Секрет новой жизни

Звонок был поздний.
– Да, я слушаю, – сказал ленивый, сонный женский голос.
– Савотова Евгения Александровна?
– Да, это я. А кто звонит? – всё ещё не проснувшись, спросила Савотова.
– Это из пансионата...
– Теперь я поняла, – прервала Савотова, и сердце её взволновалось. – Что с ним случилось?
На той стороне звонка молчали.
– Ваш отец... он плох. На днях его осмотрел врач, и выводы неутешительные. Боюсь, что он сдаёт.
Савотова полностью проснулась, хотя на её лице ещё блуждал призрак сонливости. Она посмотрела на тихо спящего мужа, свободной рукой ласково погладила его по спине, затем снова с тревогой сосредоточилась на разговоре. Рука с чрезмерной силой сжимала телефон.
– Я сейчас в Италии.
– Понимаем. Но мы надеемся, что Вы успеете...
– Конечно, конечно. Я обязательно буду. Я сейчас же, как мы закончим разговор, возьму билет...
– Это будет чудесно.
Всё главное было сказано, и разговор замер. Прощаться тоже было неуютно и как-то невежливо.
– Спасибо, что сообщили мне об этом.
– Что Вы, разве благодарят за дурные вести? Это всего лишь наша обязанность.
Савотова надеялась, что женщина с приятным голосом на той стороне скажет, что отец часто вспоминал о ней, своей дочери, о том, что ждёт её, хочет увидеть, но ничего из этого не прозвучало, потому она решилась спросить об этом сама:
– Он ничего не говорил в последнее время?
– Он давно молчит, Евгения Александровна. Впрочем, Вам лучше прилететь и всё узнать на месте.
– Полагаю, что Вы правы, – с грустью произнесла Савотова.
Вдруг память Савотовой неожиданно вспомнила о важной былой детали её жизни, жизни её отца, и она спросила:
– Он не пишет?
– Простите?..
– И не читает?
– Мы им сами иногда читаем, у нас есть культурные вечера, но Ваш отец никогда не выражал интереса к...
– Да, он уже такой, – с сожалением произнесла Савотова.
Снова молчание.
– Мы Вас очень ждём, Евгения Александровна. Возможно, Ваш приезд продлит жизнь отца. Мы на это очень надеемся.
– Я скоро буду.
Звонок прекратился. Савотова встала, чтобы заварить кофе.

Она многие годы жила в Италии. Ей уже было пятьдесят пять. Две пятёрки. Красивое число. Савотова была счастлива своей жизнью, хоть и считала, что та неидеальна. У неё были две дочери, красивый и достойный муж, были лёгкая обеспеченность и уверенность в завтрашнем дне.
Думая сейчас об отце, она корила себя за то, что оставила его наедине с собой, что заперла в пансионате, пусть и с идеальными условиями. Удивительно, как столько лет он оставался ещё жив и не зачах там. В этом году, месяц назад, ему исполнилось семьдесят пять лет, а она отправила ему лишь жалкую открытку. Держа в руке чашку с кофе, Савотова вдруг затряслась от волнения и истерично заплакала. Чашка выпала из её рук и разбилась.
«Папа, папочка...» – с трудом выговаривала Савотова. Как она могла так поступить с отцом? Она должна была забрать его с собой, беречь его и заботиться, но почему-то оставила его так же, как...
Она всё рыдала, пока на кухню не вышел её муж. Он подбежал к ней, обнял и с беспокойством спросил:
– Что случилось, дорогая?
Она рассказала о звонке, о состоянии отца.
Муж ничего не сказал, только продолжал обнимать и целовать её.
Через час он помогал собрать ей чемодан.

В России у неё оставалась квартира. В ней прошло её счастливое детство. Здесь она поняла, что такое семья, искренность, любовь, забота и уютный быт. Здесь праздновали её дни рождения, каждый Новый год, Рождество, здесь кипела жизнь, здесь что-то происходило, но сейчас квартира была пуста и холодна. Не верилось, что когда-то тут жили люди, причём счастливые люди. Она вновь заплакала. Савотова достала пачку сигарет, вынула одну и закурила. Давно бросив, она не удержалась сегодня от старой привычки, которую, как она думала, навсегда оставила позади.
Она курила и расхаживала по дому, не раздевшись, оставив чемодан в коридоре, раздувая едкий запах табака. Блуждая по квартире, она замечала вещи из прошлого и невольно улыбалась, слёзы текли у неё из глаз. Что-то она брала в руки, рассматривала, клала обратно. Она точно что-то искала, но сама до конца не понимала, что конкретно ищет. Евгения надеялась наткнуться на эту вещь, и в этот момент, как её увидит, её ударит током, и она воскликнет: "Вот она, её я и хотела найти". Пока она только блуждала.
Был вечер. Тёмный вечер. Она подошла к окну. Валил густой снег. Скоро новогодние праздники, скоро веселье, скоро все люди будут радоваться, но почему-то всё стало другим, не таким, как раньше. Может, дело лишь в ней самой, а сам мир ничуть не изменился? Она держала в руке фотографию в рамке. Она подняла её, чтобы ещё раз взглянуть. Её лицо умильно сжалось. На ней было запечатлено далёкое прошлое: отец сидел за столом, на столе старенький ноутбук, на котором он писал рассказы. Рядом с ним стоит пышущая здоровьем мать, счастливая, улыбчивая и довольная. По другую сторону от отца стояла она сама, маленькая Савотова. Ей было тогда десять лет. Она помнила это отчётливо. Сзади них было широкое окно, а в окне солнечное лето.
Савотова смотрела на фотографию, сочившуюся теплотой, мягкостью и беззаботностью, и в ней разливалось счастье, давно забытое счастье, не то, какое она испытывала от осознания близости уже к своим детям и мужу. То счастье было утеряно давно и навсегда, но вот сейчас оно откуда-то к ней снова явилось, вот оно наполняло её.
«Папочка, почему же ты перестал писать?..» – спросила она у него в своих мыслях. Но она знала ответ. Она знала, почему он прекратил писать. Затем она посмотрела на мать, и взгляд её сделался резко осуждающим. И внезапно Евгения поняла, что должна найти! Его рассказы.
Она положила фотографию на стол и вошла в кабинет отца. Здесь всё осталось таким, каким было тогда на фотографии. Савотова подошла к столу, открыла внутренний ящик и достала распечатанные с текстом листы. Они почти не изменились.
Держа их в дрожащих руках, Савотова понимала, что безумно хочет перечитать, что творил её отец, но было и почему-то страшно. Закурив новую сигарету, она опустилась в кресло отца и начала читать. Она читала лихорадочно и взахлёб. Курила и читала.
Ночь прошла незаметно. И так же незаметно Евгения уснула в кресле, держа в руке рассказы отца.

Наутро Савотова чувствовала себя прекрасно, словно ничего дурного и не случилось. Она собрала в папку рассказы и вышла из дома. Женщина из разговора сказала, что ей надо приехать к отцу, проведать его, и, может быть, это сможет поддержать отца ещё немного. Возможно, это даже и излечит, но Савотова знала, что этого будет недостаточно. Отец любил её, но для спасения нужно было что-то ещё, не одна только дочь.
Она посмотрела на рассказы в своих руках и мысленно сказала: «Вот что ему нужно! Тут его душа».
В пансионате её встретила та женщина, которая и звонила. Она была чуть пухловата, но хорошо одета и вежлива.
– Вы очень быстро добрались. Даже и не скажешь, что Вы живёте далеко от дома.
– Я примчалась сразу же. Хочу увидеть его, если можно... – почти дрожащим голосом произнесла Савотова.
– Конечно. Он у себя в комнате. Мы говорили, что дочь скоро прилетит, но он никак не реагировал, – с тоской говорила женщина. Она искренне переживала за каждого, кто здесь жил свою старость.
– Он ни с кем не разговаривает?
– Разговаривал... Но уже нет.
Они дошли до комнаты, в которой жил отец. Тут было уютно. Хорошая кровать, стол у окна, за которым шёл тот же густой снег, небольшой шкафчик для одежды. Сам Александр Олегович сидел в инвалидном кресле.
Савотова удивилась этому. В её глазах загорелся испуг.
– Он не ходит?
– Увы, давно перестал.
– На ровно месте?
– Врач сказал, что он словно не хочет ходить сам. Он может, но не хочет. И мы вынуждены были...
– Папочка, – мило, как говорят с ребёнком, произнесла Савотова, – ты меня слышишь?
Она подошла к нему, притянула к себе стул и села.
– Он очень замкнутый, – сказала женщина.
– Вы сказали, что он общался...
– Да, с...
– Фиамма, – хриплым голосом произнёс Александр Олегович.
– Фиамма? – переспросила Савотова, вопросительно поглядев на женщину из пансионата.
Женщина улыбнулась и ответила:
– Она жила в пансионате в Италии. Мы организовываем общение между ними, между странами в том числе. Он познакомился с некой Фиаммой. К сожалению, несколько лет назад она умерла.
– Отец, как так? Почему женщины уходят от тебя? – Она гладила его старую руку и плакала. – Ты же хороший. Я помню тебя, помню, каким ты был. Ты великолепный мужчина. Почему она так подло предала тебя? И эта Фиамма, пусть и не так подло, неосознанно, но всё же тоже покинула тебя... Папа, папочка. – Она головой прижалась к его плечу.
Женщина из пансионата стояла в дверях и тоже плакала.
Несколько минут прошли в полном молчании.
– Я принесла тебе кое-что. – Савотова достала из сумки рассказы, положила их в руки отца. – Ты помнишь, как писал их, как был счастлив тогда? Ты помнишь же то время? Какое же оно было великолепным, да? Скажи ведь. Почему ты молчишь? Почему ты замолчал тогда, когда она ушла от нас? У тебя была я... – Она вновь заплакала, но сильнее прежнего. Вспомнив, что не одна в комнате, быстро встала, стараясь подавить возраставшее гнетущее чувство. Она отёрла слёзы, пригнулась к отцу и сказала шёпотом: – Почитай их, пожалуйста. Вспомни, каким ты был, вспомни, как много для тебя значило то время. Вспомни перед смертью, стань собой прежним! Прошу тебя, хотя бы перед смертью... Не противься.
Отец ничего не отвечал.
Савотова достала из сумки ту фотографию, где все они были счастливы. Положив её поверх рассказов, она добавила:
– Пусть это поможет тебе вспомнить, ладно?
– Фиамма, Фиамма, – слабо говорил старик.
– Отец... – произнесла Савотова и вышла из комнаты. Женщина из пансионата вышла за ней, прикрыв дверь.
– Я зайду ещё завтра, хорошо?
– Конечно, конечно, мы можем даже Вас здесь пристроить, пока...
– Не надо. Это будет лишним. Я приду завтра, приду. Обещаю.
Странно, что она обещала это женщине, которая просто здесь работала, пусть и с душой и полной любовью.
– Присмотрите за ним только, а я приду, приду...
– Всё будет хорошо, обещаю Вам, – сказала женщина и обняла Савотову, до сих пор залитую в слезах.

На следующий день Савотова казалась более собранной, чем прежде. Она легко зашла в пансионат, готовясь встретить отца в том же положении, что и накануне. Но только она оказалась в пансионате, её ударило чувство тревоги. Люди взволнованно ходили и что-то обсуждали, а сверху, с этажа, на котором находилась комната отца, доносились волнительные восклицания. Савотова ускорила шаг, поднялась на этаж и встретила уже знакомую женщину. Та была в полном волнении и растерянности.
– Что случилось? – спросила Савотова.
– Я даже не знаю, что Вам сказать. Тут...
– Что с моим отцом?
Женщина преградила ей путь, раздвинув руки в стороны. Савотова пыталась пробиться.
– Да что такое? Что с отцом? Он умер? Что не так?
– Он...
– Я хочу его видеть, дайте мне его увидеть! – Она кричала и плакала. – Я хочу увидеть его, дайте мне его увидеть. Пустите меня к папочке... Я хочу увидеть папу...
– Вы должны подготовиться к такому, поверьте...
Савотова упала на колени. Она обняла ноги женщины.
– Я просто хочу увидеть папочку...
Женщина помогла ей встать. Пойдёмте, но будьте аккуратны. Вряд ли такое случается каждый день. Я даже не знаю, как Вам это сказать.
Савотова быстро вошла в комнату и ужаснулась.
Её отец был молод и прекрасен, как тогда, в её детстве, когда ей было десять лет. Он был статен, опрятен и осанист. Он гляделся в маленькое ручное зеркало и расчёсывал волосы. На нём была красная рубашка в клетку и джинсы.
«Я знаю, ты любишь меня, любишь меня...» – напевал он песню, водя расчёской по голове.
– Папа?
– Моя ты прелесть, ты пришла меня навестить?
– Да, но... я ещё вчера была.
– Прости, вчера я был не в форме, это уж точно. – Он положил на стол расчёску и зеркало, расправил руки в ожидании объятий. – Ну же, обними меня, моя лапочка.
– Папа... – Савотова медленно подошла к нему, протягивая ручки, как в детстве. И они обнялись. Крепко-крепко.
– О, я так скучал по тебе. Мне так тебя не хватало.
– Но как это возможно? Ты снова молод, снова такой... сильный!
Он разжал объятия и подошёл к столу, взял в руки рассказы.
– Вот. Я прочёл всё от начала и до конца. Было приятно вспомнить былое. Когда-то я писал хорошие вещи, надо признать. По крайней мере в них была душевность.
– Но я не понимаю всё равно, – лепетала Савотова.
– Видишь ли, в этих рассказах была моя душа, моя жизнь, счастливая и страстная жизнь, когда все мы были вместе. Ты же помнишь те времена? И я помню. Я навсегда сохранил эти воспоминания. Я долгое время жил в них. – Он покачал головой, глядя на рукописи. – Нет, это фантастика. Любовь воистину исцеляет, это не просто пустые слова. Любовь и есть жизнь, моя лапочка. Я вобрал из этих рукописей всю эту жизнь, весь её былой задор, они меня омолодили. Я снова свободен, как тогда.
– Ты пойдёшь со мной? – спросила Савотова.
Отец улыбнулся.
– Увы, моя любимая, не пойду. У тебя своя семья, уже давно своя жизнь.
– Но куда ты сейчас? Ты же уже явно тут не останешься?
– Конечно не останусь. Что мне тут делать? Это место для стариков, а я снова молод и прекрасен, как видишь. – Он задумался. – Я поеду к Фиамме. Мне надо её навестить. Мы давно планировали встретиться.
– Пап, Фиамма умерла... Ты не знал?
Отец призадумался и поглядел в окно. Шёл невообразимо густой снег.
Савотова тоже посмотрела в окно.
– Да и куда ты пойдёшь? Посмотри, как метёт! Останься со мной.
– Чёрт, никогда не любил зиму. Всегда пытался сбежать от неё. – Отец подошёл к шкафу, достал зимнее пальто, накинул на себя и направился к двери.
Савотова посмотрела на фотографию, аккуратно стоявшую на столе, и обернулась к отцу. Из глаз шли слёзы. Она спросила:
– Но как же мама? Ты не скучаешь по ней?
Он покачал головой.
– Нет. Она сама ушла. Это был её выбор. Но всё равно я благодарен ей за то, что она подарила мне в те годы. Без этих рассказов, вдохновлённых прошлой жизнью, я бы не получил второй шанс на жизнь. – Он глубоко вздохнул. – А сейчас я отправляюсь к Фиамме.
– Отец, ты меня не слышал, Фиамма умерла...
– Я отыщу её могилу. Но потом... я буду жить, – он посмотрел на рассказы, лежавшие на столе, – я буду снова писать. Это было моей чудовищной ошибкой – прекратить писать.
Он улыбнулся и пошёл к выходу из комнаты. Боясь его потерять навсегда, Савотова вскрикнула:
– Пап!
Он остановился и обернулся, молча уставясь на неё.
Она достала из сумки блокнот, записала на листочке адрес, по которому жила в Италии, номера телефонов, выдернула этот листок, подошла к отцу и протянула его ему.
– Найди меня, если сможешь, прошу. Я не знаю, как ты это сделаешь, но... приходи ко мне, к нам. У тебя будет новая семья. – Она боролась за своего отца, за его любовь. Грудь её высоко вздымалась от волнения. – Я понимаю, это не то, что ты помнил, не то, что делало тебя когда-то счастливым, но... не бросай меня окончательно.
Отец взял листок, аккуратно сложил его и положил в карман рубашки, потом обнял её и прошептал:
– Я загляну к тебе, обещаю. Я обязательно зайду. Это время настанет.
Савотова расплакалась, на этот раз её слёзы были лишены горечи.
– Теперь мне пора, – продолжил он. – Кому ещё удавалось отмотать время вспять и прожить всё заново? Пора насладиться этим. – И он уверенно вышел из комнаты под испуганные и восторженные взгляды присутствовавших на этаже людей.
Савотова до сих пор не верила тому, что увидела. Никогда она не представляла так явственно, как сейчас, силу творчества и любви. И как жаль, что ей такого шанса, как отцу, никогда не выпадет. Она призадумалась и решила, что отец заслужил его, этот шанс, за то страдание, которое он пережил, словно шок, когда любимая женщина покинула его, за ту энергию и живость, что вложил в свои тексты. Пусть ярко живёт! Оставалось надеяться, что он найдёт её, свою маленькую дочурку, что он сдержит слово, но он всегда его сдерживал, почему бы ему сейчас его не сдержать? Она была уверена, что всё так и будет, что всё будет хорошо.