по пути заглянет!

Агна встрепенулась. Может быть, хоть что-то…

Не прошло и амаркады, как по дороге застучали копыта, заскрипели колёса. Телега остановилась возле дома Агны. С неё легко спрыгнул высокий, широкоплечий мужчина – их дальний родственник, слывший деловым и смекалистым.

– Агна! – он обнял её. – Исхудала, измучилась… Вижу, нелегко тебе было.

Она заглядывала ему в лицо, надеясь услышать имя Акиллы. Но родич отводил взгляд. На приглашение в дом ответил отказом. Недоброе предчувствие охватило Агну. Наверное, дурные вести узнал родич, вот и отворачивается, не хочет огорчать её. Но Агна твёрдо решила, что ей надо знать правду. Иначе как жить?

– Скажи, – прошептала она, – ты что-нибудь слышал об Акилле? Он живой?

Родич помолчал, потом глухо ответил:

– Я привёз его тебе. Живого.

Агна бросилась благодарить, но он остановил её:

– Погоди, не благодари раньше времени.

С телеги поднялась взлохмаченная голова мужа Агны. Акилла выглядел худым и бледным. Он пристально, не отрываясь, глядел на жену. Ей показалось, что муж её не узнаёт. Видать, на войне чем-то по голове ударили, и он ничего не помнит.

Но Акилла узнал её.

– Агна… – прошептал он наконец.

– Погоди, сейчас помогу тебе, горемыка, – сказал родич, – тогда уж поздороваетесь как следует.

Агна молчала. Что-то было не так с её мужем, но весь ужас произошедшего она поняла, когда Акилла с трудом встал на землю. Одной ногой и двумя костылями.

Великодушный родич помог калеке добраться до порога, а после уехал, отказавшись от угощения, что приготовила Агна.

Акилла медленно осматривался по сторонам, словно забыл этот дом за время войны. Стены, печь, деревянные лавки, пучки сухих трав под потолком – всё казалось чужим, ненужным. Зачем это ему теперь?

Агна дрожащей рукой поставила на стол глиняную миску с куриной похлёбкой.

– Сядь, поешь с дороги, – тихо сказала она.

– А ты?

– Я сыта, – соврала Агна.

Мясной запах щекотал ноздри. Акилла давно не ел ничего похожего. В госпитальных палатках давали по чуть-чуть, а после каждый кусок они с товарищами делили на четверых. Он медленно, с трудом добрался до стола и опустился на лавку. Агна молча пододвинула ему миску и ложку. Акилла взял ложку, окунул в густое варево, но вдруг резко сказал:

– Ешь.

Голос его был хмурый, почти злой. Раньше Агна такого от него не слышала. Она молча достала вторую ложку, отломила кусок от каравая, испечённого накануне, и села напротив. Ужин прошёл в молчании.

В голове у Агны крутилась одна мысль: он больше не мужчина, не хозяин, не защитник. Калека. В деревне таких не жалуют – ни крышу починить, ни в поле поработать, ни дров натаскать… Близится зима. И Хельм со своим масленым взглядом всё ещё рядом.

– Акилла, – наконец нарушила тишину Агна, – давно ли у тебя это… с ногой?

– В последнем бою, – процедил он, будто каждое слово причиняло боль. – Нас всех тогда зацепило. Целыми остались единицы. Только Рэйшен, зараза, везучий такой, целым остался и всех на себе вытащил.

Кусок застрял у Агны в горле. Кто такой Рэйшен? Что ей до него? Мысли её были заняты другим: как пережить зиму, если вместо помощника – обуза?

– Много наших полегло, но бой выиграли. Мне, видать, повезло – живой остался, хоть и без ноги. Парнишка один, ранило в руку, думали выживет… На погост свезли. Это капитан мой рассказывал, он в соседней лекарской палатке лежал…

Акилла замялся, заметив, как Агна смотрит мимо него. Ему стало ясно: ей нет дела до его товарищей, до тех убитых, до ранений, до лекарских палаток. Она думает о другом. О хозяйстве. О хлебе. О деньгах.

– А ты? – спросил он наконец. – Как ты жила всё это время?

Но Агна уже сделала новый вдох и, собравшись с силами, спросила:

– А платили тебе? Ты же говорил – хорошее жалованье обещали?

Деньги. Опять деньги. Акилла опустил глаза. Платили, да, но он всё спустил на вино и маркитанток в те долгие ночи в шатрах, когда старался забыть, что завтра может умереть. Теперь он не только без ноги – он без денег, без сил, без будущего.

Его молчание говорило больше слов. Агна сидела, оцепенев, и думала: как они проживут теперь? Как прокормить двоих, когда один не может даже поднять топор?

До рассвета она лежала, прислушиваясь к его хриплому, болезненному дыханию. От его тела пахло грязью, потом, кровью и чем-то ещё – нечистым, чужим. Она чувствовала брезгливость, которую не могла себе простить. Но он оставался её мужем. Так что деваться было некуда.

Акилла просыпался рано, раньше петухов. Сначала ему казалось, что это снова полевой лагерь: холод, сырость, скрип дерева. Но потом он вспоминал: это его дом. Он начал учиться ходить без посторонней помощи. Ему выточили деревянную ногу, но она болталась на ремнях, натирая культю до крови. Тогда он стал практиковаться ходить на костылях, о которых позаботились ещё его товарищи. Акилла падал и вставал. Падал снова. Агна наблюдала за этим из окна, будто за жутковатым цирковым представлением.

– Зачем ты терзаешь себя? – спросила она однажды. – Тебе же всё равно не работать как раньше.

– Я должен, – ответил он коротко. – Не могу просто сидеть и смотреть, как ты мучаешься.

Он помогал, чем мог. Чинил забор, точил ножи, вырезал игрушки из берёзы и ольхи – ребятишкам они нравились. Мальчишки толпились у его порога, слушали байки про осады, и шутки, которые только солдаты могут понять. Акилла смеялся, рассказывая, как один парень чуть не зажарил свою шинель вместо зайца, или как капитан потерял зубы, когда его ударили рукояткой топора по лицу. Дети хохотали до колик. Для них он был героем.

Для Агны – нет.

К зиме стало совсем плохо. Крыша протекала, солому сдувало ветром. Дров не было. Агна собирала хворост, но его хватало лишь на то, чтобы согреть воду. Она исхудала от непосильной работы. Глаза потускнели. Иногда, проходя по соседней улице, она видела через забор, как Хельм расхаживает по двору, из трубы поднимается дымок, а запах жареного мяса просто сводил с ума. Там было тепло, сытно, уютно.

И тогда она решилась.

При виде её Хельм расплылся в улыбке:

– Приходи завтра. Будут у тебя и дрова, и мясо.

Она пришла.

– Откуда это? – спросил Акилла, глядя на свёрток с мясом.

– Староста дал, – соврала Агна. – Мы теперь в долгу перед ним за помощь.

Акилла задумался. Ему не нравилось, что они должны кому-то. Особенно Хельму. Но он молчал. Он чувствовал себя бесполезным, и если кто-то готов помочь, пусть будет так.

Так продолжалось некоторое время. То дрова, то мука, то кусок сала. Агна ходила к Хельму регулярно, каждый раз находя себе оправдание. “Это ради нас”, – говорила она себе. – “Ради того, чтобы выжить”.

Но деревня всё видела.

Однажды вечером Акилла, подпрыгивая на костылях, направился к колодцу. Нужно было принести воды. Работа женская, но Агны сегодня дома не было, и Акилла решил, что справится сам. Со стороны дома старосты донёсся смех. Акилла остановился. Дома Агна давно так не смеялась.

Из окна лился свет. Внутри, за занавеской, виднелись силуэты. Хельм жадно обнимал её. Агна не сопротивлялась. Поцелуй. Ещё один.

Сердце его не сжалось. Оно оборвалось.

Акилла вернулся домой. Сел у огня, разведённого на тех самых дровах, что привёз староста. “Как на войне в засаде”, – подумал он с горькой усмешкой, прихлёбывая из фляги крепкое хлебное вино.

Агна пришла поздно. Она надеялась, что её муж, измученный увечьем, уже спит. Но Акилла ждал. Свет от огня отбрасывал тени на его лицо, исказившие черты до неузнаваемости.

– Почему ты мне соврала? – спросил он тихо.

– Я… – Агна побледнела.

– Зачем?

Она молчала. Что сказать? Что ей было страшно? Что она не знала, как выжить? Что она больше не любит его? Что он стал другим? Что она стала другой?

– Ты сам знаешь, почему, – наконец прошептала она.

– Да, знаю, – сказал Акилла. – Но ты тоже должна знать одну вещь.

Он встал, медленно, с усилием, опираясь на костыль. Подошёл ближе. Его глаза были пустыми, как у мертвеца.

– Пусть я калека. Но я всё ещё твой муж.

Агна закрыла лицо руками. Думала, что он ударит её. Или закричит. Или просто упадёт.

Но Акилла лишь швырнул пустую флягу в стену. Грохот раскатился по дому. Затем он тяжело проковылял на улицу, в темноту.

Агна ждала его возвращения. Дрожащими руками держала лампу. Слушала каждый шорох. Ночь прошла, наступило утро, а Акиллы всё не было.

Оказалось, что ночью кто-то знатно отделал старосту. Хельм стонал и клялся, что это какой-то демон из Бездны подкараулил его во дворе. Следы на земле были странные: один человеческий и один круглый, будто от деревянной палки. Мужики судили да рядили, но никого не нашли. После староста выздоровел, и происшествие забылось.

Акилла так и не вернулся. Никто не связал избиение здорового мужика и исчезновение калеки.

Но Агна знала.