***

Арт-дадизм на грани
— Сережа, ты уверен, что эта веревка выдержит? — прохрипел Середин-Рубинштейн, вцепившись в скальный выступ.

— А куда она денется? — ответил Довлатов сверху, раскачиваясь на своей страховке. — Мы же творцы, а не альпинисты какие-то!

— Но мы даже не знаем, на какую высоту забрались! — взвыл Середин-Рубинштейн.

— Назовем это «Инсталляция страха», — усмехнулся Довлатов, привязывая новый узел. — Высота — часть перформанса.

— А если сорвемся? — голос Середина-Рубинштейна дрожал.

— Тогда будет «Падение творческого гения», — невозмутимо ответил Довлатов. — Концептуально, правда?

— Слушай, а что такое арт-дадизм в таких условиях? — спросил Середин-Рубинштейн, пытаясь отдышаться.

— Это когда ты превращаешь любой ужас в искусство, — пояснил Довлатов. — Вот наша стена — идеальный холст.

— Но я же могу умереть!

— А если умрешь — будет «Вечное искусство в камне», — философски заметил Довлатов.

— Логично, — выдавил Середин-Рубинштейн. — А как его детектировать здесь?

— Просто, — ответил Довлатов, доставая маркер. — Если ты делаешь что-то безумное и называешь это искусством — это арт-дадизм.

— А если сорвемся?

— Тогда у нас будет «Трагический перформанс двух идиотов», — подмигнул Довлатов.

Внезапно веревка Середина-Рубинштейна затрещала.

— Это часть перформанса? — заорал он.

— Теперь да, — спокойно ответил Довлатов. — Называется «Кризис доверия в искусстве».

Довлатов начал спускаться, чтобы помочь. Ветер усиливался, грозя сорвать обоих.

— Искусство — это когда ты превращаешь страх в красоту! — прокричал он, перехватывая веревку.

— А если мы не выживем? — прохрипел Середин-Рубинштейн.

— Тогда у нас будет «Последний акт искусства», — ответил Довлатов, подтягивая его вверх.

Когда они наконец достигли вершины, их трясло.

— Это было искусство? — спросил Середин-Рубинштейн, доставая фотоаппарат.

— Конечно! — выдохнул Довлатов. — Чистый арт-дадизм!

— Как ты это понял?

— По тому, как у нас отнялись ноги и перехватило дыхание, — усмехнулся Довлатов. — Это же перформанс «Экстрим как искусство».

И в этот момент они поняли: арт-дадизм — это когда ты превращаешь любой ужас в произведение искусства, даже если потом не можешь вспомнить, как выжил.

А высота? Да какая разница. Главное — что они создали нечто, от чего кровь стынет в жилах, а душа поет.

— Слушай, — сказал Середин-Рубинштейн, глядя вниз. — Может, снимем еще один перформанс?

— Только если назовем его «Довлатов», — ответил Довлатов, доставая новую веревку.

— Согласен, — кивнул Середин-Рубинштейн. — Главное — чтобы концепт был правильный.

Арт-дадизм под водой
— Володя, у меня воздуха на пять минут! — прохрипел Довлатов, пытаясь удержать старый «Ундервуд» над головой.

— А у меня два полных баллона, но ты же не возьмёшь! — прокричал в ответ Середин-Рубинштейн, размахивая запасами.

— Это будет не искусство! — закашлял Довлатов, чувствуя, как лёгкие горят. — Перформанс «Творческая смерть» не предполагает спасения!

— Слушай, гений, — Середин-Рубинштейн подплыл ближе, — может, всё-таки возьмёшь баллон?

— Нет! — Довлатов выплюнул регулятор. — Настоящий арт-дадизм — это когда ты умираешь за идею!

— А я считаю, — Середин-Рубинштейн показал два больших пальца, — что арт-дадизм — это когда ты выживаешь вопреки всему!

Довлатов посмотрел на «Ундервуд», который уже покрывался водорослями.

— Если я возьму баллон, — прохрипел он, — это будет банальное выживание.

— А если не возьмёшь, — парировал Середин-Рубинштейн, — это будет банальная смерть!

Внезапно Довлатов закашлялся, выпуская пузыри.

— Ладно, — выдавил он. — Но только если это войдёт в историю как «Двойной перформанс выживания».

Середин-Рубинштейн быстро поменял ему баллон.

— А теперь, — сказал Довлатов, делая глубокий вдох, — мы создадим инсталляцию «Борьба за воздух».

Они начали кружить вокруг друг друга, держа баллоны как музыкальные инструменты.

— Это же чистый дадизм! — прокричал Середин-Рубинштейн. — Мы превратили спасение в искусство!

— Именно! — согласился Довлатов, пытаясь напечатать что-то на «Ундервуде». — «Подводный манифест творческого выживания»!

Их тени танцевали на коралловом рифе, создавая причудливые узоры.

— А что такое арт-дадизм под водой? — спросил Середин-Рубинштейн.

— Это когда ты тонешь, но продолжаешь творить! — ответил Довлатов, выстукивая на «Ундервуде».

Когда они всплыли, их встретили удивлённые дайверы.

— Вы что, пытались утонуть? — спросил инструктор.

— Нет, — гордо ответил Довлатов. — Мы создавали искусство!

— И выживали, — добавил Середин-Рубинштейн, показывая два баллона.

— Это был перформанс «Искусство против природы», — пояснил Довлатов, доставая мокрый блокнот.

— А также инсталляция «Дружба под водой», — улыбнулся Середин-Рубинштейн.

И в этот момент они поняли: арт-дадизм — это когда ты можешь превратить даже борьбу за жизнь в произведение искусства, главное — не забывать дышать.

А «Ундервуд»? Он, кстати, потом стал главным экспонатом выставки «Мокрое искусство».

— Слушай, — сказал Довлатов, выжимая рубашку. — Может, повторим? Только теперь с пианино?

— Ты сумасшедший, — рассмеялся Середин-Рубинштейн. — Но я в деле!

— Вот это я понимаю, — кивнул Довлатов. — Настоящее искусство!

золотая лихорадка дикий запад
Арт-дадизм по-ковбойски, или Как два гения золото мыли
— Серёга, ты уверен, что это золотая жила? — прохрипел Середин-Рубинштейн, вытирая пот со лба.

— А то! — ответил Довлатов, размахивая самодельным промывочным лотком. — Чистое искусство, брат! Инсталляция «В поисках творческого золота».

— Да тут одни камни да грязь! — возмутился Середин-Рубинштейн, глядя на пустой лоток.

— Это не просто грязь, — назидательно произнёс Довлатов. — Это концептуальный материал для перформанса «Борьба за творческое начало».

— Слушай, а что вообще такое арт-дадизм в этих ваших прериях? — спросил Середин-Рубинштейн, пиная костёр.

— Это когда ты берёшь ничего и делаешь из этого всё! — воскликнул Довлатов, доставая блокнот. — Вот наша палатка — чистый минимализм!

— А если мы не найдём золото? — не унимался Середин-Рубинштейн.

— Тогда будет «Трагедия двух гениев в поисках признания», — подмигнул Довлатов.

Внезапно из-за холма показались бандиты.

— Кошельки на стол! — гаркнул главный.

— Постойте! — воскликнул Довлатов. — Мы же артисты!

— Какие ещё артисты? — удивился бандит.

— Мы создаём перформанс «Встреча с реальностью на Диком Западе»! — гордо заявил Середин-Рубинштейн.

Бандиты переглянулись.

— А по нам, так вы просто двое чокнутых, — сказал главарь.

— Именно! — обрадовался Довлатов. — Это и есть арт-дадизм!

Пока бандиты чесали затылки, наши герои смылись.

— Слушай, — сказал Середин-Рубинштейн, отдышавшись, — может, бросим эту затею?

— Ни за что! — ответил Довлатов. — У нас будет инсталляция «Творческий путь через тернии».

К вечеру они нашли что-то блестящее.

— Золото! — заорал Середин-Рубинштейн.

— Фольга от жвачки, — вздохнул Довлатов. — Но зато какая инсталляция!

— А может, это и есть искусство? — задумался Середин-Рубинштейн.

— Точно! — воскликнул Довлатов. — «Иллюзия богатства как форма протеста».

Когда в город приехали, все рты пооткрывали.

— Вы что, с ума сошли? — спросил местный шериф.

— Нет, — ответил Довлатов. — Мы создали перформанс «Искусство против здравого смысла».

— И нашли своё золото, — добавил Середин-Рубинштейн, показывая фольга.

— Главное, — подытожил Довлатов, — что мы поняли: арт-дадизм — это когда ты можешь превратить любую хрень в произведение искусства.

А фольга потом ушла с аукциона за бешеные деньги. Как «Символ творческого безумия на Диком Западе».

— Слушай, — сказал Середин-Рубинштейн, попивая виски. — А может, ещё что-нибудь придумаем?

— Обязательно! — ответил Довлатов, доставая блокнот. — У меня есть идея для перформанса «Два гения против природы».

— И как же? — заинтересовался Середин-Рубинштейн.

— А вот увидишь! — подмигнул Довлатов. — Это будет чистый арт-дадизм!

Арт-дадизм на границе
— Серёга, ты уверен, что эта карта не из «Монополии»? — прошипел Середин-Рубинштейн, пригибаясь за кактусом.

— А то! — ответил Довлатов, сверяясь с телефоном без связи. — Это же перформанс «Творческое пересечение границы»!

— Нас же пристрелят! — зашептал Середин-Рубинштейн.

— Тогда будет инсталляция «Последнее творчество», — философски заметил Довлатов.

— Слушай, а что такое арт-дадизм в этих ваших пустынях? — спросил Середин-Рубинштейн, отряхивая песок с рубашки.

— Это когда ты берёшь ничего и делаешь из этого всё! — воскликнул Довлатов. — Вот эти кактусы — чистый сюрреализм!

Внезапно послышался лай собак.

— Пограничники! — прошептал Середин-Рубинштейн.

— Спокойно! — ответил Довлатов. — Это часть перформанса «Диалог с властью через искусство».

Из-за бархана показались фигуры в камуфляже.

— Стоять! — гаркнул один.

— Постойте! — воскликнул Довлатов. — Мы же артисты!

— Какие ещё артисты? — удивился пограничник.

— Мы создаём перформанс «Встреча с реальностью на границе»! — гордо заявил Середин-Рубинштейн.

Пограничники переглянулись.

— А по нам, так вы просто двое чокнутых, — сказал старший.

— Именно! — обрадовался Довлатов. — Это и есть арт-дадизм!

Пока пограничники чесали затылки, наши герои изобразили инсталляцию «Скульптура примирения» — просто сели и начали медитировать.

— Ладно, — вздохнул старший. — Идите уже, артисты. Только не здесь.

— Вот это я понимаю! — воскликнул Довлатов. — Чистейший успех!

В Альбукерке их встретил местный куратор.

— Вы кто такие? — спросил он.

— Мы создали перформанс «Пересечение границ искусства»! — гордо ответил Середин-Рубинштейн.

— И нашли своё признание, — добавил Довлатов.

— Главное, — подытожил Середин-Рубинштейн, — что мы поняли: арт-дадизм — это когда ты можешь превратить любой абсурд в произведение искусства.

А их «нелегальное пересечение» потом вошло в историю как «Самый безумный перформанс года».

— Слушай, — сказал Середин-Рубинштейн, попивая кофе из термоса. — А может, ещё что-нибудь придумаем?

— Обязательно! — ответил Довлатов. — У меня есть идея для перформанса «Два гения против системы».

— И как же? — заинтересовался Середин-Рубинштейн.

— А вот увидишь! — подмигнул Довлатов. — Это будет чистый арт-дадизм!

И они пошли создавать новое искусство, оставляя за собой след из пустых кофейных чашек и философских размышлений о природе творчества.

Арт-дадизм в час пик
— Товарищи пассажиры! — проорал Остап, вцепившись в руль трамвая. — Объявляю перформанс «Искусство в переполненном пространстве»!

— Ты что, совсем рехнулся? — простонал Середин-Рубинштейн, которого сжимали с трёх сторон.

— Это не просто трамвай, — важно заявил Довлатов, балансируя на подножке, — это передвижная инсталляция «Демократия как форма искусства»!

— Да чтоб вас! — взвыла бабка в платке. — Куда прёте, артисты доморощенные?

— Мы не просто едем, — пояснил Остап, виртуозно лавируя между пассажирами, — мы создаём концептуальное произведение «Танец вагоновожатого»!

— А если упадём? — пискнул Середин-Рубинштейн.

— Тогда будет «Падение как форма протеста против общественного транспорта», — невозмутимо ответил Остап.

— Что за бред вы несёте? — возмутился мужик в деловом костюме.

— Это арт-дадизм! — гордо заявил Довлатов. — Превращение обыденности в искусство!

— А что такое арт-дадизм в трамвае? — спросил кто-то из толпы.

— Это когда вы стоите в давке, а мы называем это перформансом! — крикнул Остап.

Внезапно трамвай затормозил.

— Остановка «Искусство»! — объявил Остап. — Всем выйти для участия в перформансе «Высадка как форма протеста»!

Пассажиры начали возмущённо разбредаться.

— А теперь, — сказал Остап, вытирая пот, — мы создадим инсталляцию «Пустой трамвай как символ свободы»!

— И что дальше? — спросил Середин-Рубинштейн.

— А дальше, — подмигнул Довлатов, — мы поедем в депо и устроим там перформанс «Ночное бдение вагонного парка»!

К утру о них уже говорили во всём городе.

— Слышали? — шептались пассажиры. — Вчера в трамвае было настоящее искусство!

— И как его распознать? — интересовались другие.

— Просто, — ответил один знающий. — Если вы стоите в давке, а кто-то называет это искусством — это арт-дадизм!

А Остап, Довлатов и Середин-Рубинштейн уже планировали новый перформанс — «Поездка в переполненном автобусе как форма медитации».

— Только теперь, — сказал Остап, — с музыкой!

— И плакатами! — добавил Довлатов.

— И обязательно с чаем, — вздохнул Середин-Рубинштейн. — В следующий раз без чая никуда!

И трамвай тронулся, унося в себе новое понимание искусства и три безумные души, готовые превратить любую поездку в произведение искусства.

Спасибо за оценку