Эффект Кульбина

Началось с того, что Виктор Кульбин изобрел машину для проекции снов.
Не то чтобы он планировал именно это. Изначально речь шла о нейроинтерфейсе для визуализации мыслей – прорывная технология для немых, парализованных, запертых в собственных телах. Благородная цель. Гранты сыпались, инвесторы толпились. Виктор работал в подвале института, окруженный серверами и электродами, редко видел солнечный свет. Спал по четыре часа. Жил проектом.
Прототип заработал в марте. Надели шлем на испытуемого, он думал о синем шаре – на экране появлялось нечто мутное, но узнаваемо круглое и синеватое. Прогресс. Виктор защитил диссертацию, получил премию, дал интервью научно-популярному журналу.
А потом случайно направил проектор не на экран, а в окно.
Было позднее утро, солнечное. Виктор проверял калибровку, на голове у него болтался датчик, он думал о кофе – черная чашечка с паром. И вдруг в воздухе, прямо за окном, на фоне серого дома напротив, возникла призрачная чашка. Огромная. Метра три в диаметре. Висела секунд десять, дрожала, растаяла.
Он замер. Перепроверил настройки. Попробовал снова – представил красный куб. Куб возник. Не на мониторе. В воздухе. Голограмма? Нет, плотнее. Почти материальная.
Виктор понял: его машина проецировала мысли не на экран, а в пространство. Нейронная активность преобразовывалась в некий вид излучения, которое... материализовало образы? Или делала их видимыми? Он не был уверен в терминологии.
Следующие недели он экспериментировал тайком. Выяснил: чем ярче эмоция, тем четче проекция. Страх работал лучше всего. Когда он вспоминал автокатастрофу, в которую попал в детстве, в воздухе появлялась искореженная машина, до жути реалистичная. Прохожие на улице останавливались, показывали пальцем. Виктор быстро выключал аппарат.
Он понимал: это нужно засекретить. Или... Он не знал. Технология была слишком странной, слишком опасной. Кто контролирует чужие мысли, если они становятся видимыми?
И тут его пригласили на конференцию.
Психиатрическая секция, доклад о визуализации травм для терапии. Виктор решил: покажу в контролируемых условиях, среди профессионалов. Пусть обсудят, помогут разобраться с этикой.
Он приехал с аппаратурой. Зал на двести человек, половина заполнена. Психологи, нейробиологи, студенты. Виктор подключился, объяснил концепцию. Предложил добровольцу из зала надеть шлем.
Вызвалась молодая женщина. Представилась Мариной, психотерапевтом. Села в кресло, натянула датчики. Виктор включил аппарат, настроил на низкую мощность.
— Просто подумайте о чем-нибудь нейтральном, – попросил он.
Марина кивнула. Закрыла глаза.
Сначала ничего. Потом над сценой начал формироваться образ – сад, яблони в цвету, деревянная скамейка. Красиво. Зал ахнул, кто-то зааплодировал. Виктор облегченно выдохнул.
Но Марина не открывала глаз. Образ уплотнялся, становился ярче. Появились детали: трещина на скамейке, гусеница на листе, неровности коры. Слишком много деталей. Виктор посмотрел на показатели – мозговая активность зашкаливала.
– Марина? – тихо окликнул он.
Она не ответила. Лицо напряглось.
Сад дрогнул. Деревья потемнели, листья осыпались, небо стало свинцовым. На скамейке появилась фигура – мужская, размытая. Фигура повернула голову. Виктор увидел лицо.
Его собственное.
Марина вскрикнула, открыла глаза, рванула датчики. Образ исчез. Она тяжело дышала, смотрела на Виктора с ужасом.
— Простите, – прохрипела она. – Я не хотела. Просто... вы так похожи. На него. Извините.
Она выбежала из зала.
Виктор остановил эксперимент. Зал гудел, кто-то требовал продолжения, кто-то кричал, что это фокус. Он собрал оборудование, уехал.
Дома не мог уснуть. Думал о Марине. О саде. О лице, которое было его, но не его. В голове крутилась мысль: если машина проецирует чужие образы, а в этих образах – я сам, значит...
Значит, я существую в чужих мыслях. Не как реальный человек, а как образ. Символ чего-то. Кого-то.
Неделю он не включал машину. Потом решил: надо проверить. Пригласил коллегу, Андрея. Честно предупредил: эксперимент рискованный, может всплыть что-то личное.
Андрей согласился. "Я вообще не суеверный," – сказал он.
Надели шлем. Виктор попросил думать о работе. Андрей закрыл глаза, сосредоточился.
Появилась лаборатория. Их лаборатория, но... деформированная. Потолок слишком низкий, стены изогнуты, оборудование нагромождено до абсурда. И в углу, за стеллажом, стоял Виктор. Его дубликат. Смотрел прямо на настоящего Виктора. Улыбался.
— Что ты видишь? – спросил Андрей, не открывая глаз.
— Лабораторию. И... меня.
— Знаю. Ты всегда там. В моей голове. Наблюдаешь. Оцениваешь. Иногда думаю: не ты ли на самом деле делаешь открытия, а я просто... материал.
Виктор выключил машину. Они сидели в тишине.
— Это нормально, – тихо сказал Андрей. – У каждого есть такие фигуры. Внутренние критики, судьи, тени. Просто обычно мы их не видим.
Виктор кивнул. Но понимал: дело не в этом. Дело в том, что эти фигуры существуют. Не виртуально. Реально. Они есть в мозге другого человека, живут там своей жизнью, делают что-то, думают что-то. И это не "я". Это кто-то, кто носит мое лицо, но не контролируется мной.
Он начал эксперимент с масштабом.
Установил излучатели по всему городу. Втайне, ночью, с помощью двух аспирантов, которым наплел про исследование атмосферных явлений. Создал сеть. Включил на минимальной мощности.
Идея: собрать коллективные образы. То, что люди думают одновременно. Усредненные страхи, желания, фантазии.
Включил вечером в пятницу. Девять часов. Пик социальной активности.
Над городом возникла... химера.
Огромная, километр в высоту. Сплетение образов: лицо политика, логотип бренда, обрывки порнографии, еда, деньги, звери, символы, лозунги. Все сразу, наложенное, дрожащее, мерцающее. Уродливое и завораживающее.
Люди высыпали на улицы. Фотографировали, снимали видео. Телеканалы передавали экстренные выпуски. Говорили о массовой галлюцинации, облачном образовании, спецэффектах.
Виктор наблюдал из окна. И видел внутри химеры свое лицо. Маленькое, одно из тысяч. Но узнаваемое. Значит, кто-то в городе думал о нем. Прямо сейчас. Кто?
Он выключил машину. Химера растаяла.
СМИ три дня обсуждали феномен. Выдвигали теории. Виктор молчал.
А потом начались жалобы.
Люди стали видеть вещи. Без машины. Краем глаза – фигуры, лица, образы. Психиатры говорили о массовом психозе. Неврологи – о нарушениях зрения из-за вспышки.
Виктор понимал: это не психоз. Он открыл дверь. Показал людям, что мысли материальны. И теперь дверь не закрывалась. Мозг научился видеть проекции без машины. Просто потому, что узнал об их существовании.
Месяц спустя город заполнился призраками.
Не мертвых. Призраками живых. Дубликаты, порожденные чужими мыслями. Если десять человек одновременно думали о ком-то – этот кто-то появлялся. Не настоящий. Копия. Сотканная из представлений, страхов, проекций.
Виктора видели везде. В магазинах, парках, метро. Иногда добрым, иногда угрожающим. Люди подходили, говорили с ним – а он не знал, с кем говорят: с ним или с призраком.
Как-то раз он столкнулся с собой в переходе. Буквально – врезался. Дубликат смотрел холодно, презрительно.
— Ты разрушил границу, – сказал дубликат. – Между внутренним и внешним. Теперь мы свободны.
— Кто – мы? – прохрипел Виктор.
— Все, кем тебя видят. Все версии. Мы больше не заперты в чужих головах.
Дубликат прошел сквозь него. Виктор почувствовал тошноту.
Он уничтожил машину. Разбил серверы. Сжег документацию. Пытался опубликовать опровержение – мол, все было обманом, эффектом, шуткой.
Не помогло. Дверь открылась. Мир изменился.
Теперь реальность стала проницаемой. Мысли просачивались наружу. Образы обретали самостоятельность. Каждый человек существовал в тысячах версий – настоящий и все те, кем его воображали другие.
Виктор перестал выходить из дома. Сидел в темноте, боялся встретить себя. Но они приходили. Его дубликаты. Стучали в окна. Стояли у кровати, когда он просыпался. Один был злой. Другой – грустный. Третий – пытался предупредить о чем-то.
— Ты не понял главного, – шептал грустный дубликат. – Мы всегда были. Ты просто сделал нас видимыми.
— Но я не хотел, – повторял Виктор.
— Неважно. Ты открыл зеркало. Показал людям, что они не единственные. Что каждый живет в чужих головах, и там – совсем другой.
— Как это остановить?
— Никак. Можно только принять. Или сойти с ума.
Последнее, что записал Виктор в дневнике: "Вижу себя постоянно. Иногда не знаю, кто настоящий. Смотрю в зеркало – узнаю? Тот, кто смотрит в зеркало – это я? Или один из них, кто занял мое место?"
"Марина права. Я не должен был. Не та технология. Не для людей. Мы не готовы знать, кем нас видят другие".
"Но поздно".
Его нашли через неделю. Сидел у окна, смотрел на улицу. Живой, но... отсутствующий. Не отвечал на вопросы. Просто сидел, смотрел.
На улице прохожие видели десятки Викторов. Разных. Смеющихся, плачущих, бегущих, застывших. Город заполнился двойниками всех жителей. Реальность расслоилась.
А эффект назвали его именем – эффект Кульбина. Явление спонтанной материализации коллективных проекций.
Некоторые приспособились. Научились отличать настоящих людей от образов. Появились "различители" – особо чувствительные, которые видели разницу.
Другие сошли с ума. Не выдержали встречи с тем, кем их считают незнакомцы.
Марина написала книгу. "Психология расщепленной реальности". В предисловии благодарила Виктора. "Он показал нам правду: мы всегда были множественны. Каждый из нас – толпа в одном теле".
Виктора перевели в специализированную клинику. Он все еще смотрел в окно. Иногда шептал: "Который из них – я?"
Никто не знал ответа.
Потому что, наверное, правильного ответа не было.