Гусь и Дробь
Впрочем, он и сейчас живёт. Правда, мучается очень. Пришёл год назад ко мне, что помню и сейчас, будто только-только распахнул дверь, привычно сел за стол, и я плеснул ему водки в стопку, как между нами принято с молодых лет, и он опрокинул её на скатерть донышком вверх, вылив до капельки, глянул прямо в душу карими лошадиными глазами, всегда печальными, и заявил: - Баста! Больше не пью!
- Как это? - удивился я, - уже привыкший ко всяким чудесам жизни.
- А вот так! - заявил он, взмахнув рукой так резко, что аж сквозняком потянуло. - Ты резал Алефтине гусей?
- Резал. Одна живёт. Больше некому, кроме как мне да тебе.
- Так вот, - не обратил внимания на мои слова Дробь, прозванный так за любовь к охоте на пернатую дичь. - Вчера заходит к нам в сени и слезно просит забить гусыню, потому что ждёт гостей.
- Да у ней и осталось птицы, что гусак да гусыня...
- Захожу в сарайчик, где эти зверюшки живут, то есть проживали... - Дробь даже не повёл головой в мою сторону, настолько в себя ушёл. - А соседка вмиг и пенёк приготовила, и топор наточила, суёт мне в руку... Не успел опомниться, как гусыня уже трепещет в моей руке, шурша повлажневшими перьями, головы нет, кровь на лицо брызнула, горячая, красная, горькая... Гусь же в стороне гогочет, будто смеясь хрипло рыдает! И тут тишина, такая невыносимо стеклянная тишина, хуже любого шума! Подходит, переваливаясь, важный, как всегда, ко мне и глядит своими гусиными глазищами прямо в душу, которая медленно, но верно уходит в пятки, когда всеми нервами чуешь опасность. Но он приблизился, и, вдруг,неожиданно для меня изменил свой путь, направившись к пеньку, и спокойно, уверенно, зная, что делает, положил голову на плаху, с которой ещё капала густая кровь гусыни... Алефтина в голос заголосила и убежала, а я швырнул топор в сторону и поклялся себе никогда больше не трогать ни одно животное! Некоторые из них бывают лучше человека, меня, например...
Прошёл год после такого поступка гуся. И я с той поры частенько вижу, как задумчивый человек по прозвищу Дробь в звёздные вечера поднимается по деревянной лестнице, приставленной к дому, садится на последней ступеньке, соединённой с крышей, смотрит на огоньки неба и размышляет о чём-то своём, наверное, о самом важном в своей жизни и в нашем несовершенном мире.
С тех пор топор он берёт в руки только для плотницких работ, а ружья у него я больше вообще никогда не видел, правда, ствол от старого он завязал узлом вокруг одной из опор для ворот, чтобы помнить...
(27.11.2025)
-
Свидетельство о публикации №225112701649