Мы идём к тебе, мистер Большой, часть 2, глава 11

Мы словно бы ожидали пришельцев из далёкого космоса, и они вдруг взяли, и прилетели. Не в летающих тарелках, не зелёные монстры из ужастиков. Совершили посадку прямо на наши мозговые клетки, и это приобрело характер полномасштабного вторжения.

Уживёмся ли мы с ними? Вот что меня занимает, пока я плетусь домой, а компанию мне составляют два примера неудержимого словоизвержения.

«Он и ему подобные вот-вот пожнут, что посеяли» - вещает, надув губы, еврейская школьница-радикалка слева, в то время, как Деб, справа, торжественно провозглашает:

«Бэби, такой сценарий редко встретишь – миллионер берёт в жёны юную сладкую штучку, начинавшую как девушка по вызову. Фью-ю! Это ж просто классика! Пора нам браться за дело. Хватай, не зевай, пока любви через край!»

«Свиней вот-вот скинут с загривка человечества и растопчут!» - провозглашает Гретч, никого, кроме себя, не слушая.

Как и Деб. «Слушай мамочку, придурок! Не терять времени – вот что важно! Куй, пока куётся!»

«Потому что эпоха Водолея на подходе». Гретч словно лекцию читает. «С ним, как и с другими алчными ушлёпками с их предательской филантропией, будет покончено, раз и навсегда. Тупиковое отклонение от природного развития – вот что он такое. Он пытается убедить нас, что откажется от своей власти и встанет на нашу сторону, но это беспардонный пи*дёж, попытка сделать нас своими прихлебателями!»

А Деб знай себе поёт: «О да, брат, твоей Золотой Жиле наконец-то выпал джек-пот. Её хитрой, старой, злющей, работящей жопке – бэби, тебе бы поучиться, как заботиться обо мне. Разве я тебе не говорила? Эй, не я ли твердила, что чувствую такие вещи? А ты мне не верил! Что, не так? Не верил же! На будущее, имей в виду – иногда стоит прислушиваться к тому, что ведомо твоей Золотой Жиле».

«И потому, он должен быть низвергнут!» - гнёт своё Гретч – «Принесён в жертву наступающей мирной эпохе! Стоит скинуть свиней – и мы все придём к братству, к единственно нужной каждому вещи. Поэтому, пускай он засунет свою финансовую поддержку и его, как его там, личный фонд, в свою свинячью…»

А сексапильная шизофреничка справа не унимается: «Миссис Миллионерша МакМастерс, уау! Ну, дела! Жаль, луну не видно через всю эту гарь. Мне бы сейчас такое полнолуние, чтобы волки выли по всему миру. На полную луну все чудят».

И, мне кажется, только Люк Малыш с его Малюткой Люцифером размышляют без эмоций. Я могу осмыслить предложенное, и своими мозгами, и его. Могу проникнуться этим. Могу просечь, что у мечты есть шанс обернуться явью, и прикинуть последствия. «Он сказал, что у меня есть талант» - пытаюсь я червем ввинтиться в их монологи, но, что бы я не мямлил, они слушают только себя. «Я действительно хочу стать художником» - бормочу я. А затем, безмолвно, сам себе: «Но я даже отдалённо не представляю себе, что такое талант. Может быть, это всего лишь беспонтовый выпендрёж, вотчина предприимчивых людишек, использующих арт-галереи как вывески. Ну и что? Кого это заботит? Я жажду, до мозга костей жажду сказать что-то. Выудить из самых глубин своей души, «Единой души» - говорю я вслух Гретч, «И высказать. Что бы там, в глубине, не залегало, оно желает, чтобы его извлекли на поверхность и выразили».

«Чего?» - пялится она на меня, политизированно надувшись, в своей манере.
«Я говорю…» - и тут я умолкаю. Не в коня корм. Гретч не готова услышать это от меня, а Деб знай себе болтает языком.

«Так что не парься, дорогуша. Мамочка знает. Ещё один коммерческий фильм с Донной Рид, бэби. Рок Хадсон сбивается с праведного пути, но в финале окажется, что это был всего лишь дурацкий срыв, и он вернется домой - взрослый, умный, нищий».

«Правильно» - голос Гретч летит в сторону Деб, минуя мою грудную клетку. «У него какой-то параноидальный приход. Он хочет совершить побег».

Деб истолковывает сказанное на свой манер. «О да. Сбежать от реальности, заведя новый роман – ну, кра-со-та-а! Так что, берёмся за дело, мальчики и девочки. Всей оравой. Как говорит Люк» – тут она снова меня перевирает – «Своевременность – главное в жизни».

«Время – главное в жизни» - поправляю я, но мои слова тонут в б**дском говорке школьницы.

«Точняк, сестрёнка. Самое время лупануть по нему из всех стволов. Жахнуть так, чтобы не встал, прямо в морду залепить».

Что заставляет Дебби прервать монолог и повернуться к Гретч. Они становятся лицом к лицу, разделённые моей грудной клеткой, и шлюшка задаёт вопрос, в манере школьницы: «Залепить? Чем?»

«Тем, что он может забрать своё предложение и засунуть его…»
«В меня!» - протестует Деб, ещё не оправившись от неожиданности. «Для меня каждый перепих с ним – это ещё один нолик после долларового знака и единички. Детка, да пусть он меня хоть каждую ночь дырявит заново, прямо с этого момента, пока не иссякнут нули во всех его банковских книжках».

«Ты что же это», - говорит Гретч, намереваясь взять Деб за грудки, опять же через меня, «Ты это примешь??»
«Приму? Гретч, ты это о чём?»
«Примешь его предложение. Ты это серьёзно?»
Деб настолько ошарашена постановкой вопроса, что может только пялиться на Гретч с разинутым ртом. Для меня, самое время занять паузу и выступить в качестве руководителя Малых Предприятий. Я говорю: «Леди, между нами имеет место очевидное отсутствие взаимопонимания. Давайте остынем и перестанем галдеть, как на базаре. Обдумаем, проанализируем, взвесим за и против. Рассудочно, без эмоций. Утихомирьтесь, обе, и давайте хорошенько, крутенько, рассмотрим происходящее. По мне, так это – э – совсем несложно».

«Чего тут сложного» - говорит Деб. «Говорю же, классика».

«Деб, твой Мистер Большой предлагает нам – всем троим, замечу – финансовую безопасность».

«Точно!» - говорит Деб, внезапно осенённая этим – «А мы, почему-то, на улице. Что мы вообще здесь делаем? Почему мы оставили его одного?»
«Он хочет, чтобы мы переспали с его предложением. Забыла?»
«Я-то помню. Но не хочу, чтобы он переспал с ним. Эй, давайте вернёмся». Она останавливается, принуждая нас всех тормознуть. «К утру, он вполне может передумать».

Я пихаю её, понуждая идти дальше. «Его предложение – не сиюминутная блажь. Он всё обдумал. Разве ты не слышала сказанное им, насчёт создания семьи, племени?»
«Щас прям» - говорит Гретч. «Я и свою-то семью не поддерживаю».
«Он организует мне семейную ячейку в банке, размером с курятник» - снова вступает за Деб её душа-тигрица, в то время, как Гретч вещает:
«Божечки, вы двое, словно парочка флюгеров. Где ваше единство?  Этот дяденька – капиталистическая свинья, точка. Никакого союза с таким!»
«Почему бы и нет?» - говорю я – «Мне этот дяденька нравится. Мэй мне тоже нравится».
«Ты мне зубы не заговаривай» - рубит Гретч. «Невозможно разделить индивида и его деяния».
«Деяния» - заводит Деб свою песнь. «Уау, клянусь своей доходной золотой жилой, прежде, чем этот роман закончится, я сделаю тот особняк в Лонг-Айленде ареной преступных деяний. О, йе, не могу думать о той жилплощади, теку сразу».
«О кей» - говорит Гретч – «Допустим, мы поделим с ним жильё. Но как говорить всерьёз об общинном союзе с ним? Этот мужик создаёт такое психологическое, социальное и экономическое загрязнение, вызывает столько ненависти – как вообще можно думать о союзе? Всё, на что свиньи накладывают свои грязные лапы, превращается в дерьмо. Что, по-вашему, вы едите, поглощая еду, выращенную ими ради корпоративной прибыли? Ненависть и жадность, вот что. Вы реально считаете, что эти тухляки выращивают еду, чтобы людей кормить? Что они хоть что-то делают для людей? Бля, чувак, да они только травят всё кругом! Всё ради денег, ничто – на реальные нужды. Яд в чистом виде. Не хочу».

«Для тебя он всего лишь один из Мэлкольмов-миллионеров» - говорю я. Но что ты скажешь именно об этом Мэлкольме?»

«Какая жалость» - встревает Деб – «что он не обрезан. Но ведь не всегда получаешь всё, что хочется, не так ли?»

Я продолжаю. «Так как насчёт того индивида, с которым мы ели, трахались, страдали паранойей, говорили по душам?»

«А с чего мы это всё затеяли?» - доносится, на этот раз, голос слева. «Не с того ли, что он при деньгах и при власти? Ясное дело, он параноик. А ты бы им не стал? От самого главного из серых кардиналов, от того, кто реально рулит всем, до работяги, вкалывающего ради прибыли где-то в захолустье, на паршивой фабрике, потребляющего ради прибыли, пусть даже самой малой её толики; от этой отдельно взятой капиталистической свиньи и далее по нисходящей, индивид – это только деяния, ничего более. И ты знаешь, что это – правда, Люк, так что признай это».

Но я всё обколачиваю ботинками тротуар между этими двумя. Не признавая ничего, помимо странных уз, в тенётах которых я себя обнаружил. Мои шлюхи словно накинули арканы на каждую из моих сторон. Я, в общем-то, солидарен с Деб – «Хватай деньги и тикай». Я также солидарен и с Гретч, убеждённой, что капиталистов надо давить, как клопов. И ещё одно «я», только что проклюнувшееся во мне, не согласно с ними обеими. Оно проникнуто братской любовью к Мэлкольму и глубоко восхищается им. Этому третьему «я» знакомо моральное истязание, испытанное им по ознакомлении с материалами детективного агентства. Оно знает, чего ему стоило разглядеть что-то, несмотря на поруганную гордость, и выступить с предложением, вместо того, чтобы блистательно разоблачить всю аферу, выбить почву из-под ног нашего напористого разводилова и смачно опустить, вернув нас к ролям, предписанным системой. Ведь система основана на разделении – она заставляет Мэлкольмов этого мира, играющих роль контролёров, брать в оборот нас, контролируемых. Как покончить с этими ролевыми играми? Как покончить с игрой в контролёров и контролируемых? Возможно – и эта мысль шокирует меня – Мэлкольм куда больше революционер, чем Гретч или я.

Я говорю Гретч: «Если бы я только мог либо любить его, либо ненавидеть до мозга костей».
«Не будь остолопом, выбор очевиден».
«Раньше я именно так и думал» -  вздыхаю я.
«Ну да, но теперь, когда он предложил нам сотрудничать с ним…»
«Не только это» - я пытаюсь достучаться до неё – «Это то, что выделяет данного конкретного Мэлкольма из множества Мэлкольмов-миллионеров. Человеческое существо из крови из плоти, мужика, с которым мне случилось быть знакомым, и которого я…начинаю любить».
«Любовь» - презрительно бросает она. «Что он знает о любви? То, частью чего он является, ты сам называл отстойной вампирской сетью, вампирским государством. Чувак, он - участник грандиознейшего гоп-стопа в истории. Как ты можешь это любить? Ты что, больной?»
«Я люблю совсем не это, Гретч, и ты это понимаешь. Мэлкольм, человек, предлагающий нам…»
«Задушить революцию, обескровив нас своим предложением» - отрубает она. «Потому что его цель – убивать, грабить, опустошать землю. Как ты предполагаешь с этим поладить? Полюбив его?! Боже, Люк!»

«Да» - говорю я, внезапно поражённый осознанием, словно вторжением пришельцев из космоса, приземлившихся у меня в душе и проливших на неё свет. «Именно так. Я так считаю, Гретч. Какой смысл ненавидеть совокупность, массу обезличенных «Их»? Я хочу попробовать что-то новое. Революцию, в которой любовь - движущая сила. Любовь как средство достижения цели. В этом случае, цель реально оправдывает средства. Средства становятся целью, а затем…»

«Революция так и не происходит. Одно и то же старое дерьмо, раз за разом. Уау, Люк, выкинь из головы всю эту херню про Власть Цветов и будь серьёзнее».
«Я серьёзен. Детка, я сутенёр. Я хотел бы быть художником, но я сутенёр, и потому…»

«Чё-о-о-р-т» - с издёвкой произносит Деб, вспылив от этого слова. «Братан, по сравнению с настоящим сутенёром ты прыщ на заднице, и ты это знаешь».
«Верно. Мне не предназначено быть сутенёром. Я пошёл по этой дорожке только потому что ты и твоя подруга, мисс Фортуна, загнали меня в эту роль. Я не выгляжу, как сутенёр. Я не чувствую себя сутенёром. И уж точно, я предпочёл бы стать художником, а не сутенёром. Так вот, сестра, его предложение уводит нас с наезженной, и это представляется мне вполне разумным – лучше уйти в занос, чем зависать в колее. Давайте примем его предложение. Провернём именно этот трюк, бэби, и посмотрим, куда это нас выведет. Давайте», – тут я поворачиваюсь к Гретч – «попробуем любовь как орудие революции».
«Ты безумец», - взвывает Гретч. «Твой мозг съеден ЛСД!»
«Детка», - говорит Деб, «Он был безумцем ещё до того, как изобрели ЛСД».

Мы бережём дыхание, карабкаясь по ступенькам к нам на квартиру – единой стаей, я во главе, они сзади – это облегчает мне жизнь и позволяет собрать мысли в кучку, не позволяя моим Доверенным партнёршам их дербанить. Потому что, как мне кажется, намерения и той и другой – это путь в никуда. Отринув его предложение, как того желает Гретч, мы не получим ничего, а в качестве революционного акта этот поступок беззуб, как щенок. Теперь насчёт Деб, её души-тигрицы, их намерения действовать по привычной схеме, шлюха-миллионер. Зная её, я понимаю, что она не доиграет схему до конца – у неё не хватит хладнокровия. Маска Дикого, но Нежного Американского Цветка, которую она демонстрирует миру, плохо приклеена. Рано или поздно старая тигрица выкажет голодную морду – облизнётся, либо сделает опрометчивый шаг, и поломает всю игру. Не в первый раз уже. Примерно так: она из кожи вон лезет, показывая, насколько ей не терпится заграбастать миллионерские миллионы, но глубоко внутри себя не желает торопить события. Предвкушение акта убийства, суть её тигрицы, слишком сильно, чтобы с ходу добить жертву и покинуть охотничьи угодья.

Единственное, что мы можем сделать, что, по мне, имеет смысл – это сделать волевой ход и изменить наш modus operandi в той же мере, в какой он настроен поменять свой – принять предложенное им на его условиях и сменить ориентиры, нацелившись на его душу, а нее на деньги. И В этой жизни, и в следующей.

Вот Свет, вторгшийся в мой разум, откровение, заставляющее глаза широко открыться: если я построю своих сучек и развяжу личную Войну Любви в микрокосмосе,если у меня получится свалить Могучего МакМастерса, это будет сделано в манере, свойственной только Малышу, вершителю насквозь революционного финала. И пример того, как уложить Вампира посредством оргазмов – долгих, трепещущих. И я смогу сделать это, я могу, я знаю, что я могу, если только…

Мобилизую эти шесть дыр в качестве Воительниц Любви. Это будет нелегко. Деб придёт в бешенство, заикнись я о реальной любви к нему. Ей приходится сдерживать ненависть даже в отношениях со мной, чтобы не развалить наш союз. А Гретч – вот теперь я слышу её слова. «Это не работает, и ты об этом знаешь». Её чувство социальной справедливости встанет на дыбы, осознав, что те абстрактные уроды, с которыми она его отождествляет, не будут ниспровергнуты. Она скорее полюбила бы его в задний проход фаллоимитатором из колючей проволоки, но ей не успеть - к победному финишу первой придёт потребительская страсть Деб-тигрицы, готовой залюбить нашего миллионера до могилы, выплатить налог на наследуемое имущество и отправиться на поиски нового мистера Большого.

Гретч права – думаю я, поворачивая ключ в дверном замке. Ненависть – это источник заболевания, заражающего общность, именуемую человечеством. Мэлкольм-миллионер – начало начал этой ненависти. Так почему бы не сделать меня и моё источником любви, любви столь сильной, что она сотрёт ненависть? Ведь любовь и ненависть, знаете ли, не являются полными противоположностями. Не более, чем твёрдость члена и влажность вагины – ведь, на самом деле, они ждут совокупления. Сбей их в единое целое, наполни похотливой ненавистью/любовью, заставь пульсировать, трепетать, пихаться, дёргаться – и, если нигде не отошёл проводок, а иногда и вопреки этому, на выходе получишь удовлетворение, и ничего кроме.

«Я решил» - объявляю я с порога. «Мы соглашаемся, на его условиях». Деб округляет глаза и отворачивается. Гретч, скривившись, нацеливает на меня взгляд больших карих глаз – в упор, словно на Иуду. «Ты примешь Мэлкольма и Мэй как самостоятельных личностей, Гретч, и поможешь мне революционизировать их разум, привлекая любовь для этого».

Она отворачивается, бормоча что-то на идише.
«И, Дизайя, моя сладкая рудная жила, моя любимая душа-тигрица, ты завладеешь то, чем он владеет, став его Призовым Обладанием. До тебя доходит?»
«Раз уж мы заговорили об обладании» - говорит она, направляясь в спальню – «Пойдёмте-ка, пыхнем».

Ну да, процесс призыва моих Воительниц любви на действительную службу обещает быть долгим и непростым.

Гретч плюхается на кушетку, потягивается при упоминании марихуаны, и изрекает: «Помнишь ту поэму о любимых и любящих, что я тебе однажды показывала? Её смысл в том, что на самом деле любимый владеет любящим, не наоборот. Потому что любовью наполнен любящий, а любимого заполняет, скажем так, не всегда то, на что любящий мог бы рассчитывать, верно?»

«Эту поэму переписать бы» - думаю я, говоря при этом: «О кей, сделаем их любящими – кем, по факту, они и являются, поскольку любят нас – иначе бы не стали с нами связываться – они заполучат нас, физически. Я имею в виду, мы будем сутенёром и шлюхами в их окружении, будем всем тем, чем они хотят от нас – но, под шумок, будем революционизировать их сердца и разумы».

Внезапно Гретч шикает на меня, вскакивает с кушетки, словно подстёгнутая электрощупом для скота, и принимается искать. «Тот отчёт» - шепчет она. «Где-то у нас припрятан жучок».

«Забудь» - говорю я. «Пускай слушают. Слишком поздно секретничать, да и потом, что нам терять?»
«Ну ладно, чёрт подери!» - громко восклицает она. «Всё, что я могу сказать -  я не в состоянии полюбить капиталистическую свинью!»
«А они, в свою очередь, не могут полюбить тебя!»
«Ладно, хватит уже. До тех пор, пока они меня не полюбят…»
«Они не смогут, пока сами себя не полюбят. Так в чём твоя проблема, школьница? Давай, расскажи мне, почему ты не можешь полюбить их».

«Я сказала тебе, почему. Они – мутационные ошибки. Они чудовища. Они…» – она делает шаг вперёд и орёт мне в лицо: «Капиталистические свиньи!»
«Ну и ладно» - поёт Деб, возникая из спальни с косяком. «возлюби их капиталы и забей на их свинство».

Эта фраза заставляет Гретч снова приземлиться на кушетку, уставившись на Деб, обдумывая, насколько политически приемлема высказанная ей идея. Деб раскуривает косяк и передаёт его мне.

«Ты говоришь так, словно он – это два разных человека» - бурчит Гретч.
«По меньшей мере, два» - говорю я.
«Но это не так».
«Именно так. А мы, что, нет? На себя посмотри». -  я передаю ей косяк. «Ты что думаешь, ты – абстрактная студентка и ничего более? Или же ты - конкретная девушка, которая, помимо всего, учится в колледже? А я, что же, такой весь из себя сутенёр? А она – шлюха, да и только? Разве мы все не играем фейковые роли в этом обществе?»
«Щас» - бубнит она, уже поддаваясь.
«Я настроен менять правила этих драных ролевых игр. Сделать шаг в сторону от абстрактного Меня. Думаю, Мэлкольм желает того же».
«Ну вот сам на нём и женись» - говорит Гретч.
«После того, как я с ним разведусь» - добавляет Деб.
«Сидеть, сучки, а то поджопников надаю» - тихо рычу я, направляясь к телефону в спальне, чтобы набрать номер.

«Мэлкольм, нам не понадобилось переспать с идеей, мы её принимаем. Мы поставлены на место, нам оказана честь, и, и, мы слегка в ах*е…в общем, мы принимаем».
«Отлично. Я знал. Это обещает стать приключением, не так ли? Потрясным приключением. Я рискнул допустить, что вы приняли предложение, когда общался с Мэй – она была на связи после вашего ухода. Она так же счастлива по поводу всего, как и я. В восторге от всей идеи. Говорит, что общинное проживание – это решение всех наших проблем. Что до нас, мы согласны развестись, но жить, по-прежнему, вместе. Ясно? Этот шаг в сторону сделал меня моложе на двенадцать лет. Когда-нибудь были в Вегасе? Я хотел бы совместить развод с отпуском. Не был в отпуске уже столько лет, что и счёт им потерял. Что-нибудь удерживает в Нью-Йорке вас, троих?

***