Опасные улыбки. Глава 11

С того дня Павел сделал Алену своим главным орудием. Он звал ее в кабинет по малейшему поводу, и она являлась, каждый раз все более развязная. Она выгибалась над его столом, демонстрируя просевшую от похудения грудь и собачью преданность, и ее взгляд, скользя по Татьяне, кричал без слов: «Смотри, господин выбрал меня! А ты тут кто?»

Татьяна пыталась защититься равнодушием. Она включала наушники и уходила в мир старого рок-н-ролла — музыки своей юности, страны, где не было места этим пошлым офисным играм. Но выйти из роли, которую он ей навязал — роль стареющей дуры, тщетно добивающейся внимания молодого красавца, — было невыносимо трудно.

Однажды в столовой Алена, столкнувшись с ней один на один, подошла так близко, что Татьяна почувствовала запах ее дешевых духов.

«Вы, — прошипела Алена, и ее лицо позеленело от ненависти, — вы будете здесь никому не интересны и не нужны, вы будете сидеть здесь одна в своем кабинете, а я покрашу волосы в белый цвет, я похудею и стану стройной, а вы еще увидите, что вы ничего не значите!»

Это было так дико и нелепо, что Татьяна не испугалась, а лишь с холодным недоумением оглядела разъяренную девушку. Она молча разогрела свой обед и вышла с гордо поднятой головой, но внутри все дрожало из-за расшалившихся нервов.

Она поняла стратегию Павла. Он, сам того до конца не осознавая — или делая вид? — раздавал «авансы» внимания женщинам вокруг, поддерживая в них тлеющую надежду и разжигая тщеславие. Он был режиссером, бросающим в актерский состав мелкие, но соблазнительные роли, и наблюдал, как они начинают бороться за место под софитами.


На роль ее «соперниц» пробовались многие. Но Алена оказалась самой фанатичной, самой отчаянной ученицей в этой странной школе. И именно ее Татьяна боялась на каком-то глубоком, животном уровне. От Алены исходил не просто завистливый или злой посыл. Это было что-то уничтожающее, первобытное. Иногда, ловя на себе ее взгляд, Татьяна буквально физически ощущала его вес и температуру. Алена смотрела на нее не как на соперницу, а как людоедка смотрит на жертву — с холодным, отстраненным любопытством и абсолютной уверенностью в своем праве в конечном счете ее поглотить.

И Павел, этот опытный подстрекатель, либо не догадывался, какого джинна выпустил из бутылки, либо — и эта мысль была самой пугающей — догадывался, и это холодное, чужое безумие было для него просто еще одним интересным инструментом в его бесконечной игре.