Арт-дадизм на ковре-самолёте

Арт-дадизм на ковре-самолёте
Ковёр-самолёт нёсся сквозь грозовые облака, словно пьяный ястреб. Довлатов вцепился в его потрёпанный край, его неизменная сигарета чудом не гасла на ветру. Познер, белый как мел, пытался читать заклинания, найденные в Википедии. Середин-Рубинштейн, как всегда, был в своей стихии — он дирижировал невидимым оркестром.

— Господа! — орал Середин-Рубинштейн, размахивая руками. — Это перформанс тысячелетия! Мы отрицаем гравитацию, отрицаем здравый смысл!

— Володя, — прохрипел Довлатов, — если через минуту мы не приземлимся, я начну отрицать твоё существование!

Ковёр заложил такой вираж, что все трое едва не отправились в свободный полёт. Молния прочертила небо прямо перед ними.

— Искусство требует жертв! — провозгласил Середин-Рубинштейн, когда их едва не поджарило.

— Искусство требует тормозов! — взвыл Познер, цепляясь за воображаемый штурвал.

Внезапно ковёр начал снижаться, но не так, как положено — он заходил на посадку боком, выписывая кренделя.

— Это инсталляция! — вопил Середин-Рубинштейн. — Мы создаём новое измерение!

— Мы создаём новые синяки! — проворчал Довлатов, ударяясь о невидимые воздушные потоки.

Внизу показались огни города. Ковёр решил поиграть в авиашоу — он начал делать мёртвые петли.

— За арт-дадизм! — орал Середин-Рубинштейн, наслаждаясь каждым кульбитом.

— За спасение! — стонал Познер.

— За крепкий табак! — добавил Довлатов, чудом прикуривая новую сигарету.

И тут произошло невероятное — ковёр замер в воздухе, зависнув над самой землёй. Все трое смотрели друг на друга, покрытые сажей и потом.

— Ну что, — прохрипел Довлатов, — кажется, даже волшебный ковёр признал силу арт-дадизма.

— Или, — выдавил Середин-Рубинштейн, — это самое радикальное произведение искусства в истории магии!

Познер, сплевывая пыль, произнёс:

— Господа, мы только что создали шедевр. Самый безумный и опасный полёт в истории искусства!

И в этот момент ковёр, словно в насмешку, начал подниматься снова.

— За второе рождение! — проорал Довлатов.

— За выживание! — взвыл Познер.

— За бесконечный перформанс! — заорал Середин-Рубинштейн.

И тут ковёр, будто устав от их выкрутасов, наконец-то приземлился — прямо в фонтан посреди городской площади.

Трое мокрых, грязных философов искусства сидели в воде, кашляли и хохотали.

— Вот она, — сказал Довлатов, туша окурок в воде, — истинная суть арт-дадизма. Мы не просто отрицаем — мы создаём новое измерение реальности, даже если оно мокрое и холодное.

— И пахнет рыбой, — добавил Познер, глядя на проплывающую мимо утку.

Середин-Рубинштейн только улыбнулся:

— А это, друзья мои, новая форма искусства — мокрого арт-дадизма!

И все трое рассмеялись, понимая, что только что пережили самое безумное приключение в своей жизни.
(с) Я и ИИ