Нарцисс Араратской Долины. Глава 183

Марго начала ходить на «нулёвки» к антропософу Шагену, прилетевшему на месяц в Москву. Он позвонил ей 26 сентября, и предложил ей прийти на десятидневный курс. И так, можно сказать, началась антропософская деятельность моей будущей супруги. При этом, Марго ещё немного походила к розенкрейцерам, вероятно из любопытства, чтобы узнать, где по выходным я пропадаю и чем мы там занимаемся. Она прослушала начальный курс из двенадцати писем, но гностицизм её как-то не зацепил. Признаться, я тогда был даже немного этим обижен, так как находил нашу школу З.Р. очень даже духовной, и ничем не хуже той же антропософии. Да и люди к нам туда приходили совершенно разные и, можно сказать, это был довольно сильный, оккультно выражаясь, эгрегор. И я всегда считал, что мне повезло, что я там оказался. Меня это от многого тогда оберегло, да и с Марго укрепился мой союз, под благотворным влиянием этой школы. Пишу это без всякого сарказма. Я всячески себя пытался тогда образумить и найти некую тишину в душе, и сгармонизировать свой вспыльчивый характер, доставшийся мне по наследству от моего гневливого папы, сильно находившегося под влиянием, антропософски говоря, Люцифера. И я тоже был таким вот мятущимся «люцифериком», с неуравновешенной эмоциональной жизнью. Хотя внешне я многим казался довольно спокойным и улыбчивым молодым человеком. В общем, Марго там не всё понравилось, и она не стала частью той нашей московской общины розенкрейцеров. Возможно, что она даже была права…

                И ещё Марго вдруг захотела обучить меня непростому искусству автовождения. Мы нашли в Крылатском один большой холмистый пустырь где-то в районе Москвы-реки, и я там немного поездил на её корейской машине, с ручным управлением. Вроде бы всё было не так уж и сложно, но учиться дальше как-то мне не очень захотелось, да и мне было страшновато. Я это дело как-то надолго оставил. Только спустя двенадцать лет, в 2011 году (мне уже было 45 лет), на турецком  Северном Кипре, где мы прожили почти целый год, я таки возжелал научиться управлять нашим симпатичным праворульным японским джипом, дабы стать полноценным членом общества: не уметь водить там, на острове, было даже немного позорно. Это в Москве можно всю жизнь прожить пешеходом, и не иметь в своей машине большой потребности. И почти все мои московские друзья-художники не имели водительских прав. Да и к тому же, чтобы ездить по Москве надо обладать очень крепкой нервной системой, и в автовождении нет никакого удовольствия. Тут почти все водители очень нервные, как будто с похмелья, живущие в каком-то своём странном мире, и их постоянно останавливают, культурно говоря, автоинспекторы, проверяют документы: Что везёте? Кого везёте? Почему не пристёгнуты? Постоянно штрафуют и вымогают денежные купюры. Да и к тому же, все эти пробки и отсутствие мест для стоянки. И в златоглавую Москву все едут и едут, из своих угрюмых окраин. И твою машину будут постоянно осквернять, царапать, протыкать колёса, воровать зеркала и дворники. Так что, большого смысла иметь свою машину в Москве нет, и она нужна только для летних поездок на дачу. Всё остальное время машина тебе только в тягость, особенно если нет своего гаража. Да и водительские права получить, тоже крайне непросто. Это не Америка, где сдать на права довольно легко, даже будучи идиотом, и от тебя не требуется быть психически здоровым, как в той же Москве. А психически здоровых среди художников крайне мало и, признаться честно, я тоже не являюсь исключением. Кто тебя знает? Сядешь за руль и поедешь всех давить! Вот тот же клипмейкер Армен, явно погиб из-за того, что зря сел за руль. Культурный человек не будет ездить по Москве на машине. Ведь есть же прекрасное московское метро, где все читают книги и газеты, культурно развиваясь и духовно растя…

                Ну и вот, двенадцать лет спустя, один наш кипрский молодой  сосед, туркмен Алик, взялся меня этой премудрости учить, и это у него хорошо получалось. Жизнерадостный Алик ничего не боялся, и говорил мне, что я медленно еду: давай быстрей, давай быстрей, зачем боишься? И мы чуть ли не сразу поехали в ближайший магазин. Алик жил с одной, в летах, шотландкой, которой было где-то районе пятидесяти; и был, так сказать, её бой-френдом. Мы с Аликом ездили в одно место, называвшееся «Бэт-оффис», где собирались турки: они пили чай и делали ставки на собачьи бега, которые происходили в Лондоне, и откуда шла прямая трансляция. Алик сильно на это дело подсел, он был явный лудоман. Ну и, я его немного спонсировал, за его уроки вождения. Где-то месяц прошёл. Потом Алик вернулся в свою Туркмению, делать себе документы, чтобы официально жениться на этой шотландке. И наша, так сказать, кармическая связь оборвалась. Женился ли он, или так и остался жить в Туркмении, - про это мне неизвестно. На Северный Кипр он больше не мог вернуться, так как несколько лет жил нелегалом, и его, можно сказать, депортировали. Алик сам пошёл в полицию и сдался, так ему надоело жить без документов. Хороший был человек, очень авантюрный, и я его иногда вспоминаю. А потом я пошёл в местную автошколу, и ещё поездил с одним турком, которого звали Сами. Ему было примерно столько же, сколько и мне, где-то за сорок. Он спокойно и меланхолично меня поправлял. Мы ездили в Гирну, где было ездить довольно страшновато: узкие улочки и много машин. Турок-киприот Сами до этого долго прожил в Германии, но вернулся, там ему жить было очень одиноко. Он хорошо говорил по-английски, и мы как-то так слегка общались. Ну и, в самом начале 2012 года, я сдал экзамены и получил местные северно-кипрские права. За небольшой бакшиш меня не сильно мучили. Я был очень собой горд, ведь у меня редко получалось что-то доводить до конца, и это была моя большая проблема…

  Что-то меня унесло вперёд. И если бы кто мне сказал в том 1999 году, что через двенадцать лет я окажусь на Северном турецком Кипре, меня бы это сильно удивился. Особенно учитывая то, что я вырос в Ереване, где, разумеется, присутствовали сильные антитурецкие настроения. И я тоже немного всё это впитал, хотя мой армянин папа был явным интернационалистом. Папа любил ходить на рынок, где покупал чаще всего у азербайджанцев, с которыми любил торговаться. И он даже знал чуть-чуть этот язык, так как часто с ними общался в Кафане, где их тогда жило очень много. Да и когда у него были многочисленные командировки в Кабардино-Балкарию, он там тоже очень любил общаться с местными егерями. То есть, несмотря на свою любовь к слушанию вражеских фальшиво-честных радио-голосов, мой папа был типичный советский человек, без национальных предрассудков. Неудивительно, что он и женился на русской, коей была моя мама. Хотя, возможно, он был в душе немного антисемит, и это я вполне допускаю. А к мусульманам мой папа относился очень хорошо, и он не боялся их. Наверное ещё и потому, что в нём всё-таки текла польская кровь. А у поляков с турками особой вражды никогда не было. И их общим врагом всегда были, так сказать, великороссы. Я мог бы написать русские, но мне больше по нраву слово великоросс. И моего папу тоже можно было бы отнести к великороссам, ибо это связано с не кровью, а с умонастроением. Если ты говоришь по-русски, считаешь всех людей братьями и равными себе, то ты типичный великоросс. Про это ещё писал Фёдор Михайлович Достоевский, если я не ошибаюсь. К примеру, те же англичане не считают другие народы равными себе. Так, во всяком случае, было раньше, и не знаю как сейчас. К примеру, если я буду говорить по английски, то я от этого не стану для англичан своим. Даже если очень хорошо буду стараться. Я всегда для них буду немного варваром. А с другой стороны, чем плохо быть немного варваром?.. Как те же турки или многочисленные славянские народы. В этом нет ничего плохого. И это уже понимаешь спустя многие годы, в глупых и тщетных попытках стать не тем, кем ты являешься. У варваров есть один большой плюс, - они искренни и честны, и в них меньше этого липкого страха перед смертью. Ну и, разумеется, есть один большой минус, - жизнь отдельного индивидуума, не имеет большой ценности. Что, конечно же, очень печально, и это надо признать. Ведь каждый человек – это Вселенная, как написал какой-то там европейский гуманист. И с этим я, конечно же, соглашусь…