Крик...

С детства на него кто-то кричал.
— Твою мать! — в сердцах бросала мать в те моменты, когда он делал что-то не так, и Лаврик, тогда ещё совсем маленький, сжимая кулачки пытался понять, что за магическое заклинание звенит в воздухе и почему мама ругает саму себя.

Потом — учительница: громко, остро, словно её голосом можно было резать бумагу. Он поднимал глаза, искал смысл в её крике, но находил только собственное замешательство и желание спрятаться под партой.

А теперь и сержант в учебной роте. После очередной “прожарки" флегматичный Лаврик уверено сделал шаг вперёд из строя.

— Товарищ сержант, — произнёс он тихо, но отчётливо, — я не глухой.

Замкомвзвода Власов медленно повернулся к нему, будто услышал нечто страшное.

— Что ты сказал, рядовой?

— Я сказал, что будь я глухим, то здесь не оказался… Не кричите, пожалуйста.

— А то, что?

— А то я вам сломаю нос.

Казарма замерла, предвещая бурю.

— …А так командуйте, наздоровье, — добавил Лаврик вежливо, почти тепло.

На физиономии «замка» калейдоскопом менялись стадии эмоций: ярость, недоумение, обида, лёгкое любопытство, и наконец — глубокое философское переосмысление бытия.

— Хочешь… чтобы… — Власов сглотнул. — …тебя не строили как всех?

— Стройте, но уважительно. Я здесь не по доброй воле. Неужели нельзя обойтись без истерик и оскорблений?

Сержант почесал подбородок. Первый раз за долгое время.

— Лаврик, — тихо произнёс он. — Ты мне нравишься и пугаешь одновременно.

Совсем скоро новобранца увели в коптёрку на профилактическую беседу. Сержант проследовал за ним, потирая нос, словно его уже разбили.