Офицерские сюжеты повесть

                Александр Полубедов

                ОФИЦЕРСКИЕ СЮЖЕТЫ
                (повесть)

                Часть I. СТРАСТИ ПО СТАРШИНЕ

                1.1. ПО СНЕГУ В КОЛГОТКАХ

     В армии предпраздничный вечер по-своему хорош. Праздник наступит только завтра, 23 февраля 1989 года. Начнётся это мероприятие с торжественного построения утром и зачитывания приказа о поощрении личного состава, затем продолжится культурной программой и праздничным обедом. А сегодня вечером уже можно плавно перейти в предпраздничное состояние. Лётная смена закончена разбором полётов без замечаний. Техника стоит в автопарке. Солдаты находятся в казарме под присмотром дежурного по части. Дежурная смена несёт службу на аэродромных объектах. Всё в порядке.
     Командир отдельной роты связи и радиотехнического обеспечения полётов (роты связи и рто) вертолётного полка капитан Цуканов вышел из казармы своей роты и не спеша пошёл домой. Смёрзшийся снег скрипел под ногами, холодный ветер, закручивая вихри колючих снежинок, задувал в лицо. Больше всего от ветра доставалось ушам, но Цуканов никогда не опускал у зимней шапки наушников. Можно и потерпеть, тем более что жилые дома в этом бывшем германском, а теперь советском гарнизоне располагались недалеко от служебной территории, всего в нескольких минутах ходьбы.
     Он зашёл в темноту крайнего слева подъезда пятиэтажного дома и нажал кнопку включения освещения. Лампочки ненадолго зажглись на площадках всех пяти этажей. В домах немецкой постройки так положено. Экономно, но очень неудобно. Обычным шагом успеешь подняться только до третьего этажа, и освещение автоматически отключится. Если нет с собой фонарика, то придётся шарить в темноте руками по стене в поисках кнопки включения света. Поэтому Цуканов взял за правило подниматься на свой пятый этаж, перешагивая через несколько ступеней в быстром темпе, пока свет горит. В гору надо бежать с ускорением! Для здорового мужчины без лишнего веса, ещё не достигшего тридцати лет, это вполне посильная задача. Попутной физической подготовкой называется. Немного отдышавшись на своей площадке, он дважды коротко нажал кнопку звонка. Дверь открыла жена, занимавшаяся предпраздничной готовкой, что подтверждал нарядный фартук, надетый поверх голубого спортивного костюма с белыми полосками по бокам. Зимой в немецких домах было прохладно. Сегодня он ушёл на обеспечение полётов рано утром, когда жена и дочь ещё спали.
– Любаша, здравствуй! – Он шагнул в прихожую и поцеловал жену в щёчку.
– Привет, Саша! – Ответила она ему тем же.
Цуканов нарочно изобразил попытку обнять жену, широко расставив руки.
– Нет! – взвизгнула и рассмеялась Люба. – Сань, только не холодными руками! Приходи на кухню греться!
     Жена ушла накрывать ужин, а в прихожей появилась пятилетняя дочка Анечка. Холодная отцовская шинель со свежестью морозца её не смущала. Она любила прислоняться к пришедшим с улицы маме и папе.
– Привет, Анёк! – Снимая верхнюю одежду, он чмокнул дочку в макушку. Аня попыталась пройти в зал, за которым располагалась кухня.
– Назови пароль! – Шутливо задержал её в своих руках отец.
– К маме хочу! – Сделав акцент на первом слоге и склонив русую головушку набок ответила она.
– Проходи! – Засмеялся Цуканов и отправился переодеваться в домашнее.
     Находясь в соседней комнате, он слышал, как жена о чём-то разговаривала с дочкой:
– А ты сказала папе? – Сдержанно напомнила мама дочке о чём-то им известном.
– Не-е-т, – робко ответила дочка.
– Вот пойди и расскажи, – мягко настояла Любаша.
     До чего же хорошо после рабочего дня приходить к своей семье в уютный дом. Все вещи здесь свои, родные, напитаны семейным теплом, хранят добрую память о времени, прожитом вместе. В зале на стене висит большой сирийский ковёр с красивым узором. Подарок к свадьбе от Любашиных родителей, Михаила Ивановича и Евгении Александровны. Цуканов называл этот ковёр «Знамя нашего полка». С этим знаменем они уже отслужили пять лет в Туркестанском военном округе и третий год служили в Группе советских войск в Германии в ГДР (Германской Демократической Республике).
     На привычном месте стоит его первая туркестанская мебель – коричнево-розовая банкетка. В ней хранятся их личные и семейные альбомы с фотографиями: детские и школьные, студенческие и курсантские, туркестанские и германские. А дальше уже вместе с Любашей жильё всем необходимым обустраивали: туркестанский диван, раскладной стол, ножная швейная машинка в полированном каркасе, телевизор на тумбочке, книги на полках с раздвижными стеклами, аквариум с гуппи и меченосцами, клетка с зебровыми амадинами... Эта служебная квартира у них пятая по счёту в третьем гарнизоне.
     Цуканов с газетой «Красная звезда» в руках прилёг на диван, вытянувшись во весь большой рост впервые с пяти утра. Передовиц он не читал и лично не знал ни одного человека, который бы ими интересовался. Наверное, военные журналисты пишут их для своих редакторов. Вскоре к нему подошла дочка.
– Пап! Вот так Аниська стоит, – встала она перед ним, настороженно глядя такими же карими, как и у него, глазами. – Так?
– Та-ак, – поддакнул Цуканов, пытаясь вчитаться в заметку на последней странице газеты.
– А вот так масына – взык! – Быстро махнула она ручкой. – Так?
– Та-ак, – не мог понять отец, о чём именно идёт речь. – И что?
– И псё, – развела ручками дочка и улепетнула к маме на кухню.
– Ну, Анёк, ты рассказала папе? – Завершала раскладывать ужин по тарелкам Любаша.
– Да! – Облегчённо кивнула дочка и умчалась играть в детскую.
     Жена позвала мужа к столу. Дочка уже поела, поэтому они сели за стол вдвоём.
– Ты что-нибудь понял из того, что тебе Аня рассказала? – Улыбнулась жена, догадываясь об отрицательном ответе.
– Не-а, – вооружился он вилкой и подвинул тарелку поближе. – Какой-то вжик?
– Она тебе показала, как перед ней проехала машина! – Выразительно взглянула жена. – Я говорила ей не уходить от меня далеко, а она не послушалась.
– Всё хорошо, что хорошо кончается, – тяжело вздохнул муж. – Представить страшно…
– Ну, ладно, так приходит жизненный опыт, – закрыли они неприятную тему.
– Ты лучше скажи, что мне приготовить на завтра?
– Давай курицу зажарим в духовке, а на гарнир картошку-пюре. Вкусно и сытно.
– А из салатов?
– Мне оливье, пожалуйста.
– Сань, но ведь он же был на Новый год! Давай какой-нибудь другой приготовлю? Мимозу, например?
– Валяй мимозу, но мне обязательно оливье. Большую кастрюлю, чтобы подольше хватило. А к чаю, что у нас будет? Шоколаден торт мит кирш от Мюллера? – напомнил Цуканов о шоколадном торте с вишней из кондитерской Мюллера в ближайшем городе.
– Нет, я хочу сделать торт «Птичье молоко», – предложила Любаша.
– М-м, со вкусом лимончика? – Предвкушая удовольствие, промычал он. – Да, он у тебя особенно здорово получается!
– А ещё Анёк попросила кондитерскую колбаску из орехов и печенья.
– У-у, пир горой! – Муж довольно чмокнул жену. – Хозяюшка ты моя!
     Неожиданно раздался резкий, чужой звонок в дверь.
– Наши знакомые так не звонят, – направился к двери Цуканов. – Я посмотрю, кто там пришёл.
     На лестничной площадке оказалась жена старшины его роты Шердюка, довольно крупная женщина за тридцать.
– Здрастье вам! – Прокричала она, размазывая слёзы по накрашенному лицу. – Наведите порядок в вашей роте! Меня муж бьёт! Ваш старшина! Босиком в одних колготках по снегу сюда прибежала!
     Она стояла без обуви, в накинутом на плечи зимнем пальто поверх светлого праздничного наряда. Цуканов завёл её в прихожую. На шум уже подошла жена. Предложила пришедшей тапочки. Цуканов позвал своего заместителя по политической части старшего лейтенанта Пушенко, проживавшего в соседней квартире. Тем временем жена старшины продолжала рассказывать о своей беде.
– На работе отметили мы со своим начальством наступление праздника. Выпили немного, ведь в своём же коллективе! Пришла домой, а он там уже крепко выпивши. Стала раздеваться и разуваться, а он вышел в прихожую и давай ругать меня. Приревновал к кому-то и начал меня бить. Вот в чём была, в том и выскочила! Только пальто схватить успела!
– Ну и дела! – Переглянулись командир с замполитом.
– Вы что себе думаете, это только ради праздника? – Гневно воскликнула женщина. – Он и со службы может пьяным прийти!
– Как это? – Удивился командир. – У нас на службе не пьют!
– Вы вечером на полётах, а он приходит домой пьяным и скандалит!
– Может он у вас после службы по пути домой куда-нибудь заходит выпить? – Предположил замполит.
– Вот и спроси`ть с нёго, захо`дэ вин куда чи ни? – Перешла она на смесь украинского с русским. – Колы` я дочко`й бэременна була`, вин мэнэ триппером заразив, сволочь!
     Женщине подали чашку воды, чтобы она хоть немного успокоилась.
– А колы` ви в командыровку у Магдебург уезжаете, вин може и днём домой пьяным прийти, – плача, продолжила она. – У прошлом мисяце прихожу домой з роботы, а моя дочка` мэнэ на вулыце шукае. Три года всёго дочке`, а вона неодета по снегу хо`дэ, маму клы`че! Оба сына у школе, а вин дома пьяный лежить, дрыхнеть, а дверь нэ заперта! Наведи`ть порядок, бо я повишусь, а ви вси будэтэ виновати, шо мэнэ до цьёго довэли!
     Командир с замполитом многозначительно посмотрели друг на друга.
– Сейчас-то вы что делать будете? Есть где переночевать? – Попытался сбить накал командир.
     Жена старшины уже выплакалась, высказалась и стала успокаиваться.
– Да он уже спит, наверно. Домой пойду, к детям. Обуться бы?
Вышедшие на плач жёны офицеров дали ей зимнюю обувь.
– Витя, проводи её до квартиры, – кивнул замполиту командир. – А потом приходи ко мне. Обсудим ситуацию.
– Да не надо меня провожать, – устало отказалась жена старшины. – Сама дойду.
– Нет уж, извините, – настоял на своём решении командир. – Теперь уже надо!
     Он подождал, пока замполит оденется и уйдёт вместе со старшинской женой.
– Оказывается, что и так тоже люди живут, – вернувшись домой, печально поведал он Любаше. – Когда-то давно мне рассказывали, что некоторые хохлы своих жён поколачивают. Предполагаю, что не только хохлы. Говорят, что у них так принято, но сам я с такой дикостью столкнулся впервые.
– Ужас какой-то! – Возмутилась Любаша. – Да разве можно так жить в одной семье?
– Во-от! – Обнял он жену. – Цени меня, доброго и справедливого!
– Добрый-то добрый, а как скажешь иногда что-нибудь в запале, аж мурашки по коже, – заметила она.
– Так ведь я же не деревянный, на опасность реагирую адекватно, – Цуканов достал из шкафчика бутылку коньяку, приготовленного назавтра, и налил себе один глоток от нервов. – И не ватный, чтобы идти на поводу у морально неполноценных. На то я и командир, чтобы принимать решения и командовать. Этого раздолбая я в своей части не потерплю. Не хватало мне ещё чрезвычайных происшествий среди моих ближайших помощников по службе.

                1.2. РЕШЕНИЕ

     Командиру непросто принять решение, когда его попросту нет или если приходится выбирать из нескольких вариантов. А когда решение очевидное и единственное, то оно принимается с ходу. Теперь дело останется только за его реализацией.
     Когда замполит вернулся домой, командир уже ждал его на лестничной площадке, чтобы поговорить без посторонних. Во время разговора им пришлось нажимать кнопку автоматического отключения освещения всякий раз, когда лампочка гасла.
– Проводил, – доложил замполит. – Шердюк дрыхнет.
– Будем его увольнять, – объявил своё решение командир.
– Тебе решать, – вздохнул замполит.
– Ты здесь недавно служишь, Юра, поэтому расскажу всю историю моих отношений с Шердюком, чтобы тебе моё решение не показалось неоправданным и поспешным.
Замполит был ростом пониже командира, а нос не задирал, поэтому обычно смотрел на него немного исподлобья.
– В позапрошлом году принял я нашу роту за несколько дней до весенней проверки, – опёрся командир о перила на площадке. – Мы тогда под пехотой служили. Ребята они суровые, спрашивают строго. До последней секунды роту к той проверке готовил, она же у меня первая в моём новом качестве. Надо себя достойно показать, не оплошать. Утром в день проверки выясняется, что в строю нет начальника группы РСП (радиотехнической системы посадки) капитана Башкирина и старшины роты старшего прапорщика Шердюка. Башкирин сказался больным, передал медицинскую справку, выписанную в санитарной части. У него что-то с лёгкими хронически неблагополучно.
– Да, я заметил, что он своей худобой похож на лёгочника, – согласился замполит.
– Башкирин и в дальнейшем такие номера проделывал, – усмехнулся командир. – Полёты хорошо обеспечивает, он же там в своей стихии, а как только замаячит на горизонте шагистика, то сразу справкой прикрывается. Но для проверки это не критично, ведь у него в группе РСП всего один офицер, один прапорщик и два солдата. А со старшиной дело обстоит серьёзнее. Ведь это же именно старшина роты лично готовит солдат к строевому смотру на плацу. Внешний вид, подстрижка, чистое и поглаженное обмундирование, свежие белые подворотнички, надраенные гуталином сапоги и так далее. Такое ответственное мероприятие – и нет одной из ключевых фигур. На службу не прибыл, о себе ничего не сообщил. Отправил я посыльного за ним. Дверь закрыта, никто на звонки не отвечает. Что с ним? Где он? Мне же нужно в строевой записке указать весь личный состав роты: в наличии – столько-то, в санчасти – столько-то и так далее. Старшину-то к какой категории причислять? Пропал без вести? Ты понимаешь, как он меня уже одним только этим подставил? На всякий случай указал его больным.
– Не дезертиром же его подавать? – Понимающе взглянул замполит.
– Для проверки построение всегда происходит на ЦЗ (централизованной заправке) полка. Там просторно, как на плацу. Все старшины рот и эскадрилий ведут свои подразделения, заготовили с собой щётки обувные и крем – вдруг кто нечаянно сапоги испачкает, так чтобы на месте, на плацу недостаток можно было устранить. Все старшины, как порядочные люди, за свои подразделения болеют и стараются показать своих солдат в лучшем виде. А моего нет на месте! Поставил я офицеров и прапорщиков в голову колонны, за ними солдат построил и сам повёл роту без старшины на построение полка для встречи проверочной комиссии. Там нас, как положено, проверяли, вопросы по строевому уставу задавали, потом по плацу несколько раз строевым шагом и с песнями поводили. Нервы помотали и на ближайшие часы озадачили. Привожу роту с ЦЗ в расположение – мой без вести пропавший в казарме околачивается. Говорит, что приболел с утра, но сейчас всё у него хорошо. В санчасть не обращался. Расспросил о его здоровье – ничего вразумительного он мне не смог ответить. Я догадался, что Шердюк просто в наглую шланганул! Ах, ты, думаю, сволочь! А в боевой обстановке чего от него ожидать? Он же сбежит и подведёт! Стоит Шердюк, молчит, лыбится, да глазами цвета вчерашних помоев по сторонам водит. Ненадёжный тип. Ведь он же сегодня фактически бросил роту, предал её. Ну, и снять его с должности, коли так. Понял я, что надо его увольнять, пока не стало хуже. А мне этим даже заняться некогда и поручить некому. Проверка уже идёт полным ходом, только успевай выполнять указания сверху. Роту недавно принял, ещё людей мало знаю. Не время сейчас его менять. Хоть хреновенький, но в наличии. Попозже разберёмся. «Хочешь остаться старшиной роты?» – спрашиваю. – «Да», – бормочет в ответ, но вижу, что не проняло его. Сделал ему тогда выговор с глазу на глаз и отправил заниматься службой. А ему, как и Башкирцеву, самое главное было от строевого смотра откосить. А дальше уже легче проверку сдавать.
– И как же ты с ним потом разбирался?
– С учётом его убеждённой наглости. Тот поступок высветил мне всю его несложную психологию. Такие типы будут брать нахрапом, пока не получат отпор. Он понимал, что я вряд ли сниму его с должности в ближайшее время, а строевого смотра на плацу очень боялся, поэтому шланганул. Меня это сильно задело. Каков наглец! Ведь он же видел, что я с первого дня командования ротой показал себя требовательным командиром. На первом же построении роты я организовал контроль личного состава командирами подразделений, указав на их личную ответственность за людей. До меня они с места докладывали командиру: «Все в наличии!». Я поставил командиров взводов перед строем, обязал проверять по спискам, подавать строевые команды, подходить ко мне строевым шагом и докладывать, рука под козырёк, чем поднял их персональную ответственность за подчинённых и дал практику строевой подготовки в преддверии предстоящей проверки. Я установил обязательное послеобеденное построение роты с проверкой наличия людей и уточнением задач. Я распорядился ежедневно на вечерней поверке зачитывать приказы об осуждении солдат за неуставные взаимоотношения. Я ввёл вечернее совещание в 17-30 с кратким подведением итогов за день и постановкой задачи на следующий день. Некоторые командиры и начальники поворчали между собой, что раньше такого не было. Если не было, но должно быть, значит так и будет! Посетовали на меня начальнику связи полка, что круто гайки закручиваю. Этот начальник в то время уже сдавал дела новому начальнику связи майору Селезнёву и сообщил ему о ропоте в мой адрес. «Зато ты посмотри, как он себя поставил!» – ответил ему Селезнёв. И в своём мнении он был не одинок. Вот как оценили меня ответственные офицеры, понимающие значение дисциплины. И ведь Шердюк тоже видел и понимал, что я крепко взял роту в руки и намерен держать её твёрдо. Тем не менее, он всё равно сбежал в кусты, бросив роту! При первых же трудностях предал роту себе в угоду. А ведь предавший однажды предаст и дважды. Поэтому я исподволь присматривал других прапорщиков на место старшины, но не было тогда в роте подходящих, а со стороны принимать не хотел.
– А теперь есть достойная кандидатура?
– Имеется, но объявлю об этом позже. Сейчас же я должен поподробнее ввести тебя в курс дела. Ты знаешь, что основным принципом военной службы является единоначалие. Командир отвечает за всё. Он ведёт личный состав к успеху, а вся рота работает на его авторитет. Оказалось, что Шердюк работает только на свой личный авторитет, чтобы только ему жилось хорошо за счёт роты, а вы там без него и вместо него по плацу сапогами шлёпайте. Стал я своего ненадёжного старшину ненавязчиво контролировать. Заметил, что у него свои шашни с некоторыми нашими офицерами из вышестоящего штаба. Они тайком просят у него разную вещевую мелочёвку, которая у каждого старшины со временем накапливается. Я лично этим не пользуюсь. Тем более мне не жалко для них лишних портянок и полотенец, я даже не пожелаю знать, что там именно и сколько. Но ты, старшина, спроси у меня разрешение, а потом действуй. При этом мой авторитет в глазах проверяющих укрепится, и старшина в почёте будет. Так ведь нет же! Он всё равно продолжил их самостоятельно прикармливать, только с ещё большими мерами предосторожности от меня. Получается, что они благами роты пользуются в обход меня, сохраняя свою моральную независимость и возможность при случае спросить с меня по службе. И на кой мне такая «пятая колонна» в лице Шердюка?
– Гребёт к себе, – прокомментировал замполит.
– Вот именно, а надо всем грести в одну сторону и по команде, поскольку мы в одной шлюпке! – Продолжил командир. – По результатам службы в конце года подаю сведения о «тринадцатой» зарплате. Из двадцати трёх офицеров и прапорщиков роты я наказал двенадцать человек: пятерых лишил на 100% и семерых на 50%. Старшину же не наказал, помиловал! Ты же цени доброту и доверие, если у тебя совесть есть! Я о его проступке вообще наверх не докладывал и никому не рассказывал. Надеялся, что он отслужит добросовестным отношением к делу. Как видишь, я достаточно много им занимался, прежде чем принять такое суровое решение. Если оставить без последствий его сегодняшнюю выходку с женой, то мы можем получить чрезвычайное происшествие. Она же нас прямо об этом предупредила. У меня нет сомнений в том, что он и дальше будет продолжать напиваться при удобном случае и колотить свою жену, потому что он привык к такому образу жизни и изменить его не сможет. В итоге мы с тобой и с нашими семьями можем с позором вылететь отсюда в свои округа, откуда сюда приехали. Я – в зажаренный Туркестанский, а ты – в замёрзший Забайкальский.
– Да мне всё равно, где служить, – похрабрился замполит.
– Сейчас не об этом речь, а о деле, которое нам поручено, – слегка укорил его командир. – Мы не должны допустить ЧП с гибелью человека. Ты, что ли, будешь её из петли вытаскивать? Такой финал даже представить жутко, а как потом с этим жить? Надо уволить его, пока не поздно.

                1.3. «ДИКОРАСТУЩИЙ» КОМАНДИР

     Командир отдельной роты связи и рто в вертолётном полку пользовался большой самостоятельностью в сравнении, например, с командиром роты связи мотострелкового полка. Потому что в авиации части связи не входили в состав авиационных полков. Так сложилось во время Великой Отечественной войны, когда авиационные полки быстро перелетали на другие аэродромы, где их уже встречали местные части обеспечения. Свои же батальоны аэродромного обеспечения, в состав которых в те годы входили подразделения связи, не могли успевать по дорогам за улетевшими полками и подтягивались к новым аэродромам лишь через некоторое время спустя. Поэтому решено было в состав полков их не включать, а именовать отдельными, указывая на обособленный статус.
     В советское время авиационный полк, т.е. полк на самолётах, связью обеспечивал отдельный батальон связи и рто, а вертолётный полк – отдельная рота связи и рто, которые являлись самостоятельными войсковыми частями со своими действительными и условными номерами, историческими справками и гербовыми печатями. Командир вертолётного полка не являлся прямым начальником командиру роты связи. Общим военачальником для командира вертолётного полка, командира роты связи и рто, а также командира обато (отдельного батальона аэродромно-технического обеспечения) являлся командующий авиацией общевойсковой (танковой) армии. Организацией связи в штабе авиации армии занималось соответствующее отделение. Вот именно начальнику этого отделения подполковнику Баеву и доложил Цуканов по телефону о происшествии с Шердюком, а также о своём решении уволить последнего. К удивлению командира роты, реакция начальника отделения связи оказалась резко противоположной.
– Да ты что там, Александр Петрович, совсем у себя заслужился? – Резко добавил подполковник Баев металлической строгости в разговор о прошедшем празднике. – Пока ничего не предпринимай! Я назавтра собирался к вам по делам приехать, вот заодно и разберусь с этим происшествием!
     Штаб армии находился в нескольких десятках километрах от аэродрома, в одном из крупных административных центров ГДР. Доехать оттуда можно было на электричке или на служебном автомобиле.
     Поразмыслив, командир роты нашёл объяснение позиции своего начальника и впервые пожалел о том, что в своё время не доложил наверх о первой проделке старшины. Да и о последующих отклонениях от норм поведения тоже не сообщал, чтобы не дёргать начальника по вопросам, которые командир части обязан решать самостоятельно. А теперь получилось, что только для Цуканова нехорош Шердюк, а для других начальников старшина очень даже на своём месте. Не зря же он их тряпками подкармливал, теперь отрабатывать станут. Сейчас командир роты должен был убедить армейское начальство в своей правоте.
     Он очень уважал подполковника Баева Виктора Владимировича и не хотел его огорчать. Два года тому назад Цуканов, тогда ещё старший лейтенант и командир взвода, прибыл к нему для представления в качестве кандидата на вакантную должность командира отдельной роты связи и рто (далее – роты связи). Той самой, которой он сейчас командовал.
     Подполковник Баев, высокий полноватый офицер в годах поближе к сорока, встретил его испытующе, но без придирок. Предложил рассказать о себе, семье и службе. Слушал внимательно, задавал уточняющие вопросы, отмечая, что и как отвечал кандидат, чтобы составить о нём мнение. Ещё два находившихся в кабинете офицера тоже с интересом прислушивались к их беседе.
– Ну, что же? Двадцать семь лет, семья, высшее образование, пять лет службы командиром взвода в ТуркВО с обеспечением полётов, почти год в Германии и впереди ещё более четырёх лет до замены, – перечислял начальник связи аргументы в пользу Цуканова. – Всё это хорошо. А как у вас с употреблением спиртных напитков?
– Не злоупотребляю, – хлопнул Цуканов рукой по своему дорожному дипломату. – Даже для судьбоносного представления к вам приехал с пустыми руками. Уж не взыщите, время такое.
– Да, с этим теперь не забалуешь, – посерьёзнел начальник связи. – Антиалкогольной компании сейчас уделяется очень большое внимание.
Всем, кто служил в ту пору в ГСВГ (Группе советских войск в Германии), было известно, что уличённые в распитии спиртных напитков офицеры отправлялись во внутренние военные округа, то есть в Советский Союз, а прапорщики увольнялись на месте приказом командарма.
– Николай Семёнович, пообщайтесь с новым кандидатом, – распорядился Баев старшему офицеру по радиосвязи майору Назаренкову. По указанию последнего Цуканов отработал на листе схему организации радиосвязи вертолётного полка и доложил по ней суть вопроса.
     Потом с ним стал заниматься третий офицер, майор Колобанов, отвечавший за организацию проводной связи. Едва Цуканов закончил составление соответствующей схемы связи, как дверь резко распахнулась, и в кабинет с криком влетел худощавый встрёпанный полковник в сапогах и портупее. Все присутствующие быстро встали и повернулись к нему.
– Где материалы подведения итогов, я вас спрашиваю? – Сразу же налетел он на Колобанова, располневшего офицера, за которым портные не успевали вовремя шить кителя по размеру. Тот подтянул живот и вытянулся по стойке смирно, приставив к ноге рулон с огромной свёрнутой схемой, словно часовой винтовку на посту. Толстые губы ещё что-то шлёпали в своё оправдание про задержку сведений от операторов, а полковник уже переключился на Назаренкова.
– У меня 320 подъёмов по боевой тревоге из дежурного звена! А вы никогда и ничего не можете сделать вовремя! – Пружиня на ногах и нажимая на отрицательные частицы, мотнул полковник всклокоченным хохолком на лбу.
     Его исполненный драматизма голос взвился до звенящих вершин, предвещая полный крах всей системы нашей боевой подготовки и инфаркт виновных. Цуканову со стороны уже показалось, что авиация танковой армии разгромлена вдребезги.
– Товарищ полковник, я ещё вчера во время вашего отъезда отдал справку вашему заместителю! – В голосе и на лице Назаренкова отразилось недоумение. Последние слова он произносил уже вослед умчавшемуся полковнику. Все облегчённо выдохнули.
   На лицах обитателей кабинета появились смущённые ухмылки. Цуканов же, как человек посторонний и подчинённый, из приличия продолжал сохранять нейтральное выражение.
– Это наш начальник штаба полковник Воронов, – акцентируя фамилию и сдержанно улыбаясь, пояснил Цуканову начальник связи. – Так что если будете у нас служить, Александр Петрович, то имейте в виду, что у нас бывает вот так!
     Позднее Цуканову стало известно, что за несдержанный нрав и склонность к горлохватству Воронова в шутку называли «наш бесноватый фюрер». Минутный эпизод продемонстрировал крайне нервную обстановку службы в штабе, которую лишь отчасти уравновешивала ироничная реакция связистов. После психического выпада уверенность Цуканова в необходимости службы непременно в этой армии поколебалась. По крайней мере, он уехал с успокаивающей мыслью, что если его сюда не позовут, то и к лучшему. Однако «сватовство» оказалось успешным. Перебрав нескольких претендентов, подполковник Баев остановил выбор именно на его кандидатуре.
     С тех пор прошло два года, за которые серьёзных конфликтов между ними не случалось, хотя служилось им напряжённо и очень ответственно. Оба чутко понимали критические моменты, возникновения которых нельзя было допускать. Командир роты полностью «закрыл собою» обеспечение полётов и дисциплину – основные направления службы, за «завал» которых офицеров снимали с должностей. Он всегда своевременно докладывал начальнику связи о замечаниях командира полка по обеспечению полётов, а также обо всех иных проблемах в части, о которых мог узнать командующий авиацией армии и спросить с начальника связи.
– Хорошо всё у нас, товарищ подполковник! Здравия желаю! – начинал свой доклад Цуканов. Именно в такой последовательности: сначала произносил слово «хорошо», чтобы не томить начальника в неизвестности и не добавлять ему седины, а уж потом здоровался. Так он проявлял свою заботу об уважаемых им людях, которым был благодарен. Ни разу Цуканов не подставил Баева под нагоняй от командующего за незнание им обстановки в своей части. Баев же на армейском уровне не давал свою службу и подчинённых в обиду, умело амортизируя претензии сверху. В его ведении находились три отдельных роты связи, поэтому хлопот хватало.
     Спорные ситуации между Баевым и Цукановым, конечно же, бывали. Происходило это из-за разных точек зрения на обсуждаемый предмет. Командир работал «на земле», в одной плоскости и ёмкости с проблемами своей части. А вышестоящий начальник, как и положено, смотрел сверху на общую панораму плиты с кипящими кастрюлями, но не мог достоверно знать, что именно под крышками варится, пока лично не снимал пробу.
– Пойду, понюхаю, что там у Цуканова за праздники сварилось! – Усмехнулся подполковник Баев, прощаясь с попутчиками, и вылез из армейского уазика напротив казармы связистов. Машина поехала дальше к штабу полка, а подполковник направился к казарме, размышляя о неприятном происшествии, в котором ему предстояло разобраться. Решить проблему нужно было так, чтобы и делу помочь, и не вызвать нареканий сверху на деятельность своей службы.
     Офицерские огорчения в виде нареканий делятся на два типа: «за себя» и «за подчинённых». Если уж получать нагоняй, то предпочтительнее «за подчинённых», чем «за себя». У офицеров армейского уровня почти все неприятности происходили из-за подчинённых. И в самом деле, ведь происшествия и нарушения воинской дисциплины случались именно в войсках, то есть в полках, батальонах и ротах. Потому что в таких частях и подразделениях находится личный состав, склонный к неуставным взаимоотношениям, боевая техника, способная подвести в любую минуту, и задачи боевой подготовки, которые надо выполнять строго согласно планам.
     Получалось так, что всегда имелся повод спросить с командира части за какой-либо недогляд. И эти претензии воспринимались командиром части почти как «за себя». И вышестоящий начальник тоже справедливо считал, что это недоработка командира части, потому что тот за всё в ответе. С офицера же армейского штаба за него самого спросят, только если его, к примеру, поздним вечером «развезло от усталости» в немецком трамвае, а водитель вызвал полицию. В обычной же службе, если офицер указанной категории оделся по форме, начистил обувь и прибыл на место построения в срок, то он уже молодец, а отчётность вовремя сдал – совсем отличник!
     Пройти Баеву требовалось всего несколько десятков метров по широкой асфальтовой дорожке, расчищенной от снега. Казарма размещалась на первом этаже добротного двухэтажного здания, построенного немцами ещё до войны. Баев всегда с удовлетворением отмечал прочность и долговечность немецких построек. Только подкрашивай-подмазывай вовремя, да прохудившиеся водосточные трубы меняй.
Вход в казарму располагался с ближнего торца здания. Заметив какое-то движение у двери, Баев отвлёкся от дороги и поскользнулся на малозаметной наледи, но устоял, взмахнув руками для сохранения равновесия. Даже свой пузатый дорожный портфель не выронил. Он пересёк неширокий плац, поднялся по ступеням и открыл дверь в казарму. Дневальный сразу же подал команду: «Смирно!», а из дежурки вышел дежурный по части, прапорщик с красной повязкой на левом рукаве. Представившись Баеву, дежурный проводил его к командиру роты. Капитан Цуканов, заслышав крик дневального, вышел из кабинета и встретил старшего начальника в коридоре.
– Скользко у тебя на дорожке, – заметил ему Баев после взаимного приветствия. – Я чуть не упал!
– Мальцев, слышишь меня? – Взглянул командир на дежурного по части. – Сейчас же передай моё указание старшине! Пусть снова посыплет дорожку песком и мне доложит.
     Командир не стал объясняться, что с утра уже посыпали, к тому же рота на завтрак ходила, но никто там ещё не падал. Зато он довольно отметил, что проверяющий споткнулся на ровном месте перед новым делом. «Добрый знак!» – мелькнула у командира обнадёживающая мысль.
     Дальнейший разговор Баев и Цуканов продолжили в кабинете, без посторонних. Цуканов занял своё место за столом, а Баев сел на один из стульев напротив него.
– Наверное, ты вчера погорячился насчёт старшины? – На лице Баева блуждала выжидательная улыбка.
– Никак нет, товарищ подполковник! – Убеждённо заявил командир. – Этот тип способен очень сильно подвести нас с вами.
     «Ну, уж это дудки! – В душе усмехнулся начальник. – Ты командир, с тебя и спрос!» Вслух же произнёс:
– Работать надо с людьми! Наказывать по дисциплинарной линии, если это требуется. Снимать к празднику ранее наложенные взыскания, если они сыграли свою воспитательную роль. Поощрять, если достойны.
– Всё правильно вы говорите, – согласился с начальником командир, – и вам прекрасно известно, что такая работа в части проводится.
– Вот именно, что мне об этом всё известно, – подготовил «пилюлю» начальник. – Я вот только про системного нарушителя воинской дисциплины Шердюка ничего не знаю! У него что? Есть какие-либо взыскания?
– Только устные замечания от меня, но зато оцените за какие проступки! – и командир поведал о проделках старшины, в том числе и во время давней проверки.
– Вот и напрасно ты тогда не доложил! – Обрадовался начальник возможности упрекнуть командира. – А теперь уже всё! Поезд ушёл!
– Вовсе нет. Наказывать за те проступки, конечно, не нужно, но учитывать их в характеристике его личности необходимо! Я как раз об этом вам и говорю. Уже другой поезд подошёл, а пассажир всё такой же! Надо его с поезда ссаживать, пока нам же хуже не стало!
– Не, ты погоди, – сделал начальник сдерживающий жест ладонью. – Вот возиться с подчинёнными, воспитывать их, применять дисциплинарную практику – это тебе, командир, всегда пожалуйста! На то ты и командир, а вот уволить человека – это слишком резко!
– Адекватно! – Возразил командир. – В полку два прапора-бортача (бортовых техника) на Новый год спьяну подрались по-соседски, так командующий их обоих уволил. А уж как они его просили оставить их на службе! Говорили, что у них больше ничего нет, кроме службы! А он им ответил, что у вас всё было, но вы не ценили. Так и уволил приказом командарма.
– Вот именно – командарма! – В запале начальник начинал терять логическую нить.
– Так я на командующего армией и подаю.
– Не ты Шердюка на службу принимал, не тебе его увольнять!
– Что вы такое говорите? Ну, ладно, тогда пусть едет служить туда, где его на службу взяли. Я с ним уже два года здесь вожусь, всё шансы ему предоставляю, а он что вытворяет? – Командир пустил в ход очередной козырь. – Его жена мне позавчера сказала, что он, оказывается, пьёт на службе вечером, когда я на полётах до полночи на аэродроме! И это у него система!
– Значит, ты должен лучше контролировать его! – Возликовал начальник, с усмешкой смерив взглядом командира. – Это твоя недоработка!
– Возможно, что и так. У меня и мысли не было о том, что он может выпивать на службе. В моей голове это не укладывается! Ведь дневальный видит, каким старшина из казармы уходит! Позор перед солдатами! Дежурные по части тоже наверняка его видели выпившим, но мне не сообщали. При малейшем намёке я бы его на контроль поставил и разоблачил! – Начинал закипать командир от несправедливого вывода начальника. – Но разве таким должен быть старшина, чтобы его командир роты обнюхивал? Он даже за две зарплаты здесь служить нормально не может, а другим уже никогда не станет. Такова суть этого человека. А ведь старшина – это мой тыл, со спины прикрытие. Он полностью и окончательно утратил моё доверие, и я хочу его уволить! Я не стану ждать, пока он выговоров нахватает для заполнения служебной карточки. За происшествия на почве употребления спиртных напитков можно увольнять сразу же.
– Не кипятись! – Недовольно поднялся со стула Баев. В этом случае Цуканов тоже был вынужден встать и выйти из-за стола. Баев, как бы в шутку, взял его за пуговицу на кителе и в назидание начал её легонько подёргивать, успокаивающе приговаривая нараспев:
– Ты у нас тут командир молодо-ой, «дикорасту-ущий», сам по себе-е, от нас далеко-о. В полках связи командиры рот по-другому служат. Там над ними начальников много есть: командиры батальо-онов, замполи-иты, начальники штабо-ов. Они их, как картошку на грядке, регулярно оку-учивают, полива-ают, удобря-яют, пропа-алывают, и те растут вполне себе окультуренными офицерами. А ты здесь много воли имеешь! Слушай, что я тебе говорю!
– Радуйтесь, товарищ подполковник, что она сгоряча да спьяну не повесилась, и у нас пока нет чрезвычайного происшествия, а то бы вы ещё вчера сюда по другому поводу приехали! – Продолжал настаивать на своём решении Цуканов. – В Союзе командиру части нет особенного дела до жён своих подчинённых, если они живут не в военном городке, а в городе. Там с него за них не спросят. А здесь, на чужой земле, впереди пограничных застав, мы с вами есть административная власть, и мы несём ответственность как за своих подчинённых, так и за членов их семей. Как командир части я обязан принять решение, и я его принял. Отвечаю за Шердюка я, а не вы. Спросят за него и его жену с меня, а не с вас. Поэтому в своём рапорте я всё убедительно, русским по белому, расписал и представление на увольнение Шердюка отправлю установленным порядком. У меня он служить не будет.
Баев оставил в покое пуговицу командира и сел на прежнее место.
– Ну, ладно, уволить его хочешь – твоё дело, а кто станет старшиной вместо него? Ты об этом подумал? – По виду начальника было заметно, что он очень недоволен командиром.
– Прапорщик Зубков – готовый старшина, – впервые объявил кандидатуру командир. – Дело знает и спиртным не злоупотребляет.
– Так на нём же аппаратная спецсвязи? – Ободрился начальник. – Ты оголишь важный участок работы! Он же на полевых учениях спецсвязь обеспечивает, а у нас учения впереди!
– Вместо него на учения поедет прапорщик Четвертаков, – уверенно заявил командир. – Подготовленный специалист, давно пора его самостоятельно обкатать на полигоне.
– Ну, это уж не тебе решать! Ты считаешь так, а я думаю иначе!
На том они в тот день и расстались.

                1.4. «Тюльпан» и «Океан»

                Снова власть забирает
                Братва чёрно-красная!
                Юрий Сергеев

                Мне судьба повторяет,
                То, что ранее сказано.
                Что в былое умчалось,
                Днём кошмар, ночью бред,
                Всё вернулось сначала,
                Не прошло и двух лет.
                Александр Полубедов

     Армейскую авиацию, в состав которой входили вертолётные полки, опять штормило. За многолетнюю историю существования этого рода войск авиации его неоднократно передавали из состава Сухопутных войск в Военно-воздушные силы, а потом возвращали обратно. Пехоте позарез нужны вертолёты, потому что они для неё множество боевых задач выполняют. Авиационное командование тоже не желает с вертолётами насовсем расставаться из своих соображений.
     Пока в Москве главкомы авторитетами меряются, в войсках армейской авиации то и дело встречают-провожают разные приёмные комиссии: то с красными или чёрными околышами на фуражках (Сухопутные войска), то с голубыми (ВВС). К слову, Цуканов гораздо лучше чувствовал себя в родных ВВС, чем под командованием сухопутчиков. Полностью же отделить вертолётчиков от ВВС или от Сухопутных войск невозможно.
     Сама специфика армейской авиации, имеющей с ВВС общие корни, но работающей на пехоту, определяет её зависимость от обоих Видов Вооружённых Сил по различным вопросам. Отсюда нередко возникают противоречия даже в обычных служебных делах.
     К примеру, в соответствии с действующей подчинённостью, служебные документы из вертолётных полков могли доставляться Службой фельдъегерской почтовой связи по разным направлениям. Либо сначала в штаб танковой армии (позывной узла связи, например, «Тюльпан»), а уже оттуда – в штаб воздушной армии, в Вюнсдорф, (позывной узла связи – «Океан»), что равносильно штабу ГСВГ, либо напрямую в штаб воздушной армии, минуя промежуточное звено танковой армии. Первый вариант применялся, когда полк подчинялся сухопутчикам, а второй – когда состоял в ВВС.
     «Да, да, присылай своё представление к нам на «Тюльпан», так я тебе его и согласую! Раскатал губу!» – посмеивался подполковник Баев над Цукановым, возвращаясь из командировки.
     Командир части отчётливо понимал, что армейская инстанция не пропустит представление в составленной им редакции. Тем не менее он подготовил документы на увольнение старшего прапорщика Шердюка и на назначение прапорщика Зубкова на должность старшины роты.
– Люда, – зашёл он в кабинет делопроизводства к прапорщику Гурышевой, – отправляй документы!
– Товарищ капитан, а что мне писать на пакете? – Уточнила она адрес. – Куда отправлять: на «Тюльпан» или на «Океан»?
– Отправляй на «Океан», – решил командир. – Так быстрее дойдёт.
     Для восстановления нормальной жизни роты срочно требовался порядочный старшина взамен дискредитировавшего себя. Служба у Цуканова была очень динамичная и ответственная, поэтому не было ни времени, ни желания, ни необходимости «тянуть резину». Армейское же звено в лице начальника связи вместо того, чтобы поддержать командира и не мешать ему укреплять дисциплину в части, вольно или невольно затягивало конфликт, тем самым размазывая грязь по всей тарелке. Упрёки сверху посыпались уже на голову командира роты, а не пьяницы и домашнего тирана.
– Это ты не можешь так с женой поступать, а вот он может! – Выдал начальник связи «плюху» командиру в другую встречу.
     Вот, мол, каким должен быть настоящий мужик! Сначала Цуканова покоробило от этакой дикости, но потом он рассудил, что жёны ведь разные бывают. Возможно, что в некоторых парах такие отношения допустимы и даже необходимы. Тогда уж пусть сами со своими особенностями разбираются, а не бегают по командирам и не морочат голову нормальным людям.
– Это у тебя со старшиной отношения не сложились, а другие с ним вполне служить смогут! – при другом случае заявил Цуканову начальник связи. – Он тебе отношение из соседней части принесёт, его туда на службу примут.
– Пусть сначала освободит квартиру, – выставил встречное требование командир. – Чтобы жилищный фонд моей части не разбазаривать.
     Баев уже понимал, что проштрафившегося старшину в роте надо заменить, но из упрямства не соглашался на кандидатуру прапорщика Зубкова, чем наносил ущерб авторитету командира.
– Старшину я тебе сам подберу! – многозначительно пообещал он и прислал «на разведку» своего ставленника из другой части, краснорожего прапора с бегающим взглядом.
     Тот о чём-то пошушукался с Шердюком, командиру даже не представился и пока убрался к себе. Командир сразу почувствовал, что этот тип станет ему вредить по указке сверху. Вся эта возня со старшиной проходила во время напряжённой военной службы, обеспечения полётов по 5-6 лётных смен в неделю и связанных с этим многочисленных задач. Склока очень сильно досаждала Цуканову, и он ждал скорого наступления развязки.
     Хорошенько обдумать положение можно было, только отрешившись от иных разговоров и телефонных звонков. Командир зашёл в свой служебный кабинет. Шапку повесил на крючок вешалки, но шинель снимать не стал, потому что в гарнизоне топили очень экономно. Цуканову нравился его скромный кабинет. Шесть шагов в длину, три в ширину и высокий потолок. Вдоль правой стены размещены шкаф, три стула и большой серый сейф на подставке. На сейфе в цветочном горшке стоит колючий столетник. Его мясистыми листьями солдаты врачуют гнойники в здешнем влажном климате.
     Левая стена от потолка до пола оклеена огромной цветной ламинированной картой Европы до Урала и Средиземного моря. На ней хорошо видно, куда же нас занесло. Вдоль этой стены вплотную к окну приставлен однотумбовый стол с большим стеклом на столешнице. Под стеклом лежат разные справочные документы, необходимые ежедневно. Рядом со столом стоит прочный стул с дерматиновым сиденьем. В углу – тумбочка с телефонами и книжная полка со служебной литературой.
     Командиру требовалось побыть одному, чтобы собраться с мыслями. Беспокойные раздумья кружились в его голове. Сегодня ему стало известно о том, что Баев настраивает против него командующего авиацией армии полковника Якимова. Это очень серьёзная угроза. У Цуканова не имелось прямого общения с командующим – субординация не позволяла.
     О деле Шердюка командующий знал только со слов Баева, сам с командиром части пока не разговаривал. А уж обиженный Баев может подпортить репутацию командира. Он ведь даже ничего не сказал командующему ни о давних проступках старшины, ни о его пьянстве по вечерам в каптёрке, когда Цуканов находился на полётах на аэродроме. А это может означать, что в глазах командующего старшина имеет всего лишь один проступок, к тому же совершённый во внерабочее время. Хорошего же мнения он может быть о командире роты! Возможно, что наверху уже задумали снять его с должности? Обидно потерять статус из-за пьяного прапора.
     Командир сел на стул и выдвинул верхний ящик тумбы. Из правого ближнего угла на него смотрел маленький резиновый зелёный лягушонок. Подарок дочки. Она же его там и поместила, обозначив присутствие семьи в служебном кабинете отца. Цуканов невольно улыбнулся и задвинул ящик.
     Надо обязательно переговорить с командующим! Вот только как это правильно сделать? Ведь тот суров и нравом крут. Ему бы, конечно, генералом быть, но должность «вилочная»: генерал-майор тире полковник. Это означает, что генерал-майора на эту должность назначать можно, но полковнику здесь генеральского звания присваивать не положено. По занимаемой должности обращались к нему: «товарищ командующий», но всем очевидно, что такому статусу больше соответствует генеральское звание, чем полковничье. «Товарищем полковником» Якимова старались не называть, чтобы не принизить его личное достоинство. Если человек полковниками командует, значит он генерал по сути дела. Несоответствие реальности заслугам и потенциальным возможностям наверняка доставляло ему немало неприятных мыслей, вот он и сердился. Подойдёшь к нему не вовремя, да не с того боку – всё дело испортишь. Цуканов в душе величал его «Грозным», по аналогии с царём Иваном IV Грозным. К такому нужен подход. Вот если бы командующему о деле рассказал кто-либо из лиц, которым тот доверяет? Кто бы мог это сделать? Размышления прервал резкий телефонный звонок.
– Слушаю, – нехотя взял трубку Цуканов.
– Товарищ капитан, с «Океана» с вами сейчас будет разговаривать полковник Караев, – доложила телефонистка. – Прошу оставаться на связи.
     Командир мгновенно собрался с мыслями. Полковник Караев являлся начальником войск связи и рто воздушной армии. Он знал капитана Цуканова как неплохого командира. Начальник войск видел его редко: на периодических совещаниях и ежегодных сборах командиров частей связи и рто в Вюнсдорфе, однако вполне владел обстановкой, получая регулярные доклады об оценках за обеспечение полётов и сведения по воинской дисциплине. Офицеры его отдела связи, будучи в составе проверочных комиссий, тоже не раз положительно отзывались о командире роты.
Вскоре раздался повторный вызов.
– Полковник Караев на связи, – быстро доложила телефонистка.
По изменившемуся тону телефонного канала Цуканов догадался, что начальник войск уже может слышать его, поэтому немедля представился и поздоровался.
– Так что будем делать с Шердюком? – Послышался в трубке знакомый голос полковника Караева.
– Только увольнять, товарищ полковник! – Спокойно и уверенно доложил Цуканов.
– Понял тебя, – твёрдо произнёс начальник войск и положил трубку.

                1.5. ЗДОРОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ

     Этот звонок мог означать, что документы на увольнение Шердюка уже поступили в штаб воздушной армии и находятся на согласовании у начальника войск связи. А что решит командующий воздушной армии?
     Дней через десять ответ на этот вопрос Цуканов услышал от полковника Якимова. По требованию последнего телефонистка нашла командира роты на ближнем приводном радиомаркерном пункте (БПРМ), расположенном за пределами аэродрома.
– Товарищ капитан, с вами сейчас будет разговаривать полковник Якимов, – сообщила телефонистка, как и в случае с начальником войск. – Прошу оставаться на связи.
Едва Цуканов представился вышестоящему начальнику, как услышал его гневный рокот:
– Шердюка уволили! Ты документы в обход меня в Вюнсдорф отправил! Я тебе покажу, как субординацию нарушать! Ну, готовься! Быстро езжай в роту и жди, когда тебя Воронов позовёт! Он уже поехал к тебе разбираться! Я тебя на парткомиссию вызову! Получишь там по полной!
     Командир положил затихшую трубку на телефон и направился к своей служебной машине. На дворе апрельское солнышко довершало победу над злыми, студёными февралём и мартом, последние следы которых пятнами грязного снега ещё пытались спрятаться в тени. Мелькнула тревожная мысль, как перед памятниками нашим погибшим в войну офицерам и солдатам: «Неужели придётся, как весной 45-го в последних боях за Берлин…» Ведь победа уже близка! Цуканов поправил по центру козырёк фуражки и офицерское кашне в раскрытом отвороте шинели. Скоро, скоро весна возликует! Только надо придумать, как до неё продержаться. Шевели мозгами, командир!
     Ехать было недалеко и недолго, а это значит, что времени для обдумывания ситуации оставалось немного. Возможно, что полковник Воронов уже подъезжает к гарнизону. В критические моменты командир соображал быстро, к чему его приучила специфика обеспечения полётов. По долгу службы ему часто приходилось доказывать свою правоту, убеждать, оправдываться и уворачиваться от неприятностей. За несколько минут езды до своей роты он нашёл выход из скверного положения, в котором оказался.
     Первым делом Цуканов зашёл в делопроизводство. Людмила Гурышева находилась там одна и что-то печатала на пишущей машинке. «Поможет ли?» – мелькнула у него мысль надежды. Вроде бы особо не за что. Отношения между ними поддерживались ровные, служебные. Он никак её не выделял и не проявлял в отношении неё знаков мужского внимания. Впрочем, как и в отношении всех иных женщин. Сейчас его служба во многом зависела от этой миниатюрной женщины с печальными глазами. Ну, так уж и печальными? А много ли поводов для радости она от него получила? Не вредничал, не придирался, поощрял к 8 марта, но никогда с ней даже словом за жизнь не обмолвился. Он её даже немного стеснялся и жалел, как и всех других незамужних женщин. Старался обойти стороной, чтобы не задеть случайно взглядом, словом или жестом. Верно ли такое обхождение?
     Как-то утром случилось, что дверь делопроизводства оказалась запертой, а Людмилы на службе всё ещё не было. Выяснилось, что её ночью доставили в госпиталь. Вместе со связкой ключей от её кабинета. Поехал Цуканов на уазике к ней в соседний гарнизон. Пока объяснял, что ему надо в регистратуре и далее по пути к женскому отделению, десятки любопытных взглядов и ухмылок собрал. Только он один считал, что приехал к сотруднице за ключами, а для всех госпитальных «это хахаль прикатил подругу навестить». За то время, что он ожидал появления Людмилы на лестничной площадке перед входом в женское отделение, ушлые бабы несколько раз из дверей выглядывали, чтобы на него поглазеть. Потом вышла Люда в госпитальном халате, с нездоровой бледностью на лице, но тоже с улыбкой, соответствующей ситуации. Поговорили немного о том, о сём. Отдала она ему ключи и даже «спасибо» сказала. А за что? Потом только до Цуканова дошло, что она в палате своим «женским братьям» могла его приезд подать так, как ей угодно. Ну и на здоровье. Хоть чем-то ей пригодился.
– Люда, – подошёл Цуканов к барьеру-перегородке делопроизводства, – приказ на увольнение Шердюка состоялся.
     Людмила отвлеклась от текста и вопросительно посмотрела на него.
– Сейчас Якимов на меня очень сердит, – продолжил Цуканов. – Воронова отправил к нам для выяснения, как документы оказались на «Океане», минуя «Тюльпан». Меня всё равно «Океан» поддержит, но хочется обойтись без лишней нервотрёпки. Пора в роте мирную жизнь налаживать. Если ты скажешь Воронову, что отправила документы на «Океан», как у нас было принято до недавних пор, пока мы подчинялись ВВС, то они на том и успокоятся. Лично к тебе никаких претензий сверху не будет, потому что они хотят выместить на мне. Давай скажем, что я поручил тебе отправить пакет на «Океан», не упомянув о «Тюльпане», а ты отправила его напрямую на «Океан» по привычке. Хорошо?
– Хорошо, – ни секунды не замедлила с ответом Люда. Она понимала резонность рассуждений Цуканова.
– Ты в этом году заменяешься в Союз, так я для тебя сам лично контейнер получу и привезу, – пообещал на радостях Цуканов. – И вообще помогу, чем смогу!
     Минут через двадцать Людмилу вызвали в штаб полка за разъяснениями к полковнику Воронову. Цуканов находился на своём рабочем месте, в готовности оправдаться за себя и за неё. Только бы самому при разговоре с Вороновым не сорваться. К счастью, встретиться с ним ему не пришлось. Люда вскоре вернулась и рассказала, что её объяснения приняты к сведению и претензий к нам нет.
– Спасибо тебе, Людочка! – С чувством ликования поблагодарил её Цуканов. – Отслужу твою помощь!
     Конечно, командир понимал, что полковник Якимов, считавший себя задетым, обязательно отыграется на нём, если не за самовольную отправку документов, так по какому-либо другому поводу. Право выбора места, времени и способа получения сатисфакции оставалось за вышестоящим начальником. Как шутят физики: «Была бы пара сил, а момент найдётся!»
     По понедельникам командир полка полковник Сартаков обычно ставил задачу на неделю командирам подразделений и служб, а также командирам обеспечивающих частей. В такой день в его достаточно просторном кабинете собиралось десятка два офицеров, рассаживавшихся на стульях у длинного центрального стола и вдоль стен.
     Совещание уже подходило к концу, когда в кабинет вошёл командующий авиацией армии полковник Якимов, только что приехавший с «Тюльпана». Все присутствующие стали подниматься со своих мест, но он разрешающе махнул рукой и заговорил с командиром полка о текущих делах. Увидев Цуканова, полковник Якимов помрачнел и повернулся в его сторону. Командующий считал себя обязанным проучить ротного в присутствии офицеров управления полка.
– Цуканов! – Сердито крикнул он. – Ты там про Шердюка написал, что у него нездоровые семейные отношения? Так вот знай, что отношения у него в семье здоровые!
     Командир лишь молча пожал плечами, не желая перечить начальству. Он заранее решил ничего не говорить и уж тем более не возражать, чтобы не спровоцировать командующего на крутые меры. Однако Якимов хотел обязательно наказать Цуканова.
– А за нарушение субординации предупреждаю тебя о неполном служебном соответствии! – Грозно припечатал он ротного, сверкая ненавидящим взглядом.
Для офицера это очень серьёзное взыскание, за которым может последовать отстранение от должности и снятие с неё.
– Есть! – Ответил Цуканов и невольно усмехнулся своим догадкам, ведь он ожидал упрёков и взыскания.
– Так ты ухмыляешься! Тогда я объявляю тебе второе предупреждение о неполном служебном соответствии! – Ещё больше вскипел командующий. – А если ты продолжишь усмехаться, то я сейчас же отправлю тебя на гауптвахту на «Тюльпан»!
– Прошу извинить, – изобразил на лице испуг Цуканов. Он умел лицедействовать, не зря же его в училище артистом прозвали. Сейчас он намеренно подыграл авторитету командующего, чтобы закончить дело на том плохом, что уже достигнуто, дабы не стало ещё хуже.
– Иди туда, откуда на тебя смотрят! Верхогляд! – Довершил на сегодня разнос командующий, намекая на поддержку Цуканова вышестоящим штабом.
     Однако даже на этом «страсти по старшине» не закончились. Вскоре последовала весенняя проверка, которая подводила итоги подготовки войск за зимний период обучения. Командиры специально подготовили рабочие карты и представили их командующему. Тот сделал замечания по их оформлению и назначил время повторного контроля. Строго предупредил, чтобы карты сделали на новых листах. Решил их потренировать в быстроте исполнения картографических документов. Дело, безусловно, полезное.
     Для командира полка и аэродромного комбата устранение таких замечаний не составляет никаких проблем. Для них начальники штабов со своими заместителями и помощниками карты в срок подготовят. А у командира отдельной роты не только начальника штаба, но даже заместителя нет. Несколько лет назад сократили такую должность и остался командир без первого своего помощника. Даже карту в такое напряжённое время, как проверка, поручить некому. Вот замполит есть, да что с него толку в этом деле? Замполит и работа с командирской картой понятия несовместимые. Командиры взводов получили в училищах опыт работы с топокартами, но они сейчас свой личный состав и технику к обеспечению полётов готовят, отвлекать их никак нельзя. Специально обученного этому ремеслу солдата в роте тоже не имелось, потому что клеить новую карту и наносить на неё обстановку приходится очень редко, поэтому не стоит солдата офицерским премудростям обучать. Значит, командир части, бросай все другие дела и сам себе карту делай.
     Отправился Цуканов получать новые листы – выяснилось, что в полку склад топографических карт закрыт на несколько часов, потому что сотрудница какую-то срочную задачу выполняет. Теперь уж точно не успеть вовремя. Подправил командир на прежней карте обстановку, как командующий озадачил и пошёл ему докладывать.
     Поначалу получалось неплохо. Посмотрел командующий – обстановка новая нанесена, вроде бы всё нормально. А потом вдруг заметил, что карта-то прежняя и как вспыхнет:
–  Карта старая? – Громыхнул на взводе.
– Так точно, – не стал попусту отпираться Цуканов, потому что фактура была налицо. Про топосклад тоже ничего докладывать не захотел. Ему опротивели как придирки сверху, так и свои оправдания. – «Пусть делают, что хотят. Я прав, да и только».
     Обеими пятернями командующий вожделенно скомкал карту и со сладострастием разорвал её по середине, словно поручик Ржевский колготки.
– Чтобы завтра к 9-00 карта была готова!
     «Нашёл кого дрессировать! У самих штабы от погон ломятся, а я один у себя кручусь, даже поесть некогда!» – Негодовал про себя Цуканов.
     Со скомканной картой в охапку зашёл он к командиру полка, доложил о полученном «замечании» и причинах, приведших к тому.
– Вы что мне тут? Жаловаться, что ли будете? – Сорвался на него полковник. – Да я сам допоздна работаю, даже дочку четвёртый день не вижу!
– Я ведь только доложить, – извинился Цуканов и пошёл к себе.
     По пути заглянул на топосклад – оказался открыт. Каприз-задачу в срок он выполнил.
                1.6. СЛУЧАЙНОСТЬ?

     Телефонный вызов от коммутатора не может быть мелодичным. В нём даже намёка на деликатность не содержится. Как рявкнет – днём и то вздрагиваешь, а уж ночью тем более подпрыгиваешь с постели.
     Поэтому Цуканов ставил свой полевой телефонный аппарат подальше от головы, чтобы по ушам и мозгам меньше било. Просыпался, пока шёл к нему вдоль стены. Ночью же по пустякам не звонят, значит надо подключить сознание для предстоящего разговора.
– Товарищ капитан! Вас срочно по тревоге вызывает полковник Якимов, – раздался в трубке обеспокоенный голос телефонистки. – Он находится в кабинете командира полка.
– А что случилось, Лидия Ивановна? – своих телефонисток командир называл в соответствии с их возрастом: по имени и отчеству или только по имени.
– В «новой» роте что-то произошло, – зная методу командира, умница телефонистка сначала сказала о новой роте, то есть не в нашей, а в соседней роте что-то случилось.
     Гораздо легче воспринимать переполох, когда он тебя не касается напрямую.
– Нашу роту подняли по тревоге?
– Нет, только вас приказано вызвать к командиру.
– Хорошо, я иду, – положил Цуканов трубку на место и стал одеваться.
– Сань, что там? – Забеспокоилась разбуженная жена. – Чайник поставить?
– Нет, Любаша, не надо, спи, – успокоил он её. – У Карчева что-то стряслось, но меня тоже вызывают к командиру полка.
     Короткая майская ночь готовилась уступить место утру. Понедельник начинался беспокойно. Поёживаясь от предрассветной прохлады и жалея, что не надел китель поверх рубашки, Цуканов скорым шагом подошёл к штабу полка. На ходу обратил внимание, что окна освещены только в кабинете командира, значит, действительно тревога не общая, а лишь для отдельных должностных лиц.
     Он поднялся на второй этаж, зашёл в кабинет и доложил командующему о своём прибытии. Это простое и привычное от многократного применения действие имело в данном случае решающее значение.
– А ну, подойди сюда поближе, – оказывается, командующий таким образом желал оценить твёрдость походки и координацию движений.
     Никогда ранее командующий не смотрел на Цуканова столь внимательно. Якимов выслушал короткий доклад, потом сам подошёл к Цуканову почти вплотную и обнюхал его, потянув воздух ноздрями.
– Этот трезвый, – негромко озвучил командующий результат экспресс-обследования, и на его суровом лице отразился едва заметный проблеск одобрения.
– Ты вчера, в воскресенье, за пределы гарнизона выезжал куда-нибудь? – Навёл он на Цуканова серый угрюмый взгляд из-под козырька фуражки.
– Никак нет, не выезжал, – Цуканов начинал догадываться, что происшествие в «новой» роте как-то связано с употреблением спиртных напитков за пределами военного городка.
– Ладно, иди к себе в роту и проверяй людей, – махнул рукой командующий.
     У входа в казарму Цуканова уже ждал дежурный по части старший лейтенант Телятников. Он рассказал о причине тревоги. Оказывается, вчера случайно утонул прапорщик из соседней роты связи. Произошло это при купании в пруду, находящемся в нескольких километрах за пределами гарнизона. Командир роты капитан Карчев собрал компанию своих друзей и знакомых, да и махнул на служебном уазике купаться, пока солнце припекает.
     Всё бы хорошо прошло, если бы человек не утонул. Сообщили в немецкую полицию, вызвали водолазов, чтобы достать утопленника. Самим не найти – пруд глубокий, на дне песчаного карьера. В общем, дело получило широкую огласку.
Цуканов понимал, что всех участников того выезда ждёт строгое наказание за самовольное оставление гарнизона. Среди нарушителей оказались и два офицера из его роты. Случайно соблазнились возможностью прокатиться на купание. В дальнейшем «загорать» им пришлось в одном из самых холодных военных округов Советского Союза. Вот так глупо лишилась рота неплохих офицеров, а сами они потеряли службу в Германии. Чтобы не портить ребятам дальнейшую военную судьбу, Цуканов не указал в их личных делах настоящую причину перевода, а сослался на организационно-штатные мероприятия.
     Капитана Карчева, организовавшего самовольный выезд, уволили из армии вместе с двумя другими его друзьями-офицерами, оказавшимися на карьере, как и он сам, целенаправленно.
     Такой вот трагедией завершилась цепочка случайных совпадений, преследовавших «новую» роту со дня её формирования. «Новой» она называлась по отношению к уже имевшейся на аэродроме роте связи, которая в свою очередь стала именоваться «старой».
     Произошло это знаменательное событие два года тому назад. Учитывая опыт войны в Афганистане, части армейской авиации стали укрупняться, для чего отдельные вертолётные эскадрильи объединялись в отдельные вертолётные полки. При совместном базировании на одном аэродроме вновь формируемый полк становился «новым», а прежний получался «старым».
     На должность командира «новой» роты подполковник Баев должен был подобрать соответствующую кандидатуру. На вышестоящую должность выбирают в первую очередь из своих офицеров. Целых три командира отдельных взводов связи и рто достались Баеву от объединяемых эскадрилий. Вроде бы есть из кого выбрать. Однако одному из них предстояла замена в Союз в следующем году, второй претендент до роты пока «не созрел», и остался только третий кандидат в качестве единственного – старший лейтенант Карчев Юрий. По всем статьям подходил, едва успевали пальцы загибать, перечисляя его достоинства: на взводе послужил изрядно, образование высшее, вполне самостоятелен, женат, двоих детей имеет, что предполагает серьёзный подход к жизни и службе, к тому же до плановой замены в Союз ему ещё далеко. Можно в «старой» роте кандидатов посмотреть, но там один командир взвода в этом году заменяется, другой в большом возрасте, неперспективен, а третий до того «хитровыкручен», что не столько служит, сколько создаёт проблемы вышестоящему начальству. Этот последний относился к ненадёжной, по мнению Баева, категории офицеров, которые накопленный опыт применяют прежде всего для того, чтобы как можно меньше лично напрягаться на службе и как можно больше жить в своё удовольствие.
     На первый взгляд вроде бы правильно? Однако такой человек не станет соратником и единомышленником своему начальнику, а будет заботиться только о своём личном благополучии. Вот поэтому-то подполковник Баев и не поставил такого кандидата на роту. Ты мне отвечаешь: «Не положено» и белоручкиным пальчиком в параграф наставления тычешь, а я тебе скажу то же самое, когда ситуация будет зависеть только от моего решения. «Как аукнется, так и откликнется», – Баев часто применял народную мудрость в служебных отношениях.
     Начальник связи сделал выбор в пользу Карчева, который ему не возражал, а отвечал: «Есть!» и поступал как получится. На его недостаточно серьёзное отношение к службе Баев тогда не обратил должного внимания, а ведь Юра всегда был таким, начиная с курсантских лет. Службой он особенно не заморачивался. Больше думал о своём досуге, чем о дисциплине в части.
     Как только солдат нового призыва привезут в роту, так в ближайшую же ночь один-два из них бегут из казармы. Весь гарнизон в составе двух вертолётных полков и частей обеспечения прочёсывает свою территорию и окрестности. Когда у солдата всё в порядке, то он не побежит. А вот если старослужащие бьют молодых солдат и издеваются над ними, тогда жди побега или чего похуже.
     Проблема усугублялась тем обстоятельством, что для доукомплектования прислали в «новую» роту некоторое количество солдат из других частей. Хорошего бойца ни один командир не отдаст, а разгильдяя – всегда пожалуйста. Вот и слили в роту «сливки». С прапорщиками тоже не обходилось без проблем. Подполковник Баев и другие офицеры отделения связи частенько приезжали к Карчеву для разбирательств по различным поводам.
– Там рота ров-на-я! – Делился впечатлениями майор Назаренков. – В лучшую сторону выделить некого! Все друг друга стоят.
     Время не лечило «новую» роту. В ней по-прежнему то и дело что-то случалось. В разговорах с начальством Цуканов никогда не подставлял Карчева. Напротив, он пытался смягчить ситуацию, выражая надежду на нормализацию положения в «новой» роте.
– Да вот что-то уже второй год не становится она нормальной! – Сожалел подполковник Баев.
     Как-то заместитель начальника войск связи воздушной армии полковник Груздев приехал для проверки обеих рот. Его сопровождал один из офицеров отдела связи подполковник Осинин. Разместились они в роте Цуканова. Сначала проверяющие посетили «новую» роту. Вернулись часа через два сильно раздосадованные:
– Я больше в эту клоаку не пойду! – Полковник Груздев взмахнул обеими руками, словно отбросил от себя нечто грязное и дурно пахнущее.
– Слушай, Цуканов, у тебя ведь порядок в роте, но почему же там-то его нет? – Полковник присел на стул Цуканова. – Принеси дело с документами, которые к тебе приходят от нас.
     Цуканов распорядился, и вскоре Людмила Гурышева принесла требуемый том. Взяв его в руки, полковник Груздев в первую очередь посмотрел на обрез листов с торца и, не открывая дела, радостно воскликнул, обращаясь к своему помощнику:
– Вот же видно, что здесь всё есть! И директивы, и организационные указания, и подведение итогов! Мы же их специально печатаем на разноцветной бумаге, чтобы быстрее потом находить в томах! А в том бардаке ничего не найдёшь!
     Груздев начал листать документы, разговаривая со своим офицером о Цуканове:
– Смотри! Вот резолюция командира части, вот доведение документа до подчинённых, вот запись о выполнении! Всё есть: роспись, фамилия, дата! А в том гадючнике ничего путного не найти! Карчев на документах даже не расписывается! Наверняка он их не читает! Значит, они и не выполняются!
     Все начальники о Юре Карчеве сокрушались, зато сам он не унывал! По опыту своей службы Юра знал, что девяносто процентов дел решаются сами собой, а на оставшиеся десять процентов не стоит обращать серьёзного внимания. Он и не обращал, проводя на охоте, рыбалке и в немецких ресторанчиках-гаштетах больше внеслужебного времени, чем в роте. Уазик под зад – и помчался вместе с замполитом по окрестным лесам и водоёмам.
– Карчев! – вдруг однажды остановил его машину полковник Якимов. – Ты так вскоре ходить разучишься! Всё на машине, да на машине катаешься.
     Ездить на машине Юра любил ещё и потому, что расположившись на сиденье уазика, он казался выше, чем когда стоял на земле.
     О его вольностях с личным распорядком дня командующему ещё ничего не было известно. Зато жёны Карчева и замполита уже запрещали им приносить домой рыбу и мясо. Поначалу они верили мужьям на слово, что те допоздна задерживаются на службе, но потом разобрались, что к чему и потребовали находиться дома, в семье, а не искать приключений на стороне.
     Несмотря на очевидное разгильдяйство, в «новом» полку у Юры Карчева была довольно лестная репутация среди некоторых офицеров, близких к нему по духу.
– Расти дальше, Юра! Жми! – Взахлёб нахваливал его какой-то затёртый старлей-технарь из полка. – У тебя всё для этого есть!
     Хвалебная фраза, явно снятая с чужого языка, намекала и на глубокий внутренний мир самого хвалильщика. Можно подумать, что ему ведомы качества, стоящие за ёмким понятием «всё есть». От сладкой лести Юра довольно жмурился и улыбался в усы, словно кот, которого почесали там, где надо.
     О командирах-начальниках люди судят не только по тому, как они служат, но и потому, как они злоупотребляют служебным положением. Поживился и не попался – молодец! Жми дальше!
     Времени, свободного от выполнения служебных задач, у Карчева имелось много. Своих аэродромных объектов за ним не числилось, потому что за них отвечала «старая» рота, которая тащила на себе основную тяжесть обеспечения полётов обоих полков, как коренной ломовой конь-тяжеловоз в упряжке. Под ответственность «новой» роты в качестве пристяжной лошадки были переданы автопарк обеих рот и узел связи. Служба на этих объектах неслась совместными силами. А ещё «новой» роте достался ДПРМ (дальний приводной радиомаркерный пункт), расположенный в четырёх километрах от аэродрома. Очень удобный объект. Для обеспечения его работы, либо под таким предлогом, можно выезжать из городка в любое время суток. С утра на всевозможных совещаниях поприсутствовал, рассовал задачи по подчинённым и – свободен! Когда бы ни позвонили с «Тюльпана» или «Океана»:
– Где командир?
– На объектах!
     «Работает командир! Молодец! Не кабинетный начальник! Лично объекты контролирует!» – Довольно отмечали офицеры в вышестоящих штабах, не владея реальной обстановкой.
     Тем временем Юра Карчев жил в своё удовольствие и другим жить не мешал. Вот рота и катилась без должной командирской требовательности к себе и подчинённым. Как говорится: «Каков поп, таков и приход».
     На аэродромных объектах совместного применения спорные ситуации между Цукановым и Карчевым возникали не раз. Арбитром в таких случаях всегда выступал подполковник Баев. Поначалу он чаще поддерживал «старую» роту: «Цуканов хоть и поворчит, но дело сделает, а Карчев скажет: «Есть!» и ни фига!» Однако с осени, предшествующей описанным событиям, позиция начальника связи переменилась. Всё чаще в спорных случаях он стал сваливать задачи «новой» роты на «старую». Цуканов ему возражал сдержанно, но в своём кругу открыто возмущался:
– Почему я должен выделять на учения радиостанцию с экипажем вместо «новой» роты? С чего это Баев стал принимать несправедливые решения?
– Да потому, что Карчев начал его подкармливать, – намекнули Цуканову осведомлённые сослуживцы.
     В ГСВГ в давние времена зарплата советского офицера значительно превышала заработок немца. Нашим холостякам это добавляло привлекательности во мнении немецких женщин настолько, что даже международные браки случались. Тогда руководство ГДР сотворило такой фокус: подняли в два раза и зарплату своим гражданам, и цены на товары. Покупательная способность немцев осталась прежней, зато советские офицеры в ГСВГ стали в два раза менее состоятельными. На жизнь здесь всё равно хватало, но уж очень хотелось нашим людям купить мебель, одежду и прочие хорошие вещи, которых в Союзе хронически не доставало в эпоху всеобщего дефицита.
     Как добыть дополнительные деньги? Прежде всего, надо устроить на работу жену. Однако в гарнизонах рабочих мест для жён офицеров и прапорщиков имелось очень мало, а зарабатывать нужно всем. Первыми проложили тропу за подпольным заработком ушлые жёны прапорщиков. О том, что позорное это занятие, когда советский человек работает на немцев, у них и мыслей не было. Тайком от военных властей они стали устраиваться на сезонную полевую работу у окрестных фермеров.  По весне немцам обязательно надо с полей собрать камни, которые здесь от сотворения мира ежегодно во множестве сами выходят из земли. Крупные, с кулак и более, и мелкие, как щебень. За небольшую подённую плату их стаскивают с полей и насыпают кучами вдоль дорог. В мае можно подзаработать на сборе клубники. А в дальнейшем уже сами немцы стали подсказывать добровольным «остарбайтерам», где можно неофициально устроиться на работу на небольших немецких предприятиях.
     Занятие это малодоходное и опасное. В случае огласки нарушительница гарнизонного режима подлежала немедленной высылке в Союз вместе с семьёй, в том числе и с мужем. Гораздо надёжнее было просто служить в какой-либо воинской части, получая хоть и небольшую, но стабильную зарплату. Для этого требовалось заинтересовать командира части в своей кандидатуре. Именно таким образом и завелась в «новой» роте одна пронырливая тётка. Поначалу она попыталась устроиться на работу в «старую» роту, но Цуканов отказал, потому что знал её как особу нахрапистую и вульгарную. Он очень удивился, когда начальник связи позвонил ему с просьбой принять именно её на работу телефонисткой. Цуканов и начальнику отказал наотрез:
– Эта скандальная тётка мне там весь «заповедник» перепортит! У меня на коммутаторе работают женщины культурные, образованные и воспитанные, которые умеют с абонентами говорить грамотно и вежливо. Базарные бабы мне в части не нужны!
     Затем к Цуканову явился муж той кандидатки, старший прапорщик Гроц, служивший в одной из частей гарнизона.
– Почему вы не хотите взять мою жену на работу? – Ворчливо вопросил он за неё.
– Потому что не хочу, – насмешливо наблюдал за ним Цуканов. Он догадался, что эта семейка нашла подход к начальству, но твёрдо решил стоять на своём. Цуканов не признавал продажности начальства и не допускал личной зависимости от подчинённых, несовместимой с понятием офицерской чести.
     А вот в «новой» роте эта бабёха оказалась в самый раз. Через её связи на немецкой стороне Карчеву стал доступен канал извлечения прибыли из его служебного положения. Именно поэтому в вышестоящем отделении связи Юру Карчева полюбили, как родного.
– Товарищ капитан, вы смотрите, что происходит! – Как-то сообщили Цуканову его ближайшие сослуживцы. – Карчева с днём рождения отдельными телеграммами поздравили Баев и каждый из его офицеров. А в ваш адрес никогда подобных телеграмм не поступало. Может быть, мы с вами неправильно служим?
– Нет, ребята, – убеждённо ответил Цуканов. – Мы будем служить так, как положено. Командир не имеет морального права командовать солдатами, если он отдаёт их на работу немцам. Мне Баев недавно уже ставил Карчева в пример по этому поводу, но я отказался. Так что не знаю, повезло вам со мной или нет, но я сам не продаюсь и вас не продам.
– Да мы не против, товарищ капитан! Мы же понимаем, что «сколько верёвочке не виться, а конец всё равно будет!» – Горячо поддержали его сослуживцы. – А пока просто обидно: работаем мы, а хвалят халтурщиков.
     Вскоре время показало, что избаловался Юра при попустительстве ближайшего связного начальства. Вот ведь как странно получилось: напрямую ничего Юра не сделал для трагической развязки, но обстоятельства незаметно сложились таким образом, что его крах, как офицера, оказался неизбежен.
     Уволив и отправив в Союз нарушителей, начальство принялось «закручивать гайки» всем остальным. Желая плотнее контролировать командиров вверенных частей, полковник Якимов указал им перед убытием в отпуск лично прибывать к нему для подписи отпускного билета. Первым по графику в отпуск уходил капитан Цуканов. Как велено, поехал он в штаб армии на аудиенцию. Ничего хорошего для себя Цуканов от командующего не ожидал. Как бы от него ещё взыскание не получить, да вместо отпуска на армейской гауптвахте не оказаться, ведь она там поблизости. Осторожно постучал в дверь начальственного кабинета:
– Разрешите, товарищ командующий? – Обратился он к полковнику Якимову, читавшему за столом развёрнутую газету «Правда». Тот молча кивнул ему головой.
– Разрешите убыть в отпуск?
– Кого за себя оставляешь? – Не отрываясь от газеты, поинтересовался командующий.
– Своего замполита старшего лейтенанта Пушенко.
– Что же ты мне в феврале сам напрямую не доложил о Шердюке? – Неожиданно добродушным хрипловатым тоном произнёс полковник и по-доброму взглянул на него. – Конечно, я бы тебя поддержал, а не Баева. Ты же командир части, тебе виднее, кого ставить старшиной.
– Субординация, товарищ командующий, – пожал плечами Цуканов.
– Служи так и дальше, – подписал командующий отпускной билет. – А тех взысканий я тебе в служебную карточку не записывал.

               Часть II. ЗА ТЕХ, КТО КОМАНДОВАЛ РОТАМИ

                2.1. ОТДЕЛЬНАЯ РОТА

     Отдельная – означает, что рота не входит в состав батальона. В таком случае это уже не обычная рота, не просто воинское подразделение, а войсковая часть со свойственной ей самостоятельностью (см. главу 1.3). Ответственность командира отдельной роты гораздо выше, чем обычной. Например, если чрезвычайное происшествие с гибелью людей или уничтожением боевой техники произойдёт в обычной роте, то спросят и с комбата, и с командира полка, в состав которых входит эта рота. А командиру отдельной роты не с кем делить ответственность, кроме своих подчинённых офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат, за организацию службы которых он же сам лично отвечает. Его высокий статус – командир войсковой части – говорит за себя. С него в первую очередь и спрос.
     Офицеры с командным вусом (военно-учётной специальностью) не боятся самостоятельности. Их этому в военных училищах обучали. Ещё большее впечатление, чем наставления преподавателей и личный пример училищных командиров, произвело на Цуканова искреннее напутствие ветерана большой войны бывшего солдата Ильи Никифорова, соседа по улице.
– Сашка! – Поднял тот за его выпуск из военного училища стопку водки за праздничным столом. – Примешь взвод – командуй! Стал офицером – командуй! Ко-ман-до-вать надо!
     Дед Илья, в бытность свою солдатом, в начале войны оказался в немецком плену именно из-за самоустранения командиров от принятия решения. Последние попросту бросили солдат на произвол судьбы. На всю жизнь запомнил Александр это напутствие, настолько прочувствованно оно прозвучало.
     Когда Цуканову в апреле 1987 года предложили принять должность командира отдельной роты, он с радостью согласился. Чем меньше над тобой ближайших начальников, тем меньше людей, способных свалить на тебя свою вину. В батальоне над командиром роты стоят и комбат, и его заместитель, и начальник штаба, и зампотех, и замполит! Каждый со своей наукой к ротному лезет и требования предъявляет, с каждым надо правильную линию отношений выдерживать – сплошная суета. А на отдельной роте – простор! Сам себе командир!
     Казалось бы, небольшая войсковая часть – отдельная рота, но это с какой стороны посмотреть. Для подполковника явно маловата – ему батальон подавай, а для старшего лейтенанта или капитана – в самый раз. По совести, должность эта с учётом нагрузки и ответственности должна быть майорской, но тогда на неё старлея-взводного не поставят.
     Назначение Цуканов воспринял, как подарок судьбы. Дело в том, что в Группах советских войск за границей продвижение офицера на вышестоящую должность было очень большой редкостью.
     Невозможно командиру взвода стать командиром роты, потому что на эту должность из Союза по замене другой командир роты приедет. Поэтому взводный, даже самый добросовестный, так и служил на своей должности пять лет до замены в Союз, опять же на равноценную.
     Вообще в войсках связи и рто Военно-воздушных сил с продвижением по службе было очень сложно. Немало офицеров служили командирами взводов лет по восемь-десять и даже более. Цуканов к тому времени уже 6 лет прослужил командиром взвода радиосвязи, а впереди маячили ещё 4 года службы в Германии и неизвестно, сколько лет такой же службы после замены в Союз. Получилось бы минимум 11 лет командиром взвода – «старший лейтенант Советского Союза» в 32 года! В пехоте в таком возрасте уже подполковники батальонами командуют.
     Поэтому Цуканов за свою новую должность ухватился всеми костями. Такой счастливый шанс судьба предоставила – тут уж без дураков! Бери, служи и радуйся, пока на эту должность другого не позвали.
     На новом месте Цуканова уже поджидала местная оппозиция в лице некоторых офицеров обеих рот, которым эта должность даже не предлагалась. Они сочли себя незаслуженно обойдёнными и принялись ворчать в курилках. Ну, это уж проблема их личного недостаточно высокого авторитета во мнении вышестоящего начальства.
     Принимая дела, Цуканов поинтересовался у сдающего роту капитана Чернокурова, высокого сухопарого офицера тремя годами старше себя:
– Почему не поставили командиром роты старшего лейтенанта Бельчука? Вроде бы, вполне подготовленный офицер?
– Узнаешь, – улыбнулся в усы Чернокуров, не желая тратить время на обсуждение подчинённых. – Роте я тебя представил, теперь поехали на аэродром, покажу твои объекты, пока у меня есть немного времени.
     Чернокуров уже фактически исполнял майорскую должность начальника связи «нового» полка, поэтому старался поскорее сдать роту. Они побывали на КДП (командно-диспетчерском пункте), потом пешком прошли в светотехническое отделение, откуда включались огни ВПП (взлётно-посадочной полосы). Было видно, что Чернокуров техники не боялся. Он сам напоследок завёл агрегат электропитания, убедился в его исправности и выключил двигатель, довольно хлопнув ладонью по блоку.
– Словно с конём прощаешься, – заметил ему Цуканов. – Сам-то казак?
– Кубанский, – подтвердил Чернокуров.
– А я донской, – хотел продолжить разговор Цуканов, но Чернокуров отнёсся к нему без интереса.
     Цуканов досадовал на молчаливость «старого» ротного. Ему крайне необходим был опыт здешней службы, и он не оставлял без внимания ни одной фразы сдающего роту. При приёме-сдаче командует тот, кто принимает дела. В первый день, при возникновении служебных вопросов у подчинённых, Чернокуров говорил новому ротному: «Принимай решение!» и Цуканов отдавал соответствующее распоряжение. С каждым днём командирская власть и ответственность всё больше переходили к Цуканову. Наконец Чернокуров исполнил свою последнюю служебную обязанность, представив нового командира на всех остальных объектах, и подписал приёмо-сдаточный акт. Уходя, он отметил ответственный подход нового командира к делу и дал ему очень ценный совет:
– Если станешь во все дела вникать и за всё сам браться, то упустишь главное – полёты и дисциплину!
– Спасибо, Виктор Петрович! – оценил доброе напутствие Цуканов.
– Удачи! – попрощался Чернокуров.
     Вообще Чернокуров шёл по службе довольно успешно. Теперь наиболее ответственный и беспокойный период его офицерского пути остался позади. Начальник связи вертолётного полка не отвечает ни за солдат, ни за наземную технику связи. Живи себе без лишней нервотрёпки да радуйся на лётно-подъёмной должности со стажем «секунда за две» (за 1 год службы засчитывалось 2 года выслуги лет). Он и дальше мог бы расти в должностях и званиях, но в уже упомянутый ранее злополучный день поехал с Карчевым на пруд купаться. Уволили Виктора Чернокурова. Это произойдёт через долгих два года, а пока Цуканов по-доброму завидовал старшему товарищу и старался поскорее освоиться со своими новыми обязанностями.
     В новом качестве для него многое было впервые: первая постановка задачи на полёты в классе предполётной подготовки, первая смена обеспечения полётов, первый разбор полётов, первая оценка за обеспечение лётной смены. А вот уже подошло и время второй лётной смены. Первая смена – дневная, она длится с раннего утра и до обеда, а вторая – ночная, с начала вечера и до полуночи.
     Полёты начинаются с воздушной разведки погоды. Для принятия решения командиры и начальники собираются в комнате метеослужбы. Удобно немцы здание штаба построили: внешняя стена метеослужбы сделана полукругом в сторону аэродрома и имеет несколько окон с обзором по разным направлениям. Здесь оборудовано рабочее место дежурного синоптика.
     Сюда ему синоптические карты присылают по факсимильной связи. Тут же он, как главнокомандующий, фронты атмосферные по карте водит, согласно ветрам, и погоду на лётную смену прогнозирует. Именно погода, метеорологические условия, являются определяющим фактором, влияющим на полёты. С её оценки начинается формирование решения командира на полёты. Может быть их вообще сегодня нужно отменять, если ураган приближается?
     На «метео» офицеры обычно стояли спиной к окнам, прислонившись к подоконникам. Цуканов случайно оказался рядом с командиром эскадрильи, худощавым подполковником. Вопреки прошедшей зиме, лицо его и в апреле имело оттенок глубоко въевшегося загара.
     Начальник метеослужбы майор Микрюков, рано поседевший от капризов изменчивой погоды, доложил прогноз.
– Камни с неба не посыплются? – с хитрецой взглянул на него командир полка полковник Сергачёв, серьёзный мужчина солидной комплекции.
– Камнепада не будет, – подтвердил Микрюков, указывая на карте карандашом в сторону аэродрома и полигона, – но опасность представляет собой рваная облачность с возможными большими провисаниями нижнего края по всему району полётов. Местами небольшие и непродолжительные дожди.
     Дальше всё пошло согласно плану: воздушная разведка погоды, предполётные указания, начало полётов. Цуканов приехал на КДП, с которого осуществлялось руководство полётами. Убедился, что средства связи работают исправно, личный состав находится на своих рабочих местах, группа руководства претензий к связи не имеет. Проехал по другим объектам, поговорил с людьми, посмотрел, как его техника работает. Времени до конца смены оставалось ещё очень много. Вернулся в роту, чтобы проконтролировать убытие солдат на ужин. Старшина доложил о готовности и повёл солдат в столовую. Цуканов зашёл в свой кабинет и занялся составлением плана ближайших и дальнейших мероприятий. Дел впереди предстояло совершить очень много: необходимо правильно расставить людей по должностям, чтобы прекратить нарушения штатной дисциплины, организовать ремонт связной и автомобильной техники, получить новую технику и так далее, и тому подобное. Мероприятия эти уже записывались им не на листе, а на развороте рабочей тетради. От размышлений его отвлёк стук в дверь:
– Разрешите? – Негромко произнёс тихо входящий замполит роты капитан Шахтин, довольно высокий, широкогрудый крепыш.
     Командир кивнул ему. Замполит что-то доложил про завтрашние политзанятия и вдруг осторожно выдал интересную мысль:
– А Чернокуров во время полётов не шланговал!
Этой фразой замполит позволил себе немного лишнего, считая себя старше по возрасту. В любом случае, в душе командир остался благодарен ему за прямоту, ведь точно также могли подумать о нём и другие подчинённые.
– Да уж, верна поговорка, что «сытый голодного не понимает», – улыбнулся командир. – Вы во сколько сегодня утром из дома вышли?
– Как всегда, в восемь часов, – медленно произнёс замполит, пытаясь угадать, куда командир клонит.
– А связисты уже с пяти утра на ногах, – также не спеша, с наставительной интонацией продолжил командир. – К концу дня от разных срочных дел уже мозги кипят, а со стороны кажется, что дремлешь. Нет у меня сейчас времени, чтобы штаны протирать на КДП. Вот Бельчук там на своём месте, это его хозяйство. Вы и не представляете, как много мне нужно организовать с первых же дней командования. Знакомы ли вы с системой управления? Знаете, что она собой представляет и в чём её суть?
– В общих чертах, – замялся замполит.
– Какое училище заканчивали?
– Ачинское авиационно-техническое.
– Ну, тогда вы далеки от обеспечения управления и связи, – для укрепления своего статуса командир применил нотку лёгкого назидания. – Кабинет же для командира является его пунктом управления. Здесь он всегда на связи, в готовности вмешаться в ход событий, да и личный состав под рукой.
– Александр Петрович, конечно, вам виднее, – сразу же согласился замполит, и в его больших карих глазах появился отблеск понимания.
– Вы мне лучше расскажите, почему Бельчука ни на «старую», ни на «новую» роту не поставили? Как это он умудрился сразу мимо двух дефицитных вышестоящих вакансий пролететь? – жестом командир предложил замполиту присесть на стул напротив.
– Мне об этом ничего не известно, – уклонился Шахтин от прямого ответа, подавляя едва заметное волнение.
– Ладно, он сам себя покажет, – успокаивающе махнул рукой Цуканов и позвонил на КДП.
– Как там у нас дела на полётах?
– Что-то случилось на полигоне, – спокойным тоном доложил Бельчук. – Командир полка туда полетел выяснить ситуацию. Пока без подробностей.
– Магнитофоны пишут?
– Да, как и положено.
– Сейчас приеду к вам, – командир немедленно надел техническую куртку и взял фуражку.
– Саша, – взглянул он на замполита. – Давай без подчинённых на «ты». Годится?
– Годится, – одобрил Шахтин.
– Я срочно еду на КДП и, вероятно, надолго, – вышел командир из кабинета вслед за замполитом. – Проконтролируй вечернюю поверку. Мне сейчас уже не до этого.
– Хорошо, командир, – почувствовал серьёзность момента замполит.
     На ходу застёгивая куртку, командир вышел из казармы. С холодного ночного неба тускло пробивались звёзды. Здесь облаков не было. Цуканов сел в уазик и скомандовал водителю ехать на КДП, находящийся в полутора километрах отсюда. Командно-диспетчерский пункт располагался в железобетонной четырёхэтажной башне с винтовой лестницей внутри. На верхнем этаже с большими окнами для обзора лётного поля находилась группа руководства полётами. Цуканов сначала поднялся на третий этаж к дежурному по связи.
– На полигоне упал вертолёт, – доложил ему старший лейтенант Бельчук, среднего роста и комплекции офицер с повязкой дежурного на левом рукаве технической куртки. – Командир полка сообщил по радио, что видит большой костёр.
     Цуканов подошёл к огромным опечатанным от несанкционированного вскрытия магнитофонам объективного контроля, записывающим переговоры группы руководства по проводам и по радио. Две здоровенные бобины, расположенные одна над другой, медленно крутили свой жизненный цикл, в постоянной готовности записать и сохранить возможно последние слова экипажей. Полёты прекращались. Возвращавшиеся с полигона борты (вертолёты) заходили на посадку. В эфире стояла настороженная тишина.
– Надежды нет, – вдруг раздался в динамике радиостанции искажённый помехами голос полковника Сергачёва.
     Притихшие связисты понимающе переглянулись. Дежурный по связи вставил в ленту магнитофона обрывок бумаги, чтобы потом быстрее найти этот фрагмент записи.
– А кто летел на том борту? – Сняв фуражку, посмотрел Цуканов на дежурного.
– Командир эскадрильи подполковник Сидорков с экипажем, – Бельчук занял своё место у стола дежурного. – Сидорков уже дважды был в Афганистане, а сейчас готовился к третьей командировке. Его эскадрилья в начале лета должна уйти в Афганистан.
– Между прочим, вы с ним перед полётами на «метео» рядом стояли, возле одного подоконника, – вступил в разговор дежурный синоптик худощавый капитан Болтенко, находившийся в этой же комнате.
– Вот как? – Цуканову было чему удивиться. Редкое совпадение: для кого-то полёты первые, а для кого-то, оказывается, последние. Уже не «крайние», как принято говорить в авиации, а именно последние… И не знаешь, к чему отнести подобные совпадения.
     На лётном языке произошедшее чрезвычайное происшествие называется лётным происшествием с гибелью экипажа, то есть авиакатастрофой.
     Именно это слово стало определяющим в донесениях и понеслось по всем инстанциям до самого верха. Погибли три человека. Разбор полётов перешёл в компетенцию вышестоящих начальников.
     Один за другим позвонили подполковник Баев с «Тюльпана» и полковник Караев с «Океана». В соответствии с родом деятельности их интересовал ответ на главный вопрос: наличие и сохранность магнитофонной записи переговоров погибшего командира эскадрильи с группой руководства на полигоне. Для связистов наступил очень ответственный момент: если переговоры оказались не записаны по их вине, то последует очень строгое наказание. А вот для некоторых должностных лиц авиационного руководства отсутствие магнитофонной записи может даже оказаться на руку, чтобы невозможно было разобраться, какие команды экипаж с земли получал и что на них отвечал. Поэтому магнитофонную кассету с записью связисты опечатывают и хранят в надёжном месте до прибытия комиссии по расследованию авиакатастрофы.
     Цуканову было известно, что для стирания записи злоумышленнику достаточно приложить к кассете магнит на несколько секунд. В военных училищах этому специально не учат, но друзья-офицеры друг другу жизненный опыт доверительно передают. Он не стал уточнять у своих подчинённых, знакомы ли они с эффектом размагничивания, чтобы не научить их премудростям против себя же. Когда вернулся вертолёт с группой руководства на полигоне, Цуканов забрал опечатанную кассету и положил её в свой сейф для сохранности. Приехавшая на следующий день комиссия получила запись в исправном состоянии, как саму собой разумеющуюся данность. «Связистов можно не наказывать» – с облегчением шутили в таких случаях в войсках.
     Командиру полка от этого не легче – людей не вернёшь… Трагедия. Не по далёкому Шекспиру, а в реальном времени и в натуральную величину. Вот перед глазами – жёны и дети погибших. Их крики, плач, слёзы и горе, горе, неизбывное горе… Всё всерьёз и насовсем. Ничем не исправить. Как и положено в таких ситуациях, начальство ругается, упрекает, грозит. Тяжелее всех, после вдов и сирот, – командиру. Конечно, его задёргали.
     Да ещё телефонист, так его разэтак, не ответил сразу на вызов командира. Один из членов комиссии, полковник из штаба воздушной армии, решил куда-то позвонить, но в кабинете, отведённом для работы, в это время председатель комиссии разговаривал с «Океаном». Вот офицер и зашёл в кабинет Сергачёва, чтобы позвонить с его телефона, а тут такой конфуз со связью – телефонист командира полка якобы не признаёт!
– Быстро ко мне командира роты! – Гневно приказал Сергачёв ответившему с запозданием солдату.
     Цуканов немедленно прибыл к командиру полка, ещё не зная, в чём дело. Рассерженный Сергачёв в присутствии проверяющего обругал командира роты, что очень сильно задело последнего. После представления командиру полка в связи с назначением на должность командира роты это была всего вторая их личная встреча.  Цуканов возмутился и возразил командиру. От негодования кровь прилила к лицу Сергачёва:
– Вон отсюда! – Крикнул он Цуканову. – Теперь мои указания будешь получать через Селезнёва!
     Цуканов отправился на коммутатор разбираться с телефонистом. Выяснилось, что солдат не мог сразу ответить командиру полка, потому что соединял с «Океаном» председателя комиссии, имеющего более высокий приоритет. Накладка получилась. Солдат не виноват. Зато командир роты из-за этого с первых шагов службы испортил отношения с командиром полка.
     «Шляются по чужим кабинетам вместо того, чтобы работать там, где им указано, а связь виновата!» – Объяснял Цуканов майору Селезнёву, начальнику связи полка, который с этого дня стал передавать ему указания на обеспечение полётов.
     Подполковнику Баеву на «Тюльпан» он тоже доложил об обстоятельствах конфликта. Ни один, ни другой, не сказали ему, что надо было отмолчаться, а не показывать свой норов. И правильно. Ты – командир, тебе на месте видней, как поступать, но выводы – делай и что лучше – впредь выбирай.
     Опала длилась дней десять. За это время отправили в Союз тела погибших лётчиков, комиссия закончила свою работу, и полк вошёл в нормальный ритм службы. «Завтра приходи на предполётные указания», – сообщил Цуканову Селезнёв перед началом новой недели.
     Полковник Сергачёв по своей широкой душе долго на людей зла не держал. Ну, приключилась неприятность, так ведь и обстановка была горячая. А теперь всё, – проехали! В полку любили Сергачёва за порядочность, отсутствие начальственной кичливости, весёлый нрав и доброе отношение к людям. Его уважали и не боялись. В народе о таких говорят: «Отличный мужик!» Стыдно было подвести такого командира.
     В основе его натуры была доброта, которая происходила от осознанного понимания, что именно так и должно быть в жизни. Чего он не прощал, так это непрофессионализма. Не тянешь – уходи, не мешай работать. Нипочём не хотел присваивать очередное воинское звание майору Андрианову, своему начальнику штаба полка. Тот, будучи в общем-то, неплохим человеком, оказался начальником застенчивым, вялым, невыразительным что ли? Ни скомандовать, ни доложить, ни за собой повести. Вроде бы исполнял, что положено по службе, но не чувствовалось его в полку на этой должности. По созвучию фамилии с именем известного певца, закрепилось за ним прозвище «Адриано Челентано».
     В свою очередь, полковник Якимов иногда не вполне был доволен командиром полка, считая его недостаточно педантичным в некоторых служебных вопросах. Командир же над всеми претензиями ставил то, чего лишить его было невозможно – ощущение полёта.
     Сергачёв в большие начальники не рвался, не выслуживался, а просто делал своё дело по велению души. Разумеется, каждый из них на своём месте был по-своему прав, но склонный к проявлениям оригинальности Сергачёв не был бы собой, если бы не зарифмовал этот треугольник противоречий:
          Выше ногу, папуасы!
          Нужны Якимову лампасы!
          Челентано – две звезды,
          Ну, а мне всё – до …..!
     Отпустить поводья – не самый худший способ выхода из трудной ситуации в пургу. Главное – не падать духом и оставаться собой, если ты прав. Возможно, что лошадка судьбы сама тебя вывезет на нужную дорогу в назначенное время. Через год полковник Сергачёв заменится в один из дальних и холодных военных округов, быстро продвинется на генеральскую должность и получит те самые лампасы, о которых в Германии разрешалось только фантазировать.
     А старший лейтенант Цуканов пока мечтал всего лишь о маленькой, зато четвёртой, капитанской звёздочке. «Тяжела и неказиста жизнь армейского связиста», – уже три месяца командовал он ротой, а соответствующего звания ещё не получил. Не за какую-либо провинность, не по несоответствию занимаемой должности, а по безразличию вышестоящего начальства. Баева он об этом не просил из приличия.
Ведь неудобно же за себя ходатайствовать? Служил добросовестно, старался. Даже полковник Воронов ставил его другим офицерам в пример как командира молодого и работящего. Время шло, а заслуженного звания всё не присваивали. Цуканов уже искал момента, чтобы обратиться с этим вопросом к Баеву, но начался сезон отпусков и тот надолго уехал в Союз.
     Делу помог случай. Заметил полковник Якимов на КДП, что дождевая вода с крыши на стену льётся, потому что водосточная труба прохудилась. Вызвал туда Цуканова для назидания. Стоит старший лейтенант, полковника слушает и терпеливо ждёт, когда же тот ругаться перестанет, чтобы доложить ему, что за это здание отвечает аэродромный батальон, а не рота связи. Не по адресу упрёки. Оказывается, командующий считал, что раз на этом объекте службу несут связисты, значит они за его эксплуатацию и отвечают. Ладно, лётчику простительно. Проехали.
– Что? Скажешь, что труба в дефиците? – Ворчал командующий. – Тогда у меня окажется дефицит бумаги и чернил, чтобы твоё представление на капитана подписать!
     Наконец-то самый главный начальник заговорил о мечте каждого младшего офицера! Цуканов сразу же сообразил, что отнекиваться себе дороже выйдет. Хватайся за трубу, пока чего посложнее не выдумали! Откажешься, а начальник обидится и станет придираться к тому, за что ты отвечаешь. Интуиция подсказала Цуканову принять чужую задачу на себя, несмотря на то, что он пока не знал, как её выполнять.
     Жизненный опыт Цуканова научил его взвешенно подходить к понятию «не положено». Да, это не входит в твои обязанности. Тебе не положено, хотя и можешь.
     Один из его однокашников по военному училищу отказался развернуть радиостанцию для работы на том основании, что на неё пришли утверждённые документы о списании. При этом он ничем не рисковал, а просто решил показать свою «учёность». Между тем эта радиостанция очень нужна была комбату для обеспечения учений, но принципиальный подчинённый отказался выполнить его приказание, тыкая пальцем в соответствующий параграф руководства по эксплуатации техники связи. Ну и к чему это привело? К «горю от ума». Через несколько месяцев командир батальона поставил на должность заместителя по технической части другого офицера, а не того буквоеда, который его подвёл, хотя ранее именно он считался первым кандидатом на эту должность. Потому что в команде нужны единомышленники, то есть люди, которые тебе помогут и не станут создавать проблем на ровном месте.
     В крайнем случае, Цуканов был готов трубу хоть за свои купить, но желанной цели добиться. Первым делом он обсудил проблему с сослуживцем, ко мнению которого стоило прислушаться. В его роте таким человеком являлся Дворников Александр Иванович, старший прапорщик, старший техник роты. Он был старше командира на 10 лет и обладал в части и в гарнизоне заслуженным авторитетом. Цуканов называл его «трижды старшим».
– Командир, у нас же есть знакомый немец, – подал идею Дворников. – Поедемте к нему!
     В первые же послевоенные месяцы при каждом советском гарнизоне в Германии появились свои друзья из местных жителей. Началось это явление с бесплатной раздачи пищи голодным немцам. После окончания войны русские не мстили гражданским немцам за изуверства, которые совершали гитлеровцы в отношении советских граждан. Советское руководство всесторонне помогало возрождать мирную жизнь в Германии. Ответной реакцией многих немцев явилось желание поддерживать с русскими добрые отношения. В этом гарнизоне особенным уважением пользовался Гюнтер, проживавший в ближайшем городе. Цуканова познакомил с ним Чернокуров, который рекомендовал Гюнтера (Гену) как знающего специалиста по ремонту автомобилей. Детство Гюнтера прошло в общении с детьми советских офицеров, поэтому русским языком он владел хорошо. Гена оказался способным решать проблемы, выходящие за рамки авторемонта, и охотно помог «камраду».
     По возвращении Баева из отпуска Цуканов напомнил ему о подаче документов на присвоение капитанского звания, добавив, что чернила для подписи представления у командующего найдутся.

                2.2. ШТАТНАЯ ДИСЦИПЛИНА

     В войсках бардак начинается с нарушения воинской дисциплины. Одной из серьёзных предпосылок к её нарушению является несоблюдение дисциплины организационно-штатной. Это означает, что военнослужащий исполняет обязанности не по той должности, которую занимает. Нередко такие нарушения приводят к злоупотреблениям, несправедливому перекосу в распределении обязанностей и порождают недовольство людей, что снижает качество выполнения задач. При приёме роты обнаружилось несколько подобных случаев.
     На должности начальника радиостанции стоял работник делопроизводства, не имеющий никакого отношения к эксплуатации техники. Вдобавок он ещё и техничку получал, порождая в среде офицеров и прапорщиков разговоры об отсутствии порядка в роте.
     Из-за этого прапорщик Коля Мальцев, фактически работавший на радиостанции, уже целый год не имел денег за классную квалификацию, а также технической нормы довольствия, включая техническое обмундирование. Ведь это же неправильно? Цуканов незамедлительно восстановил справедливость.
     Он-то на личном опыте хорошо знал, насколько это важно. На прежнем месте службы в Туркестанском военном округе в его взводе радиосвязи штатом предусматривалось четыре начальника радиостанций. Все они имелись в наличии, но ни один из них не работал на технике в своём взводе. Первый копался в бумажках батальонного делопроизводства, второй дремал сутки через двое дежурным по связи, третий тянул телефонные провода по гарнизону, четвёртый валял дурака на складе в автопарке. За всех них на радиостанциях работал сам командир взвода со своими солдатами. Скольких нервов лично ему стоила такая организованная высоким командованием несправедливость, знал только он.
     Заменившись в ГСВГ, Цуканов принял полностью укомплектованный специалистами радиовзвод, в котором все начальники радиостанций работали по занимаемым должностям, как и должно быть. Положительную разницу он почувствовал сразу. Люди не просто табуном числились во взводе, а фактически работали по занимаемым штатным должностям. Здесь каждый военнослужащий находился на своём конкретном месте: этот прапорщик – начальник вот этой радиостанции Р-140М, этот солдат – радиомеханик именно этой радиостанции Р-845М, тот солдат – водитель-механик радиостанции Р-849 и так далее по списку. Служить стало легче и толковее. Считая справедливость основой порядка, Цуканов в дальнейшем и в отдельной роте старался соблюдать штатную дисциплину.
     Однако не всё оказалось в его возможностях. В Управлении кадров ВВС не включили в основополагающий приказ о выплате надбавки за обеспечение полётов должность техника светотехнического отделения, и человек не получал заслуженной выплаты. Этот техник, Гена Самохвалов, лично отвечал за работу всех огней взлётно-посадочной полосы, огней подхода, светового горизонта и огней рулёжных дорожек. В его же ведении находились прожектора на шасси автомобилей, которые подсвечивают лётчику полосу для посадки. На нём же дизельные агрегаты для электропитания командно-диспетчерского пункта и всех перечисленных огней аэродрома при отключении промышленной электросети. Все его штатные обязанности связаны только с обеспечением полётов. Да без этого техника летать невозможно! Без его работы полёты отбивать надо, а ему за обеспечение полётов денег не дают!
     Неоднократные доклады Цуканова по этому поводу безответно улетали наверх в руководящие слои, словно воздушные зонды в стратосферу. Приказ общий для всех ВВС, значит, таких техников насчитывались десятки или даже сотни. Не в этом году, так в следующем должна же быть ответная положительная реакция сверху хотя бы в виде сытой отрыжки? Мол, вопрос был упущен – исправим. Фигушки! Раньше Союз развалится, чем новый приказ появится.
     С делопроизводством в отдельной роте тоже сложилось хроническое несоответствие штата потребностям службы. Заниматься серьёзными документами, каковыми являются приказы и другие материалы по различным направлениям деятельности войсковой части, должен человек образованный и имеющий достаточный опыт работы по специальности. Предусмотренный штатом солдат срочной службы указанным требованиям, конечно же, соответствовать не может. Срочник едва более-менее обучится премудростям документооборота, как ему уже пора на дембель уходить. Таким образом, практический опыт работы не накапливается из года в год в одной умной голове, а разбазаривается. Опять обучай новенького с нуля и ненадолго.
     Поэтому фактически в отдельной роте делопроизводством занималась прапорщик-женщина, числившаяся на должности дежурного по связи. Конечно, это явное нарушение штатки, но ситуация безвыходная. В роте Цуканова таким специалистом была прапорщик Людмила Гурышева, а солдат-срочник только помогал ей. Практика показала, что для надёжности на этом ответственном участке должны работать два человека.
     Осенью 1987 года состоялся приказ, разрешающий принимать женщин на некоторые солдатские должности, в том числе в качестве делопроизводителей. Кандидаток на такую должность в гарнизоне много. Как сделать правильный выбор – вот вопрос? С основными критериями Цуканов определился быстро: высшее образование, замужняя, наличие ребёнка, скромность, бесконфликтность. Потом ещё поразмыслил и добавил от себя: черты внешности приятные, но исключающие предпосылки к его личным увлечениям.
     В целях безопасности службы заранее обоюдоострый меч положил между собой и потенциальными кандидатками. Категорически решил красавиц не принимать. Женская красота – это же такая навязчивая идея, от которой просто так не отделаешься. Будет точить мужика, точить, как червяк яблоко, а что толку? Гарнизон маленький, каждый у всех на виду, пойдут нежелательные разговоры, ещё и со службы вылететь можно. Ну ведь это же глупость, блажь? Зачем же себе из-за глупости хорошую жизнь портить?
     Правильно он себя настроил, словно глубоко эшелонированную многополосную оборону создал. Как же тяжело ему было одной хохлушечке отказать. Всем хороша женщина: и красива, и собой привлекательна. Когда встала в дверях кабинета в профиль, то у него мурашки по спине забегали. Зубами скрипнул, аж пломба выкрошилась, но устояла наша оборона. Отказал. И правильно сделал. Всё равно она через год перед каким-то начальством «засветилась», и её забрали в вышестоящий штаб как мастера спорта по пулевой стрельбе.
     А потом пришла женщина в очёчках, длинненькая, скромная, образованная, укомплектованная мужем и ребёнком, так сказать, без семейных, жилищных и материальных проблем. В общем подошла Лиза Чайкина по всем параметрам и стала в делопроизводстве осваиваться. Всю зиму Цуканов на неё лишнего внимания не обращал. Впрочем, как и на Люду. Пусть себе работают и службе не мешают.
     По весне же, как известно, вся природа преображается и женщины в том числе. Лиза с Людой тоже стали выглядеть по-весеннему. Ранний загар на них как-то так удачно прилёг, а они его ещё и белыми бретельками блузок контрастно оттенили. Заметил Цуканов, что его офицеры начали в их кабинет чаще заглядывать, чтобы потрепаться между делом. Сам же он редко заходил в делопроизводство и всегда исключительно по службе. Из-за этого в отношениях с делопроизводителями сложилась некоторая напряжённость. Ситуацию поправила Лиза. Однажды, когда Цуканов вошёл в роту, она преградила ему путь, улыбаясь и немного волнуясь:
– Товарищ капитан! Вы почему к нам никогда не заходите?
И указала рукой на открытую дверь кабинета делопроизводства.
– Чтобы не отвлекать вас от документов, – заходя в их кабинет, улыбнулся Цуканов, – чтобы печатали без ошибок.
     А поговорить с людьми обязательно надо. Беседа сближает и делает служебные отношения более человечными. Ещё отец Цуканова, Пётр Михайлович, рассуждая о начальстве, заметил: «Всего-то требуется от начальника, чтобы он поговорил с человеком! И уже совсем другое отношение к нему! Так ведь нет же, идёт мимо, даже не поздоровается. Это даже не гордость, а безразличие к людям. Тогда и они к нему также станут относиться».
     Командиру же нужно, чтобы к нему относились хорошо, чтобы ему добра желали. Ведь он о своих людях заботится, отвечает за них. В идеале командира должны и уважать, и побаиваться, и любить. Однако подчинённым в функционал этих обязанностей не запишешь и так относиться к командиру не заставишь. Сам командир должен быть таким, чтобы его и уважали, и побаивались, и любили.

                2.3. НА ПОЛЁТАХ

     Главное предназначение отдельной роты связи и рто – обеспечение полётов вертолётного полка. Дело это очень серьёзное и трудоёмкое, а в случае негативных последствий даже опасное. Тревожно служить в частях связи, обеспечивающих полёты.
В полку связи при штабе ВВС округа такой угрозы не существует, потому что там полёты не обеспечивают, и самолёты по их вине не разбиваются. Зато в таком полку офицеру все нервы вытянут на плацу, на бесконечных построениях и совещаниях, за недостаточную чистоту техники в автопарке и прочая, и прочая. За несчастную бирку на солдатской тумбочке отчитают, как врага, если она хоть чем-то отличается от установленного командиром полка образца. С линейкой миллиметры высчитывают и истерики закатывают! А чего стоят учения на полигонах суток по двести за год в отрыве от семьи? Да разве это жизнь?
     Каждый офицер с курсантских лет знает, что сутки, проведённые в карауле, считаются напрасно потерянными, вычеркнутыми из жизни. Ни поспать, ни отдохнуть, ни поесть нормально, ни полезным делом заняться не получится. Время жизни транжирится впустую. По мнению Цуканова, служба в полку связи подобна несменяемому караулу.
     Поэтому он понимал офицеров, добровольно вернувшихся в Афганистан, несмотря на смертельную опасность. Воевать, так воевать. А попусту нервы дёргать им не надо.
     Несмотря на риск, Цуканов считал, что на полётах всё-таки лучше, чем на плацу. Полёты прикрывают от шагистики и прочей нуднятины. На полётах всё по делу.
Этим и занималась отдельная рота связи и рто Цуканова: еженедельно два дня по две смены и ещё одна-две смены в последний лётный день недели. И так целый год.
   Каждому лётчику нужно во всяких условиях налетать необходимое количество часов днём и ночью в простых и в сложных метеоусловиях. А потом ещё и с боевой стрельбой днём и ночью.
     В авиации так принято, что за каждую смену командир полка ставит связистам оценку, о которой докладывается в вышестоящие штабы. Каждая смена полётов словно экзамен. Оценка выставляется за работу всей части связи, но адресована она, прежде всего, её командиру. Для полка и армейского штаба именно командир является лицом части: «Цуканову сегодня пятёрку поставили». Выходит так, что командир части пять-шесть раз в неделю экзамены держит. На каждую смену импровизированный «билет с вопросами» получает. Никто же не знает заранее, что может на полётах случиться и какая техника связи откажет на этот раз. Сложность заключается в том, что неисправность нужно сразу же устранить, а отказавшую радиостанцию быстро заменить запасной.
     Вообще замечено, что в работе радиостанций и других средств связи присутствует некий элемент мистики, непредсказуемости. Поэтому если радиостанция работает устойчиво, то не нужно в неё лишний раз вторгаться, тревожить «радиотехническую пыль», чтобы случайно не нарушить контактов в соединениях.  Когда техника работает исправно, то создаётся впечатление, что связистам делать нечего. Сидят себе на рабочих местах, к переговорам группы руководства прислушиваются, а сами за жизнь разговаривают. Возникает ощущение, что время тратится напрасно, что можно сейчас что-либо полезное для себя и службы сделать.
    Опытные связисты знают, что это мнение обманчиво. Стоит только отвлечься от дежурства, например, на чтение книги, на шахматы или заняться каким-либо посторонним служебным делом, как вскоре обязательно что-либо сломается, засвистит громкоговорящая связь, забулькает помехами радиостанция в эфире.
     И вот уже руководитель полётов срочно вызывает дежурного по связи к себе, а связисты срываются с мест и начинают принимать меры к восстановлению нормальной работы техники. Многолетним опытом доказано: если тебе нечего делать во время полётов, то будь счастлив и ничего не делай. Сиди себе на рабочем месте спокойно.  Не спугни удачу, а то найдётся, чем заняться, но ты этому будешь не рад. Как будто некая невидимая сила за порядком приглядывает и расслабляться не позволяет.
Бывает так, что по нескольку недель полёты проходят без замечаний по связи. Пятёрка следует за пятёркой. О таких оценках и наверх докладывать приятно. Пятёрки объяснения не требуют, в отличие от других оценок.
     На разборе полётов полковник Сергачёв спрашивает у руководителя полётов подполковника Филиппенко:
– Замечания по связи есть?
– Нет, – отвечает тот. – Связь без замечаний.
– Что? Вот прямо так ни одного нарекания нет, что ли? – Изображает удивление командир полка.
– Ни одного, всё нормально, – вновь подтверждает руководитель полётов.
Тогда, хитро улыбаясь, командир полка обращается к командиру роты связи:
– Цуканов, что это я тебе всё пятёрки ставлю? Давай хотя бы сегодня четвёрку запишу?
     Потом понизил голос и добавил доверительно:
– А то Якимов считает, что я с тебя мало спрашиваю.
     Командир роты молчит, но по его гримасе видно, что он недоволен, потому что за четвёрки приходится наверх докладывать о причинах снижения оценки. Сергачёв обещает ему в другой раз завысить оценку, если будут претензии по связи. «Доложу как есть», – решает Цуканов.
     Однако вот ведь какой парадокс получается – впоследствии, через много лет, о конкретной пятёрке и не вспомнишь, потому что они друг на друга похожи, как однояйцевые близнецы. А двойки и тройки всегда разные, индивидуальные, со своими особенностями и характерами, поэтому неприятные происшествия врезаются в память надолго. Наверное, эти события записываются в личной книге памяти буковками из тех самых нервных клеток, которые человек при стрессах безвозвратно теряет.
Через несколько дней полетел командир полка на воздушную разведку погоды. Вроде бы светлый день, но с сюрпризами. Начальник метеослужбы майор Микрюков докладывал ему о возможных осадках по району полётов. Так и произошло. Командир угодил в снежный заряд.
     И это в последний день апреля! На земле уже месяц как снег сошёл, а тут вдруг налетела снеговая туча со стороны моря и накрыла район гарнизона. «Аэродрома не вижу! Прожектора давай в створ полосы! По-дневному!» – поступила с небес команда. Это означало, что нужно срочно выставить два прожектора в торце взлётно-посадочной полосы (ВПП) слева и справа от неё, и включить их навстречу заходящему на посадку вертолёту. Через снежное месиво лётчик будет видеть два светящихся пятна и зайдёт на посадку между ними.
     Сложность выполнения команды заключалась в том, что прожектора находились не на аэродроме, а в автопарке. Штаб полка не планировал применять их для дневной смены, что и понятно. Зачем же днём прожектора включать? Оказалось, что случается такая редкая необходимость.
     Прожектористы по тревоге прибежали из казармы в автопарк и выехали на аэродром. Быстро развернулись на указанных местах согласно своему нормативу, но ветер к тому времени уже унёс в сторону снежную тучу, и командир успешно завершил полёт. Его приземлили по радиотехнической системе посадки (РСП), которая для того и предназначена. Дежурный штурман видел метку его вертолёта на экране и подавал необходимые команды.
     Набравшись нешуточных впечатлений в условиях полного отсутствия видимости, командир метал громы и молнии в головы связистов, приказав оформить на них предпосылку к лётному происшествию. Первой, конечно же, оказалась голова командира части связи. Но когда командиру полка дали понять, что произошедшее является недоработкой его штаба, он смилостивился до тройки. Цуканов обоснованно возразил, что и эта оценка несправедлива. За тройку нужно оправдываться, звонить наверх, докладывать о причинах, принимать срочные меры к устранению выявленных недостатков. Плохой оценкой является трояк. А уж двойка и подавно считается происшествием в войсках связи. Такой трамтарарам поднимется, что потом век её не забудешь. А кто виноват в том, что полк прожектора не запланировал для этой смены?
– Что же тебе – пятёрку ставить? – Командир уже пришёл в нормальный настрой. – Ведь вертолёт чуть не разбился!
– В такой день и четвёрки хватит, – согласился Цуканов и подумал о дополнительном балле про запас.
    С тех пор он каждый год, пока служил в Германии, в этот день заключал пари на бутылку коньяку о том, что сегодня будет снег, и всегда выигрывал. Такова особенность местной погоды.
     Собственно, авиация давно уже стала всепогодной. Такой её сделала радиолокация, а точнее – радиотехническая система посадки, о которой уже упоминалось. Высокие питающие напряжения, мощное излучение СВЧ (сверхвысокой частоты) и большая насыщенность радиоэлементной базы делают РСП очень сложной системой. Ни одно включение РСП не обходилось без неисправностей. Поначалу эрэспэшники (специалисты РСП) все сбои в работе записывали в специальную тетрадь, чтобы впоследствии быстрее устранять повреждения. Через полгода забросили свои письмена, потому что неисправности почти не повторялись, а всякий раз бывали разными. Листать же тетрадку в поисках аналогичной ситуации просто некогда, да и ни к чему, при наличии большого опыта работы. Именно такие люди – специалисты высокой квалификации – делают технику работоспособной. Иногда им приходится действовать самоотверженно.
     На ночных полётах отказал посадочный высотомер на РСП. В ближайшее время борты, возвращающиеся на аэродром, станут заходить на посадку. Начальник смены РСП старший лейтенант Морозников Сергей быстро обнаружил неисправность: не подавалось питающее напряжение на механизм, который качает вверх-вниз антенну высотомера. Времени для замены неисправного элемента не было. Сергей замкнул большой отвёрткой контакты на стойке антенны, чтобы ток поступил в качающий механизм и высотомер заработал.
     Человеку очень опасно стоять рядом с работающей антенной из-за СВЧ-излучения, очень вредного для здоровья. Оставить свою работу Морозников не мог, потому что полёты ещё продолжались. От излучения болела голова, его тошнило. О возможных последствиях облучения не хотелось и думать.
     Обеспечив посадку борта, Сергей ополаскивал лицо водой и ложился на кровать в комнате дежурной смены. При подлёте следующего вертолёта ему звонил штурман из группы руководства, и Морозников опять подходил к антенне и включал механизм вручную. Ни разу он не поменялся с солдатом, а всю опасную работу выполнил сам. Подвиг? Да, но из тех, о которых лучше наверх не докладывать. Пойдут встречные вопросы: как допустили возникновение этой неисправности, почему не включили РСП «новой» роты вместо неисправной и тому подобное.
     Морозников даже командиру не доложил об этом происшествии. Потом уже рассказал по прошествии нескольких недель. Такие поступки достойны уважения.
Когда Морозников через год, уже будучи начальником РСП, «залетел» с купанием в компании с Карчевым, командир не указал в его послужном списке фактическую причину возвращения в Союз, чтобы не испортить ему служебную биографию.

                2.4. НЕ ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ

     Тяжело было командиру части расставаться со старшим лейтенантом Морозниковым, начальником РСП. Хорошего офицера лишилась рота в его лице, да и непросто он Цуканову в этой должности достался. С первых же дней командования отношения между ними сложились служебно-дружеские и взаимно-уважительные. Морозников, в ту пору ещё лейтенант, сразу же признал авторитет командира и с интересом перенимал его опыт.
     За два прошедших после окончания военного училища года службы Сергей полностью освоил свою технику и стал готов к самостоятельной работе в качестве начальника РСП. Другого офицера на эту должность командир и не желал. Однако по правилам замены вместо капитана Башкирина на должность начальника РСП приехал из Союза старший лейтенант Валерий Полюшкин.
     Казалось бы, какая разница, если вместо одного начальника назначен другой? А отличие проявилось в том, что новый офицер оказался специалистом «не той системы», как гранаты у Верещагина в кинофильме «Белое солнце пустыни». По военному образованию Полюшкин являлся специалистом проводной связи. По этому же профилю занял должность командира роты связи в своей части в Союзе, чему вполне соответствовал. Только существовала одна заковыка: должность-то называлась «командир роты связи – начальник РСП». Наверху сэкономили на капитанской тарифной сетке начальника РСП. Надели оба хомута на шею одного коня.
     На прежнем месте службы двойные обязанности неразрешимых проблем не создавали, потому что у Полюшкина в роте имелся эрэспэшник рангом пониже, тем более что эта техника работала не часто. Сам же Полюшкин, как и положено, занимался техникой связи, а не радиолокацией, которой его и не обучали в училище. Замениться бы ему на равноценную должность командира роты связи, а не на начальника РСП, как фактически получилось.
    И вот возникла ненормальная ситуация: начальник РСП старший лейтенант Полюшкин занимаемой капитанской должности не соответствует и к самостоятельной работе никогда не будет готов из-за отсутствия базового образования по специальности, а его подчинённый старший лейтенант Морозников не получает заслуженного продвижения и обязан считаться с некомпетентным начальником.
Незлобный по характеру Сергей с усмешкой принял сложившуюся кадровую накладку и, в принципе, смог бы помочь своему новому начальнику более-менее освоиться на непривычном месте. К сожалению, Полюшкин не верно оценил изменившуюся служебную обстановку. Даже сознавая, что он уже не командир роты, в которой имеется в наличии РСП, а всего лишь начальник этой техники, Полюшкин продолжал руководить подчинёнными в тех ситуациях, когда ему самому нужно было что-то делать своими руками.
     Как и положено офицеру и командиру, старший лейтенант Полюшкин ревностно относился к своему статусу, но здесь его уровень снизился и требовал более близкого и дружеского отношения к подчинённым-коллегам. Полюшкин же продолжал не к месту демонстрировать Морозникову своё старшинство и брать на голос: «Я вам приказываю устранить неисправность и доложить мне!»
– Вы начальник РСП, вы и должны устранять, – поведя плечами невозмутимо парировал статный Морозников. – А я всего лишь начальник смены и не должен выполнять ваши обязанности. Могу принять участие и помочь, но не сделать всё за вас. Вы отвечаете за работоспособность РСП, вот и ищите неисправность, а я помогу.
     Это командир роты может и должен командирам взводов задачи ставить в командной манере, а начальник РСП является инженерно-техническим специалистом с отвёрткой и гаечным ключом в кармане. Сам должен болты-гайки крутить и в блоках ковыряться. Трудно пришлось Полюшкину на незнакомой технике. Сидит перед развёрнутой схемой, с неисправностью разбирается, очки нацепил от близорукости, лицо красное, аллергическое, нервничает от неудач.
     К Морозникову лишний раз старается не обращаться, чтобы не давать повода для подтрунивания. Увы, у Полюшкина оказался довольно тяжёлый характер, и их отношения безнадежно испортились.
– Сергей, помоги Полюшкину на первых порах, – наставлял Морозникова командир, – чтобы у нас обеспечение полётов не пострадало.
– Товарищ капитан, полёты я не завалю, – успокаивающе улыбался Морозников, скрывая недовольство в лукавом прищуре взгляда. – Только вы пожалуйста учтите, что я не смогу передать ему всё то, чему меня пять лет в училище обучали. Я ему не приват-доцент. К тому же он ведёт себя неправильно. Я готов помочь товарищу, а не субъекту, который относится ко мне без должного уважения. И это при том, что он сейчас учится у меня, а мне у него перенимать нечего.
     В колючести Полюшкина чувствовались признаки жизненной драмы, но в чужую душу не заглянешь, да и вряд ли поможешь. С виду без патологий: высокий, физически крепкий, нормальной внешности. Ситуация немного прояснилась, когда через несколько месяцев, уже осенью, к Валерию приехала из Союза жена. Она оказалась стройной молодой женщиной с большими серыми глазами.
– У такого урода и такая красивая жена, – тоном «ну ведь это ж надо?» проворчал Морозников.
     Впрочем, через месяц она вернулась в Союз. Оказывается, в этой паре давно уже образовалась трещина, которая не уменьшилась и в Германии. Возможно, причина была в отсутствии детей? Теперь Валерий остался совсем один, да ещё с нерешаемой служебной проблемой в придачу.
     Однажды перед второй сменой полётов дежурный по связи доложил командиру, что радиолокационная информация с РСП не передаётся на индикаторы кругового обзора группы руководства полётами. Нет соединения в кабеле. До взлёта первого вертолёта оставалось менее одного часа. Капитан Цуканов прибыл на КДП и зашёл в помещение, в котором располагался кабельный кросс. Его взору предстала необычная картина: Морозников то замыкал, то размыкал провода в кабеле, ведя при этом разговор по телефону с Полюшкиным.
– Ну, что? Появилась? – Отчётливо послышался из трубки взволнованный голос Полюшкина.
– Не-е-е-т, – ухмыляясь, Морозников нарочно разомкнул контакты линии в кабеле.
Командир потребовал от него объяснения происходящего:
– Пропала пара? Нет связи?
– Всё нормально, Александр Петрович, – по секрету сообщил ему Морозников. – Это я его уму-разуму учу, чтобы он не выпендривался.
– Серёга, прекрати дурака валять, – прервал «спектакль» командир. – Через пять минут доложишь мне о готовности РСП к работе!
     «Надо срочно разводить их по разным углам, как боксёров на ринге, пока они на самом деле не подрались», – размышлял командир, возвращаясь на уазике в свою казарму. Денёк выдался солнечный, приветливый, а тут получи «боевые действия» между своими же офицерами.
     Ранее Цуканов уже докладывал на «Океан» о начальнике РСП «не той системы», которого целесообразно применить на должности командира роты связи. Тогда вакансий не оказалось. Теперь он решил ещё раз напомнить о своей проблеме подполковнику Косенко, курирующему данное направление работы.
     Их телефонный разговор состоялся как нельзя более вовремя.
– А на отдельную роту связи твой Полюшкин пойдёт? – Уточнил подполковник Косенко.
– Ещё как пойдёт – побежит! – Ухватился Цуканов за краешек чуда. – Он готовый командир роты, а начальником РСП прошу поставить старшего лейтенанта Морозникова.
– Твой Морозников самостоятельно начальником РСП работать может?
– Да, он фактически начальником РСП и работает.
– Хорошо, тогда присылай ко мне своего Полюшкина на собеседование, – Косенко назначил дату.
     Накануне в ГСВГ из Афганистана вывели вертолётный полк с частями обеспечения. В отдельную роту связи при этом полку срочно требовался командир. Ко всеобщему удовольствию заинтересованных сторон кандидатура Полюшкина благополучно прошла «смотрины». Цуканов и Полюшкин тепло попрощались, радуясь удачному стечению обстоятельств, позволившему развязать узел кадровых противоречий. Полюшкин уехал к новому месту службы, а Морозников стал начальником РСП.
     На отдельной роте служба у Валерия Полюшкина пошла неплохо. Человек оказался на своём месте, получил капитанское звание, с энтузиазмом впрягся в служебные дела, как и положено. И вдруг через два года, уже в 1991 году, как автоматная очередь на посту, разнеслась страшная весть о Полюшкине.
     Началось с того, что после сдачи одной из проверок командир отдельной роты капитан Полюшкин вместе с замполитом роты и старшиной избили пятерых своих солдат-хулиганов. В роту Полюшкина эти разгильдяи попали по доукомплектованию из других войсковых частей. Сразу же стали насаждать свои «дедовские» порядки в казарме, а во время проверки нагло подвели командира. Валерий с ближайшими сослуживцами решил их хорошенько проучить, чтобы прекратить дедовщину в роте, но ситуация вышла из-под контроля.
     Казарменные раздолбаи оказали сопротивление и нескольких из них пришлось госпитализировать с переломами и ушибами. Происшествие получило огласку. В итоге замполита и старшину из армии уволили, а Полюшкина отправили с понижением в Закавказский военный округ.
     Доля незавидная, потому что Советский Союз разваливался и служить в национальных республиках стало опасно. Семьи военнослужащих уже были отправлены в Россию, а офицеры и прапорщики находились на казарменном положении в ожидании полного вывода войск. Размещались они в помещениях нижнего цокольного этажа казармы, которая охранялась вооружённым нарядом.
     Свободное время некоторые офицеры проводили за спиртом и картами. По какой-то причине возникла нешуточная ссора между Полюшкиным и его партнёром по игре, старшим лейтенантом. В запале Полюшкин ударил его ножом в шею. Пролилась кровь.
На шум драки и крик пострадавшего в комнату вбежал дежурный по части, тоже старший лейтенант, вооружённый пистолетом. Полюшкин напал на него, овладел оружием и убил выстрелом в упор. Выбежав в коридор, Полюшкин застрелил майора, пытавшегося остановить его, а потом ранил ещё одного старшего лейтенанта. Затем Полюшкин поднялся наверх, угрожая пистолетом забрал автомат и патроны у растерявшегося солдата-дневального и ушёл из казармы. Его искали, проверяя дома и прочёсывая местность.
     Через несколько часов Полюшкин был обнаружен мёртвым. Узнав подробности чрезвычайного происшествия, Цуканов обомлел: ведь подобный погром обозлённый на жизнь Полюшкин вполне смог бы учинить в его роте, будучи дежурным по части и вооружённый пистолетом. К тому же, у него на квартире имелось охотничье ружьё с патронами.
      «Отвела судьба от беды», – облегчённо вздохнул Цуканов, хотя радость спасения омрачалась горечью утрат и осознанием зависимости жизни человека от неведомых ему случайностей.

                2.5. ШТУКОВИНА ОТ ЧАСОВ

     В отдельной роте связи, обеспечивающей полёты, офицеров немного и каждый у командира на особом счету, потому что заменить его некем. Каждый командир взвода уникален по роду техники связи, имеющейся во взводе: один отвечает за радиосвязь, другой за проводную, третий за приводную технику, четвёртый за радиолокационную. Тоже самое относится и к прапорщикам – начальникам радиостанций и аппаратных связи, эксплуатирующих технику определённого типа. При убытии в отпуск встаёт неизбежный вопрос: а кто за него останется? Ещё более актуален этот вопрос в случае отсутствия ключевой фигуры командира роты.
     Однако есть в роте офицер, о котором и не вспомнят, вышел ли он из отпуска или нет. Это замполит, то есть заместитель командира роты по политической части. По статусу – второй человек после командира роты. Даже в наряд дежурным по части поставить его нельзя.
     Фактически же от замполита мало что существенного зависит. На него возложены обязанности по организации оформления ленинской комнаты, проведения партийных и комсомольских собраний, выпуска «Боевого листка» и проведения политических занятий в подразделениях. Заметьте: организация работы, но не сама работа. А это означает, что выполняют указанные мероприятия всё-таки связисты, а не замполит своими руками (за исключением случаев, когда он сам умеет хорошо писать плакатным пером).
     В перечне его обязанностей ещё очень много всякого понаписано, но сути дела это не меняет – всё равно спросить с него почти не за что, потому что ни людей, ни техники в его непосредственной ответственности нет. За солдат, прапорщиков, технику и выполнение задач отвечают командиры взводов и командир роты, а замполит к роте словно сбоку приставлен.
     Ни одного офицера в роте он собой заменить не может, потому что не является связистом по образованию и опыту службы. А отсюда вывод: проку от него немного. Если не вредит, то уже хорошо.
     Откуда они такие берутся? С аэродрома. Разбегаются люди с авиационной и аэродромной техники по тёплым местам, подальше от грязной работы и ответственности за людей и технику.
     Конечно же, не привыкший к халявным должностям Цуканов недолюбливал это племя. За пять лет командования ротой у него сменилось четверо замполитов.
     Первый замполит, капитан Шахтин, охотно помогал командиру своим большим служебным опытом и старался выполнять все его приказания. Однажды даже съездил вместо командира на совещание в штаб армии, чем хорошо его выручил. За год до появления Цуканова в роте прислали Шахтина с понижением, поэтому ему очень нужна была хорошая характеристика, которую он действительно заслужил.
     Приехавший после него перезревший старший лейтенант из бывших самолётных техников носил служебные штаны с достоинством, как высокое должностное лицо. По тревоге, когда весь личный состав роты занял места согласно боевому расчёту, он не придумал для себя ничего лучшего, как травить байки на топчане с дежурным по части. Получил от командира нагоняй и сошёл с политической колеи в роту охраны.
     Следующий за ним третий замполит через год ушёл туда же. Только одного полезного замполита лично знал Цуканов – старшего лейтенанта Конышева Анатолия из «новой» роты. Повезло Карчеву с политработником, но это особенный случай, потому что они были друзьями. Служили и отдыхали вместе, и во всём друг друга поддерживали. К своей должности Конышев относился с долей иронии: «Рота без замполита, что деревня без дурака!» Сознавая свою недогруженность, Конышев сам возложил на себя обязанность проведения политических занятий с солдатами роты, тем самым разгрузив командиров взводов – пусть полётами занимаются.
     Хорошим офицером был Толя Конышев и много ещё полезного мог бы совершить, но разделил участь Карчева в связи с происшествием в песчаном карьере. Такие замполиты были редким исключением из общей массы.
     Как-то перед разбором полётов в классе предполётной подготовки, когда собравшиеся офицеры ждали прибытия командира полка, начальник политотдела (начпо) подполковник Ерофеев, не теряя времени напрасно, завёл разговор с Цукановым о вручении ему четвёртого «политрабочего»:
– Даю тебе нового замполита и надеюсь, что вы с ним сработаетесь.
– Конечно, сработаемся, – коротко заверил его Цуканов, пытаясь избежать неприятного разговора.
– Вот не умеешь ты их правильно применять! – Всё-таки укорил его начпо, зная об отношении Цуканова к замполитам и пытаясь вызвать на разговор. – С ними же надо правильно работать!
– Ну, ладно, – решил немного высказаться Цуканов. – Вы согласны, что роту связи можно уподобить некоему хорошо отлаженному часовому механизму? Ведь мы же стараемся бесперебойно обеспечивать полёты?
     Начпо осторожно согласился, собираясь высказать мысль о том, что в часах каждый винтик находится на своём месте.
– Значит, вы даёте мне некую штуковину и говорите, что она от часов, а я обязан так разместить её в корпусе часового механизма, чтобы она ему не мешала нормально работать, – прошёлся Цуканов по поводу упрёков в несработке.
     Неприятно удивлённый начальник посерьёзнел, подбирая достойную фразу, а Цуканов попытался сгладить колкость своего сравнения:
– Ведь я же не против замполитов вообще! В пехоте замполит роты имеет такую же боевую подготовку, как командир мотострелковой роты и командиры взводов. Он стреляет из того же оружия, гранаты бросает, дерётся, бегает марш-броски – всё делает на равных с ними. Поэтому он может при необходимости заменить их собой. Они на одном профессиональном языке разговаривают. Дайте мне замполита из связистов! Поставлю его во главе передовой команды, вот и будет от него польза. Мне для работы полноценный заместитель нужен.
     Начпо только развёл руками – таких возможностей у него не имелось. В этот момент в класс предполётной подготовки вошёл командир полка и сразу же обратил свое внимание на начпо:
– Владимир Викторович, а ты где во время полётов был? Чем занимался?
– С парашютом прыгал, – как бы удивлённо улыбнулся Ерофеев.
– Хватит уже прыгать. Годовую норму ты давно перевыполнил, – укорил его командир. – Полк летает, а ты своими личными делами занимаешься. Прекращай отвлекаться!
     Всем авиаторам было известно, что за прыжки приплачивали в рублях, поэтому заядлые «прыгуны» получали не только моральное, но и материальное удовольствие.  Замечание командира выставляло начпо в нелестном свете. Мелочь, но осадок неприятный, тем более после разговора о значимости замполитов вообще. «Всё-таки это же лучше, чем по тревоге анекдоты рассказывать дежурному по части», – подумал Цуканов о замполитах под куполом парашюта.
     После разбора полётов, собираясь идти домой, к Цуканову подошёл недавно назначенный на должность начальник связи полка майор Коноваленко:
– Даже не мечтай о том, что получишь связиста в замполиты, Александр Петрович! Всем политработникам для дальнейшего роста нужно обязательно пройти ротное звено, поэтому на должность замполита роты из них целая очередь выстроена! Так что замполитов не выбирают. Замполита тебе да-дут!
     Цуканов приуныл, расставаясь с иллюзией, а бывалый начальник связи продолжил:
– И об отсутствии заместителя не печалься – он же тебя первым подсиживать станет. Радуйся, что у тебя зама нет!
– Да и правда, – оценил Цуканов совет более опытного товарища. – Чем меньше подчинённых, тем меньше людей, способных тебя подвести.

                2.6. СТАРШИНА

     Замполиты в роте связи могут быть разными, потому что они фигуры проходные, к тому же лица роты не определяют, а вот старшина роты обязательно должен быть надёжным. Именно такого человека и поставил Цуканов на должность старшины, преодолевая мощное противодействие старшего начальника (глава 1.3).
     Старший прапорщик Зубков Анатолий Васильевич, человек серьёзный и опытный, как нельзя лучше подошел на эту должность, оказавшись на своём месте. Высокий, немного полноватый, в шитом на заказ кителе и всегда выглаженных брюках он выглядел весьма представительно.
    Приказания Зубков выполнял обдуманно, с учётом сложившихся обстоятельств. Поставив ему задачу, командир не сомневался в её выполнении наилучшим образом, потому что препятствия не останавливали Зубкова, а подавали повод для ещё большего раскрытия его организаторских способностей.
     Служебный успех сопутствует людям, которые делают больше того, что им положено по занимаемой должности. Всё рабочее время и сверх него старшина работал с личным составом. Зубков подошёл к своему делу глубоко и всесторонне. Уже через несколько месяцев после вступления в должность он доложил командиру роты:
– Товарищ капитан, я вам со всей ответственностью заявляю, что в нашей роте серьёзных дисциплинарных происшествий среди солдат произойти не может.
     Разговор происходил летним днём в кабинете командира. Цуканов сидел на своём рабочем месте за столом, а старшина расположился на стуле напротив него.
– Откуда такая уверенность, Толя? – в частных разговорах командир предпочитал называть подчинённых по именам. Подобные манеры сближают людей на душевном уровне. Так разговаривают с соратниками.
– Просто я работаю с солдатами на опережение и владею обстановкой, – на лице старшины появилась довольная улыбка. – У нас не ожидается распития спиртных напитков, драк, самовольных отлучек и тому подобных происшествий. Только прошу, чтобы замполит мне не мешал и к солдатам не лез. Пусть офицерами и прапорщиками занимается.
     Зубков и в самом деле очень эффективно проводил профилактику нарушений воинской дисциплины. Он проникал в душу каждого солдата и с первых слов общения понимал, что можно от него ожидать. Лицо человека, его голос, манера поведения, осанка, весь его облик – открытая книга для тех, кто умеет её читать. От чтеца требуется большой, ежедневно пополняемый жизненный опыт, желание изучать людей и умение правильно применять полученные знания. Старшина обращал внимание на то, кто из солдат с кем дружит, а значит, может при случае выпить, и своевременно разрушал их помыслы. Он учитывал душевное состояние каждого бойца: взаимоотношения в роте, дни рождения, известия в письмах, конфликты по разным поводам и тому подобное. Будучи по-командирски строг и взыскателен с солдатами, старшина держал срочную службу в руках крепко.
     Подтверждения этому приходили даже из неожиданных источников. На доукомплектование роты прислали для дослуживания нескольких солдат из расформированного понтонно-мостового полка армейского подчинения. Ребята прослужили уже почти по полтора года и дедовщины в Сухопутных войсках хлебнули. Им было с чем сравнивать. Через месяц они пришли в кабинет к Цуканову и высказали своё мнение о роте. Оказывается, что только в этой части они увидели нормальные уставные взаимоотношения между солдатами. Здесь сержанты командовали своим призывом, что не соблюдалось в их войсках. Здесь командиры и начальники не зарабатывали на солдатах. «Мы очень довольны, что попали служить к вам, иначе даже не знали бы о том, что в армии есть настоящие, порядочные войсковые части, какими должны быть все войска», – таков был их единодушный вывод. Слушал их командир и сознавал, что в благополучии роты огромная личная заслуга не только его, но и старшины.
   Как-то в ноябре, зайдя в казарму прохладным дождливым вечером, командир заглянул к старшине в каптёрку:
– Не пора ли нам дверь на кубрик вернуть, Анатолий Васильевич? Как там обстановка с молодыми?
     Цуканов давно завёл правило: после прибытия в роту солдат нового призыва снимать с петель дверь в кубрике (спальном помещении), чтобы ночью дежурный по части мог слышать и пресекать возможные разговоры и неуставные действия солдат. Делалось это для защиты новобранцев от старослужащих. Очень важны были первые дни и недели службы, а потом острота проблемы сглаживалась, и дверь возвращали на место.
– Пока оставим кубрик без двери, – старшина поднялся из-за стола навстречу командиру. – А вот что нам надо сделать срочно, так это отправить на ближний привод рядового Халбекова из нового призыва.
     Ближним приводом вкратце называли ближний приводной радиомаркерный пункт (БПРМ), который располагался на некотором удалении от гарнизона.
– Почему? – не мог не задать закономерного вопроса командир. С каждым вновь прибывшим в часть военнослужащим Цуканов обязательно беседовал, составляя о нём первое впечатление. Вспоминая Халбекова, он отметил его замкнутость и настороженность.
– Товарищ капитан, поверьте мне! – Убеждённо продолжал настаивать на своей просьбе старшина. – Нам надо срочно убрать его из роты! Прямо сейчас! И пока лучше обойтись без объяснений.
– Бери уазик и действуй! – Почувствовал серьёзность момента командир.
     Удалённый объект хорош тем, что солдаты служат там в своём мирке, не общаясь с разгильдяями-земляками из соседних частей. Нежелательные контакты между ними могли происходить в столовой или в личное время по выходным возле части. Опытный старшина зорко следил и старался не подпускать пришлых к своим бойцам, чтобы они от тех «аморальных блох» не набрались. Моральная обстановка в роте царила почти стерильная, чего нельзя сказать о других частях гарнизона, и старшина её ревностно оберегал. «Нам бы отгородиться от всего гарнизона, чтобы даже столовая и баня своими были – дисциплина и порядок стали бы отменные!» – рассуждал старшина. В этом мнении они были единодушны с командиром. Опыт службы показывал, что солдата надо беречь и от него самого, и от других солдат.
     Старшина в тот же вечер отвёз бойца на БПРМ, после чего вздохнул с облегчением. Солдаты там находятся под круглосуточным присмотром прапорщика.
Сами себе еду готовят, дежурят по очереди, а в роту приезжают только в банный день и за продуктами. Почти никаким внешним раздражающим факторам не подвержены.
     Через месяц собрал командир у себя актив: замполита, командиров взводов, старшину и старшего техника.
– Обложили нас данью, – объявил он собравшимся. – В «новом» аэродромном батальоне организуется новый пост. В их роту охраны требуются дополнительные караульные. Наше командование приказало выделить от каждой части по одному бойцу.
– А почему от нас? Пусть «новый» полк с частями обеспечения обходятся своими силами, – раздались голоса командиров взводов старших лейтенантов Тихонова и Горбунова.
– Потому что пост создаётся в интересах обоих полков, – добавил командир. – Итак, кого туда отправим? Какие будут предложения?
     За все годы службы солдат в роте не просто не хватало, а было в обрез. Особенно ценились славяне, потому что они хорошо осваивали специальности связистов. Из них получались классные радисты, телефонисты, телеграфисты, радиомеханики, приводники, прожектористы, радиопеленгаторщики, линейщики, электромеханики, водители-электрики и прочие технические специалисты, составляющие основу роты связи.
     Азиаты же, как правило, успехами в освоении связной техники не блистали, но их всё равно с каждым призывом присылали довольно много. Большинство из них служили дневальными по роте. Каптёрщик и почтальон тоже назначались из их числа, потому что «лишних» славян просто не оставалось для выполнения этих нештатных обязанностей.
     Офицерам было совершенно ясно, что отдавать связиста нельзя. Значит, придётся выбрать кого-то из неспециалистов.
– Товарищ капитан, давайте отправим Халбекова! – В один голос предложили старшина и старший лейтенант Шестакович, во взводе которого числился этот солдат.
Так командир и порешил. Вторично о причине выбора допытываться не стал, доверившись мнению своих помощников.
     Через пару месяцев в роте охраны «нового» батальона произошло чрезвычайное происшествие. Рядовой Халбеков, сдав пост под охрану своему сменщику, набросился на него с кулаками и получил в ответ удар в челюсть. Халбеков упал на спину и проломил череп, ударившись затылком о бордюр. Не приходя в сознание, он умер в госпитале через несколько дней.
     Известие об этом происшествии командир услышал от старшины. В первые мгновения Цуканов был ошеломлён. Чувство жалости к погибшему смешалось с осознанием беды, которую отвёл старшина от своей роты.
– Вот это да! – Восхищённо посмотрел командир на старшину.
– Оцените, что ЧП случилось не в нашей части, – лицо старшины выражало серьёзность, но душа ликовала, судя по блеску в глазах. Это был его триумф!
– Анатолий Васильевич, ты – умник! – Обнял его командир. – От какой беды нас спас! Ведь этот Халбеков мог бы здесь такое натворить! Сейчас нам с тобой пришлось бы скорбными делами заниматься.
– Теперь скажут, что мы специально от проблемного солдата избавились, – старшина предупредительно повёл разговор в нужную сторону, – но такого конца я не мог предвидеть.
– Конечно! Это же судьба! А на претензии нам есть, что ответить: во-первых, нам приказали передать солдата, а не мы его им навязали. Во-вторых, мы могли расстаться только с неспециалистом, – начал готовиться командир к возможному разговору с вышестоящим командованием. – Но главное, Толя, – кому что на роду написано, то и будет. Если этому парню было суждено закончить свой жизненный путь в определённый день, то так и случилось. Для нас существенная разница в том, где это произошло. Ты – очень большой молодец! Недаром я за тебя бился против воли старших начальников! Оказывается, что и себя на будущее защищал.

                2.7. ОТДУШИНА

     Служить в ГСВГ было очень напряжённо. Каждый день расписан по часам. Помимо основной работы по обеспечению полётов донимали всевозможные проверки вышестоящими штабами. Отвлекали они всегда не вовремя.
     Только спланирует командир заняться делом, до которого пока ещё руки не доходили, как на тебе – очередной проверяющий едет с «Тюльпана» или с «Океана».
Сверху донизу контроль организован плотный, особо не забалуешь. Еженедельно поступали телеграммы о различных происшествиях с личным составом, вооружением и техникой в ГСВГ. Концентрация войск огромная, поэтому сама обстановка создавала предпосылки к различным нежелательным ситуациям.
     Если в театре одно-единственное ружьё висит на стене и то стреляет в последнем акте, то уж в ГСВГ тем более имелось, чем громыхнуть.
     Учась на чужих ошибках, Цуканов своим подчинённым расслабляться не позволял. Все офицеры и прапорщики занимались порученными делами и знали, что командир обязательно проверит и спросит за упущения по службе. Помимо регулярных построений с контролем личного состава, он непременно проводил непродолжительное совещание в конце рабочего дня. В течение дня на специальном планшете дневальный отмечал местонахождение офицеров по их сообщениям, чтобы каждого можно было срочно найти. На всех объектах имелись досконально разработанные инструкции с обязанностями должностных лиц, доведённые до них под роспись. Вторые экземпляры этих документов с росписями хранились в командирском сейфе. Если что случится, то есть с кого спросить по праву.
     Люди чувствовали персональную ответственность и старались служить добросовестно. Иногда офицеры ворчали с досады: «Куда ни посмотри – везде и всё командиром схвачено и определено!» Цуканов воспринимал подобное недовольство как скрытую похвалу и подтверждение правильности своего пути.
     Командир не раз убеждался в том, что если у человека имеется свободное, ничем не занятое служебное время, то он обязательно сам придумает, чем себя занять, и непременно что-нибудь учудит во вред себе и службе, поэтому не забывал своевременно ставить подчинённым задачи. К себе самому командир был тоже достаточно строг. Это командиры подразделений могут себе позволить помечтать уйти со службы пораньше, но командир же части сам домой не уйдёт, да ещё и в единственный в неделю выходной на службу явится.
     Цуканов ежедневно находился на виду и в гуще событий, а периодически его ещё и на разные совещания и сборы наверх вызывали. И как командира части приглашали, и как командира роты. В такие дни в части господствовал лёгкий расслабон, но без происшествий.
     Командир же едва успевал хомуты менять с одной упряжки на другую. Когда же вдруг выпадал денёк без срочных служебных задач и опеки сверху и, казалось, можно было бы взяться за те самые ранее откладываемые дела, то выяснялось, что у командира уже не оказывалось ни малейшего желания чем-либо сейчас заниматься. Хотелось просто ценить и беречь неожиданно доставшиеся тишину и покой, ведь в любой миг опять может закрутиться череда суеты и нервотрёпки.
     На втором году такой гончей службы к нему с неожиданным предложением обратился Дворников Александр Иванович, старший техник роты:
– Товарищ командир, вам надо себя поберечь, – доброжелательно улыбаясь в густые усы, по-товарищески посоветовал он. – Вы меня извините, я старый, глупый прапор, что с меня взять? Но опыт моей службы подсказывает, что долго в таком темпе служить невозможно, да и не нужно.
     Они сидели в радиомастерской, размещавшейся в одном из помещений подвала здания штаба полка. Здесь у Дворникова стоял широкий прочный стол с клеймом Третьего рейха, на котором он занимался ремонтом. В различной технике Александр Иванович разбирался вполне уверенно, хотя не помнил по памяти таблицу умножения.
Листок с этой таблицей, вырванный из тетради в клеточку, он носил вставленным под верхом фуражки. «А зачем мне её помнить, командир? Раз! – и вот она передо мной!» – снимал он фуражку с головы и смотрел в таблицу. – «Два! – и я её закрыл», – надевал он фуражку на голову.
     В прошлом оба они немного занимались радиолюбительством, что сблизило их на почве общего увлечения. Александр Иванович был коренаст, грузноват и невысок. Новым вышестоящим начальникам он представлялся не иначе как «старший прапорщик Дворников, тяжёлая весовая категория». Грудная клетка и плечи у него были действительно, как у штангиста. Человек серьёзный и основательный, он фактически являлся надёжной опорой командира. Цуканов всегда с интересом прислушивался к его мнению.
– Хотите что-то предложить? – Удивился Цуканов.
– Да так, сюжеты, – немного помедлил Дворников и рассудительно добавил. – Вам нужна отдушина в служебных буднях. Например, рыбалка!
     Как и все мужчины, рыбацкому азарту Цуканов был подвержен с детства, поэтому сразу же подхватил предложенную идею. Почему бы не сменить обстановку и не проехать по окрестностям? Теперь дело было за реализацией. Пришлось учесть особенности национальной немецкой рыбалки: рыболовство здесь платное. Водоёмов в округе имелось очень мало. Гарнизонные рыболовы могли себе позволить только выезд местным автобусом на городские озёра или на платные карпятники. По месту действия, времени и затратам такой вариант командиру никак не подходил. Зато у него имелись гораздо лучшие служебные возможности. Уазик под себя и – на старицу возле Эльбы, километрах в двадцати, где фиш-карту никогда не проверяют.
     Третьим компаньоном взяли Анатолия Зубкова, который оказался состоявшимся рыбаком. Впоследствии каждого вновь прибывшего в часть офицера командир вывозил на рыбалку для общения в менее служебной обстановке.
     Рыбье поголовье в старице ежегодно освежалось весенним разливом реки, что делало рыбалку разнообразной и интересной. Понятия весеннего и осеннего жора прочно вплелись в распорядок жизни командира и его соратников.
– Товарищ капитан, уже 20 августа! Лещ пошёл, и он нас ждать не будет! – возбуждённые рыболовным инстинктом, Дворников и Зубков срочно переделывали оснастку удочек на осеннего придонного обжору.
– Рыбята, по коням! – покончив со служебными мероприятиями, делал отмашку командир, заранее уверенный в том, что удочки, пара сухих пайков и фляжка спирта уже находятся за задним сиденьем уазика.
     А на старице в это время лещ уже вовсю «печёт блины», взрывая рылом придонный ил в поисках корма. При этом пузырьки воздуха поднимаются на поверхность воды и лопаются, разводя низкую волну блиноподобными кругами.
Тут уж не зевай! Ловили леща на тесто, замешанное в речной воде. Заброс наживки к «блинам» и длинный, перообразный поплавок, огруженный на леща, на две трети погружается в воду. Через некоторое время поплавок вдруг чудесным образом выкладывается плашмя на поверхность. Это лещ втянул губами наживку с крючком и поднял со дна вереницу мелких дробинок-грузил на леске. Дыхание замирает от волнения! Секунда! – и лещ потащил добычу в сторону, утапливая узкий поплавок. Вот теперь можно подсекать, потому что крючок у него уже прошёл выдвижные тонкие губы и находится во рту. Подсечка резким движением удилища в сторону, и оно сгибается под тяжестью заметавшейся в глубине добычи. Ахает и замирает рыбачья душа! Гулко бьётся сердце в груди, отдаваясь в висках набатом! Руки дрожат и от волнения, и от ощущения вибрации леща, передаваемой через удилище! Сейчас надо не спеша вывести леща из глубины на поверхность, дать ему глотнуть воздуха, чтобы он «отключился» и прекратил борьбу. В первое мгновение лещ на поверхности сильно ворохнётся, пытаясь сорваться с крючка. Надо обязательно удержать его голову выше спасительной воды, тогда он потеряет сознание, и широкое плоское тело беспомощно выплывет плашмя. Теперь трофей можно спокойно подтащить к берегу и подцепить подсаком. Лещ в озёрах Германии почти поголовно поражён солитёром, но в проточной воде, в том числе в этой обновляемой старице, рыба была чистой. Хороша лещёвая рыбалка! Азартна и увесиста!
     В следующем месяце, когда листва на берёзах стала желтеть, командир собрал своих собратьев-рыболовов:
– Теперь нам надо не упустить щучий жор.
     На старице щуки в поисках добычи били хвостом по воде и рыскали у поверхности, разрезая водную гладь и оставляя по две расходящиеся под острым углом линии. Уклоняясь от хищников, то там, то здесь рыбья мелочь серебристой россыпью разлеталась по воздуху в разные стороны и скрывалась в водных зарослях.
     В течение лета рыбаки уже успешно блеснили щуку, но по осени Цуканов предпочитал использовать живца-плотвичку. Он выработал собственную манеру: цеплял живца на тройник, после чего подбрасывал к поплавку приваду – комок мокрого, выжатого от воды хлеба. На хлебную муть подплывали плотвички, а уже на их стайку набрасывалась щука. Плотва молниеносно разбегалась в разные стороны и перед хищницей оставался только замешкавшийся живец на тройнике. Щука с ходу хватала его и заглатывала, что было видно по скачущему по волнам поплавку. По мере сгущения сумерек попадались всё более крупные рыбы, терявшие дневную осторожность. Самый большой экземпляр ввалился уже при луне. Вот только что стоял поплавок в свете лунной дорожки и вдруг ушёл в воду бесследно, лишь зашуршала разматываемая леска. Цуканов в темноте нащупал стопор катушки, нажал на него и махнул удилищем, но не ощутил привычного биения рыбы. Слабина лески ещё не была выбрана. Наматывать маленькую катушку некогда, ведь рыба может уйти в коряги. Цуканов схватил удочку и побежал от воды вглубь берега, чтобы вытянуть леску, которой в темноте уже не было видно. Повезло, что леска коснулась лица водителя, и они вместе с ним вытащили здоровенную, бьющуюся щуку на берег и только потом накрыли её подсаком, как сачком.
     По осени здесь случались «рыбные» дожди. Килька с небес не падала, но запах рыбьей чешуи после дождя чувствовался. Отсюда до Балтийского моря напрямую было менее двухсот километров, вот морской ветер и заворачивал над равниной, словно с рыбьей ярмарки.
     Следующей весной рыбаки решили заняться балтийским угрём, перезимовавшим в донных отложениях ила пресноводных водоёмов. Несколько вечеров подряд забрасывали они донки с червём для этой ночной рыбы. Пожилой местный немец, проходя мимо них по берегу, благожелательно заметил:
– Кайне цайт…
– Не время, – перевёл Дворников и добавил. – Со дня на день пойдёт, надо ещё немного подождать, когда вода прогреется.
     И вот в начале мая клюнуло! Угорь пошёл дружно по всей старице. На каждой заброшенной с вечера донке оказалось по угрю. Поначалу было страшновато вытаскивать из воды эту змееобразную рыбу, да и бороться с ней неприятно: толстый слой противной слизи долго с рук не отмывается. Вкус тоже разочаровал запахом тины и ила. Угря надо вымачивать и правильно готовить. В общем, возни с ним много. Белая рыбка лучше.
     Особенной ценностью в гарнизоне являлся уазик. В полку их всего два: у командира и у его заместителя по ИАС (инженерно-авиационной службе). Третий – в аэродромном батальоне, у комбата. Четвёртый – у командира роты связи. Машин мало, а ездить хотелось бы всем.
     Цуканов с первого же дня решил, что машиной рисковать он не будет и никому её не даст. Попадёт уазик в дорожно-транспортное происшествие – прогремишь на всю Германию, да ещё и со службы вылетишь. Водитель из солдат-срочников большим опытом ещё не обладает, с чужим человеком отпускать его опасно. Поэтому если надо было кому-то в чём-то помочь машиной, то ездил с водителем сам. Однако учитывая, что времени на подобную благотворительность у него не было, то просители обычно получали отказ. За очень редким исключением.
     Подошёл к нему как-то Володя Фокин, майор, командир звена на Ми-8. Попросил отвезти его с двумя друзьями-лётчиками на рыбалку с ночёвкой. Цуканов был с ними немного знаком. Этим ребятам он решил не отказывать, хотя его никто к этому не обязывал. В полку все лётчики прошли Афганистан, иные даже по два раза. Цуканов на войне ещё не был, поэтому считал себя перед ними в двойном моральном долгу. Год назад он даже жену Фокина принял на работу просто из уважения. Даже от «магарыча» отказался.
     В этот раз он отвёз ребят на вечерний лов и оставил на ночь на своём излюбленном местечке на берегу старицы под крутым обрывом, заросшим ивами. Место скрытное, заметное только, если встать строго напротив на другом берегу. Они хотели просто отдохнуть с удочкой у воды, выпить у костерка, за жизнь поговорить, да поржать от души. Палатку поставили для ночлега на природе. Тревожился Цуканов, конечно, как-то там у них дела пойдут? Приехал утром – всё нормально. Живы-здоровы, отдохнули, что называется, без происшествий.
     Да кто же может знать наперёд, что у кого на роду написано, и какие обиды могут вспыхнуть между людьми за чаркой? Ведь могло бы закончиться, как у Юры Карчева. Поездка эта, конечно же, была авантюрой. Впрочем, как и все рыбалки Цуканова, в которых он действовал исключительно на свой страх и риск, беря всю ответственность на себя.
     Когда для человека стираются границы между рабочим временем и личным, то служебные запреты становятся не обязательными и не абсолютными. Да и, собственно, в делах служебных командиру тоже нередко приходится нарушить один приказ, чтобы выполнить другой, более важный в настоящую минуту. Жизнь сложнее принятых существующих законов и уставов, которые всегда от неё отстают. Командирская служба на практике учит офицеров принимать самостоятельные, в том числе и нестандартные, решения.

                Часть III. СЛУЖБА МЁДОМ НЕ КАЗАЛАСЬ

                3.1. САРТАКОВ

     Бесспорным показателем успешной службы офицера является окончание им военной академии. В армии именно академия даёт перспективу и выводит офицера на оперативно-тактический простор. В вертолётном полку «академиков» немного: как правило, это командир полка и кто-либо из его заместителей. Полк относится к тактической категории, рангом пониже, чем оперативно-тактическая. В нём служат офицеры, закончившие высшие военные училища, что видно по синим ромбикам на их кителях. В этих училищах офицеры получают высшее образование, равное институтскому по общегражданскому статусу, но по военной градации такое образование можно условно считать средним.
      Полноценное высшее военное образование возможно получить только в военных академиях, к чему многие офицеры стремятся. Прослужив сколько-то лет в войсках, некоторые из них могут быть удостоены чести поступить в военную академию. Из общего числа офицерского корпуса таких немного. Это избранные счастливцы. Если в период учёбы они спьяну в парадной форме в фонтане купаться не станут или некое иное дисциплинарное коленце не выкинут, то через три года благополучно получат диплом с белым ромбом и надеждой на карьерный успех в придачу.
      В полку на обладателя академического ромба смотрят как на человека более высокой формации, имеющего личные заслуги и высокие связи. В военную академию по объявлению с улицы не принимают. Кандидата обязательно должны рекомендовать командиры, которые знают его по службе как достойного офицера и ходатайствуют за него перед вышестоящим начальником.
     Когда Цуканов всего третий месяц отдельной ротой командовал и всё ещё оставался старшим лейтенантом, он об академии даже не мечтал, потому что ни особенных заслуг, ни авторитетных связей не имел.
– Сань, а в наш полк два подполковника из академии приехали, – сообщила ему за ужином Любаша. – Ты не знаешь, на какие должности?
     Она работала в домоуправлении, где начисляла квартплату офицерам «нового» полка, но нашим считала «старый» полк, к которому муж относился.
– Нет, ещё не слышал этой новости, – удивился Александр.
– В парадной форме пришли, при орденах, – улыбнулась Любаша. – Приятно посмотреть!
– Значит, у них сегодня первый день, – пояснил Цуканов. – В таком виде положено представляться командиру части.
     Наутро он узнал, как именно состоялась процедура представления командиру. Офицеры подъехали к штабу полка во время обеда. Дежуривший по штабу сержант-сверхсрочник сказал им, что командир полка ушёл в лётную столовую. До окончания обеда было ещё далеко, поэтому вновь прибывшие, чтобы не терять времени понапрасну, решили представиться командиру возле столовой, после чего можно будет и перекусить.
– А как он выглядит? – Поинтересовался старший из них по виду. Это был назначенный на должность заместителя командира полка подполковник Сартаков с орденами Ленина и Красного Знамени на груди.
– В лётной куртке, солидный такой, – уважительно описал командира дежурный и обнадёживающе махнул рукой. – Да вы его сразу узнаете!
     В ожидании появления командира полка офицеры встали в нескольких метрах от входа в столовую. Из двери выходили отобедавшие лётчики и отправлялись по домам. Все они, конечно, были в лётных куртках, но никто из них по внешним кондициям не походил на командира полка. Наконец-то в дверном проёме появилась высокая, широкоплечая фигура в куртке. Офицер остановился на ступеньке и, никуда не спеша, принялся ковырять в зубах спичкой.
     «Командир!» – сверкнула мысль у «академиков». Первым пошёл тот, что постарше. Подойдя строевым шагом и приложив руку к фуражке, он чётко доложил хорошо поставленным командирским голосом:
– Товарищ полковник! Подполковник Сартаков прибыл для дальнейшего прохождения службы!
     Невозмутимо принимая доклад, офицер в куртке отбросил спичку в сторону, более-менее подтянул живот, изобразив стойку «смирно» в авиационном её исполнении, и поднёс руку к козырьку фуражки. Потом он ступил на землю и поздоровался за руку с Сартаковым:
– Поздравляю вас с прибытием в наш полк, товарищ подполковник!
     Следом за первым офицером пошёл строевым шагом его товарищ и тоже доложил под козырёк.
– И вас тоже поздравляю, товарищ подполковник! – Поздоровался с ним офицер в куртке и, обращаясь уже к обоим подполковникам, добавил:
– Командир полка полковник Сергачёв сейчас выйдет, и вы ему доложите.
– А вы, наверное, его заместитель? – Всё-таки надеясь на неполный облом уточнил Сартаков.
– Командир звена на Ми-8 капитан Соловьёв, – представился офицер в куртке, по-прежнему сохраняя полнейшую серьёзность.
     Несмотря на очевидный комизм ситуации, ни один мускул не дрогнул на его крупном лице, ни одна озорная искорка не блеснула во взгляде! Вот это выдержка настоящего пилотяги! Такого человека невозможно вывести из себя, если он сам того не захочет.
     С тех пор Сартаков Анатолий Васильевич, которому суждено будет менее чем через два года возглавить этот полк, непременно добавлял к званию и фамилии капитана Соловьёва его имя и отчество: Геннадий Петрович. В самом деле, не мог же он в первый день своей службы в полку представляться незнамо кому? Ясно, что человеку, который того достоин – Геннадию Петровичу.
     Даже когда Гена Соловьёв по неосторожности расфигачил всмятку все лопасти несущего винта вертолёта об опору немецкого ангара, полковник Сартаков, в ту пору уже командир полка, «дрюкал» его исключительно по имени-отчеству.
     За пять лет своего командирства в этом гарнизоне Цуканов «видал трёх царей» – командиров полков. О каждом из них в полку осталась добрая память. Про полковника Сергачёва много уже сказано выше. Прибывший вместо него по замене полковник Валентинов тоже обладал качествами опытного командира. В общении с начальниками и подчинёнными он сохранял спокойствие и уважительность, на крик не переходил. Горячку не порол помня, что «у Бога дней много». Работая на опережение, он заблаговременно предупреждал своих подчинённых от различных неловких ситуаций.
– Если в моём докладе командующему вы с чем-то не согласны, то не говорите об этом при нём! Скажите только лично мне, а я потом сам найду возможность, как поправить дело.
     Свою точку зрения он всегда объяснял убедительно. Командующему авиацией полковнику Якимову при необходимости возражал тактично и аргументированно. Даже мог проявить оригинальность в отношениях с ним.
– Товарищ полковник, – посмотрев в плановую таблицу, обратился он к командующему на предполётных указаниях, – вы выполните воздушную доразведку погоды?
     Время вылета полковника Якимова примерно совпадало со временем уточнения погодных условий по маршруту полётов. Выполнить эту задачу должен был кто-либо из лётчиков полка, но Валентинов решил попробовать вовлечь старшего начальника, что могло граничить с лёгким нахальством.
     Стоящий у окна внушительный командующий сбоку удивлённо воззрился на сидящего за столом маленького, худенького командира полка. «Ну, ты даёшь!» – красноречиво говорил его критический взгляд из-под густых нависших бровей. В присутствии лётчиков командующий, конечно же, согласился, но можно только догадываться, что именно он высказал командиру впоследствии.
     С полковником Валентиновым Цуканов не раз случайно встречался по воскресеньям возле аэродромного автопарка, где пересекались их пути на службу. Командир полка направлялся по тропке через железнодорожное полотно возле рампы из дома в штаб полка, а командир роты шёл вдоль рампы из своего дома в казарму.
     Младший на ходу приветствовал старшего, а тот всегда с улыбкой здоровался в ответ, отмечая ответственное отношение командиров частей к службе.
     Это была та самая случайность, которая стала закономерностью, обусловленной личной ответственностью обоих за порученное дело. Настоящего командира ноги сами несут на службу даже в воскресение, ему всегда есть, чем там заняться.
     На подведении итогов за год, состоявшемся в Вюнсдорфе, полковник Валентинов во время перерыва подошёл вместе с Цукановым к начальнику войск связи воздушной армии полковнику Караеву.
– Ходатайствую о продвижении капитана Цуканова по службе, – заявил командир полка совершенно неожиданно для ротного. – Добросовестный офицер, хорошо служит.
     Быстрой реализации пожелания не последовало, но всё равно в копилку авторитета добрая аттестация всегда приятна.
     Сам же полковник Валентинов вскоре ушёл на повышение, оставив место подполковнику Сартакову.
     Если первый и второй командиры полков являлись в представлении Цуканова уже готовыми, состоявшимися командирами, то на примере подполковника Сартакова он получил возможность наблюдать становление нового командира полка. Цуканов с интересом следил за его первыми действиями. Новый командир поступки совершал обдуманные и во всех ситуациях принимал решения, не позволяя событиям развиваться бесконтрольно.
     Назначение его на должность произошло незадолго до весенней проверки. Перед самой проверкой, очень некстати, в одной из эскадрилий полка случилось чрезвычайное происшествие на почве неуставных взаимоотношений: казарменные хулиганы сломали челюсть младшему сержанту. Командир организовал расследование, и в отношении виновных было возбуждено уголовное дело, которое подпортило показатели полка, а ведь Сартакову ещё не присвоили полковничьего звания. На заслушивании командиров частей, проводившемся в начале проверки, проверяющие из штаба танковой армии упрекнули командира в низком уровне воинской дисциплины. Командир же возразил на это, что он не скрывает происшествий, а принятые меры как раз свидетельствуют о том, что в полку ведётся работа по укреплению воинской дисциплины.
     Вообще в ходе проверки командир действовал решительно и напористо, показав себя офицером на своём месте. На членов комиссии произвёл большое впечатление доклад командира о боевом применении полка, который он изложил по-военному чётко и компетентно. В Сартакове чувствовалась высокая профессиональная, академическая подготовка. Именно тогда, глядя на Сартакова, Цуканов впервые задумался о практической пользе академического образования для себя.
     На следующий день полк был поднят по тревоге. Завыли ревуны, побежали куда надо солдаты, потом скорым шагом пошли офицеры и прапорщики, поехали из автопарков машины, взревели двигатели вертолётов.
     Через КПП в гарнизон свободно заехал на мотоцикле немец-трубочист в чёрной, словно в саже, униформе с цилиндром на голове и белоснежным шарфом. Под предлогом проверки дымоходов он всегда появлялся при объявлении тревоги в гарнизоне. Наверное, немцы таким образом приглядывали за нами. Наши им в том не препятствовали.
     В ходе приведения в соответствующую степень боевой готовности командование полка и члены комиссии собрались на командном пункте. На вопрос командира полка: «Как обстановка?» начальник КП майор Таранцевич, распузевший на сидячей должности, выпучил глаза из орбит и старательно вытянул руки по швам:
– Товарищ подполковник, получено восемь столов для КП!
     Командир сразу сообразил, что Таранцевич, навсегда оставшийся в душе сельским мужиком, примитивно брякнул о своём наболевшем, а не о действиях полка по тревоге, и молча махнул ему рукой в сторону, чтобы тот убрался с глаз долой и не болтал чепухи перед проверяющими. Ну, что ты с этим балбесом поделаешь?
У него сейчас все мысли об увольнении: «Поеду на зямлю`! У мяне там сорок соток! Сяду на зямлю`, хозяйствовать буду!»
     А если рассудить, так умными-то и дурак скомандует, а вот чтобы командовать дураками, надо самому очень умным быть. Командир уверенно владел собой в сложных ситуациях.
     Дальше всё пошло хорошо, пока в доклад командира не вмешался с поправкой один из его заместителей:
– В полку сейчас не 58, а 59 исправных вертолётов! Вчера вечером в ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть) отремонтировали ещё один вертолёт! – Самодовольно сообщил тот, явно рассчитывая на похвалу. Вот какой я у нас большой молодец!
Реакция командира была молниеносной и меткой:
– П..дрон!
     И командир невозмутимо продолжил свой доклад. В обычной обстановке командир не допускал бранных слов, но имел их про запас на всякий боевой случай, как горец патроны в газырях. В дальнейшем в течении насыщенного событиями дня он не возвращался к инциденту. Лишь вечером, когда потерпевший что-то проворчал о грубой форме замечания, командир ещё раз твёрдо заявил невеже:
– Не надо влезать в мой доклад! Вы же сами для него подали эти сведения начальнику штаба!
     А потом ещё и полковник Якимов добавил, огорошив непонятливого вопросом:
– А ну-ка, скажи мне, сколько в ящике находится неуправляемых реактивных снарядов? Сколько С-5 и сколько С-8?
     Отводя покрасневшую физиономию в сторону, тот промычал нечто неопределённое.
– Не знаешь! – Презрительно подытожил командующий. – Потому что ты сам, своими руками, никогда не заряжал их на вертолёте!
     В войсках не любят высокомерных начальничков, назначенных по знакомству, но не имеющих достаточного опыта службы, а этот пострадавший относился именно к такой категории. Сартаков, вскоре ставший полковником, как и его старший наставник полковник Якимов, прошли все ступени служебной лестницы самостоятельно, своим трудом и риском. Их высокие связи и знакомства являлись признанием личных боевых заслуг и деловых качеств.
     Для Цуканова полковник Сартаков стал самым высоким авторитетом среди лично известных ему лётчиков. По сути дела, Сартаков был героем. В Афганистане, будучи ещё капитаном, он фактически совершил подвиг, за который его представили к званию Героя Советского Союза. К столь же высокому званию был представлен и командир полка, в котором служил тогда Сартаков. Наверху же посчитали, что две геройских звезды на один полк это много, и наградили Сартакова орденом Ленина.
     А ещё полковник Сартаков выделялся широким кругозором, эрудицией и интеллектом. У него тоже было чему поучиться. Прежде всего – умению выстраивать правильные отношения с людьми. Мог за дело спросить не обидно и инициативу подчинённых поддержать тонко: «Нет невыполнимых задач для роты, которой командует капитан Цуканов Александр Петрович!» Оставаясь на высоте своего положения, командир умел слышать людей.
     Как-то оценил он работу связи за лётную смену на тройку. Такое случалось нечасто. Подвела техника, включили резервный комплект, лётная смена закончилась благополучно, но группе руководства понервничать всё-таки пришлось. На разборе полётов Цуканов принял упрёки как должное, не смея возражать даже мимикой. По окончании разбора, когда лётчики направились к выходу из класса, озабоченный Цуканов подошёл к командиру и негромко обратился к нему:
– Товарищ полковник! Оценка заслуженная, но завтра мы с вами едем в Вюнсдорф на подведение итогов за год, и весь разбор начальника войск связи воздушной армии будет построен на этой тройке, которая перечеркнёт годовую работу. Прошу вас сейчас поставить четвёрку, а в другой раз снизить оценку, когда это будет восприниматься не так болезненно.
     Командир понимающе улыбнулся и согласно кивнул головой.
У связистов своя правда, а у лётчиков своя. В поисках общего мнения им необходимо разговаривать. Промышленность не может обеспечить безотказную работу техники, поэтому она может отказать в любой момент, как ты её ни обслуживай. Ей же в душу не заглянешь? Железо – что с него возьмёшь? Для связистов критичным является не столько отказ, сколько время замены отказавшей техники на исправную из резерва. Условно говоря, здесь счёт идёт на минуты: не более одной, двух, трёх. Соответственно распределяются и оценки за выполнение норматива: отлично, хорошо, удовлетворительно.
   Однако то, что для связиста «отлично», для лётчика уже прямой шаг к инфаркту. К примеру, погаснет ночью взлётно-посадочная полоса, когда на кругу несколько бортов в очереди на посадку. А когда она опять включится? И включится ли вообще? Лётчики в полёте напряжены, как в бою. Доведётся ли им сейчас благополучно приземлиться?
     Для руководителя полётов и его группы это тоже очень опасное испытание. Нервы натянуты до звона в ушах, душа обмирает – чем же всё это закончится? Ну, включилась полоса через минуту, так что же теперь связистам за это пятёрку ставить? Полоса вообще гаснуть не должна! Вот тогда – пятёрка! А то, что же это получается? У лётчиков спина в мыле до самого низа, сердце в висках барабаном колотится, а связь на «отлично» сработала? Ну, уж нет! «Фиг вам» называется!
     Так как же быть с оценкой в таких случаях? Связист не должен соглашаться с плохой оценкой, ведь его люди сработали вовремя. Лётчик должен поставить положительную оценку, хотя бы четвёрку, но дать накрутку связи, чтобы впредь такие отказы не повторялись. Хорошо, когда лётчик слова связиста к сведению принимает.
     Сартакову и Цуканову служить вместе в занимаемых командирских должностях пришлось довольно долго, более трёх лет. За это время иногда возникали ситуации, подобные описанной выше. Получив трояк в другой раз, Цуканов должен был объяснить командиру, что связисты не превысили норматив при отключении промышленной электросети. Командир полка догадывался о попытке оправдаться, но не желал уступать в присутствии лётчиков. После разбора полётов он намеренно заговорил с одним из своих заместителей, не давая Цуканову возможности обратиться к нему и медленно направляясь вдоль длинного стола в сторону выхода, следом за лётчиками.
     Возле двери Цуканов всё-таки улучил момент и переговорил с командиром, обоснованно убедив его в справедливости четвёрки.
     В третий раз Цуканов, видя нежелание командира разговаривать с ним, вышел из класса и дождался его возле уазика, где и привёл свои веские доводы.
     По внимательному отношению командира к подчинённым можно было предположить, что он тоже учитывает в своей службе их мнение и опыт. Иногда в спорных ситуациях бывало, что командир задерживал заместителей, чтобы они послушали аргументы Цуканова и задали свои вопросы по связи не ему, лётчику, а непосредственно связисту.
     Дело в том, что некоторым заместителям Сартакова со стороны казалось, будто командир иногда завышает оценку связистам. Кое-кто из них мог подумать, что на месте командира он бы рубил с плеча ни на что не взирая. Однако может ли быть ответственным и компетентным в вопросах связи кто-либо из заместителей командира полка? Здесь главное понятие – «со стороны», то есть, не имея полномочий и не отвечая за последствия. В этом-то и состоит коренное отличие любых замов от командира, обладающего необходимыми знаниями, опытом и сознающего свою ответственность за принятое решение.

                3.2. ВЕРТОЛЁТЧИКИ

     Человек, летающий и управляющий летательным аппаратом, является лётчиком, пилотом. Для людей, ходящих по земле, такое определение не вызывает сомнений. Однако лётчики, летающие на самолётах, не считают лётчиками тех, кто летает на вертолётах. Мол, вертолётчиками называйтесь, но не лётчиками. У самолёта и скорость больше, чем у вертолёта, и перегрузки на пилота более значительные. Быть может, в таком случае их самих надо называть самолётчиками, поскольку они на самолётах летают? Нет, это исторически неверно. Летающих на самолётах сразу стали величать лётчиками. А когда, много позже, появились вертолёты, то их пилотов назвали вертолётчиками. Ну, это уж их «лётчицкое» дело, как им авторитетами меряться.
     Цуканов с земли всех их лётчиками считал. До Германии служил он в истребительно-бомбардировочной авиации, поэтому был знаком и с лётчиками, летающими на самолётах. Различие между «крылатыми» и «винтокрылыми» лётчиками, конечно же, есть. Первые только между собой общаются, а в отношении других людей молчаливо-горды, хотя и без кичливости. Вторые тоже сохраняют профессиональную кастовость, но более общительны с пешеходами. Быть может, так получилось оттого, что многие вертолётчики встали в офицерский строй не после окончания военных училищ, а после учёбы в гражданской организации ДОСААФ (добровольное общество содействия армии, авиации и флоту), то есть недалеко оторвались от народа.
     В период войны в Афганистане вертолётчиков требовалось гораздо больше, чем их выпускалось Сызранским и Саратовским высшими военными авиационными училищами лётчиков. Недостачу восполняли авиационные учебные центры ДОСААФ. Многие их выпускники показали себя очень хорошими пилотами. Что же касается именно офицерской службы, то нужно отметить, что курсантский строй заменить гражданской толпой невозможно. В противном случае иногда получаются весьма необычные для авиации персонажи.
     К примеру, штурман капитан Ястребовский. Несмотря на военную форму и офицерское звание, этот невысокого роста человек всегда имел совершенно штатский, какой-то спокойно-умиротворённый, полусонный вид. Даже по тревоге он задумчиво чесал «репу», подолгу сидя на кровати. Из квартиры его с боем выпроваживала жена:
– Да скорей же собирайся! Ну чего ты сидишь? Вон мужики уже по улице бегут на аэродром!
     Тем не менее, Ястребовский одевался не спеша и, наконец-то завязывая длинные шнурки на высоких лётных ботинках, беззлобно и сокрушённо ворчал ей в ответ:
– Истеричка...
     Когда перед полётами Ястребовскому доводилось давать лётчикам отсчёт времени, он произносил только секунды, не считая нужным называть час и минуту, к которой эти секунды относились: «Тридцать секунд, двадцать пять, двадцать, пятнадцать, десять, пять. Отсчёт!» Лётчики при этом понимающе переглядывались, улыбаясь особенностям своего штурмана.
     Как бы ни был чуден Ястребовский, всех досаафовцев превзошёл списанный с лётной работы старлей Витя Крава. Он поверг офицеров штаба в весёлое недоумение вопросом: «Мужики, а как вы на этой карте север определяете?» Да как же он летал лётчиком-оператором на Ми-24 (вертолёт огневой поддержки), если не усвоил, что вертикальная линия меридиана снизу-вверх и есть направление на север? Об этом не только лётчики, но вообще все нормальные офицеры знают. В военных училищах, конечно же, отсутствует даже почва для подобных «косяков» в подготовке пилотов.
     Упомянутые анекдотические казусы являются редчайшими исключениями из общего правила, потому и запоминаются надолго, как предпосылки к лётным происшествиям. А вот что характерно для всей когорты вертолётчиков, так это жизнь в постоянном сознании своего обязательного участия в боевых действиях.
     Ни один вооружённый конфликт без них не обходится. Из всей авиации именно вертолётчики на себе выносят основную тяжесть войны.
     Самолёт просвистел в небесах и скрылся, а по небыстро летящему вертолёту со всех стволов палят – настолько доступной добычей он представляется, но вертолётчики всё равно идут на риск, летят под обстрелом: десант высадить, раненых забрать, разведгруппу из боя вывезти и по разным другим задачам, где без них не обойтись. Подлинные небесные пахари. На их глазах гибнут боевые товарищи, но они всё равно летят на задания.
– Это же святые люди, – высказался как-то Цуканов о вертолётчиках в разговоре с одним из них. – С точки зрения бронезащиты вы же летаете «с голым задом над штыками».
– Да-а уж, – задумался тот. – Пожалуй, что так и есть.
     Кстати, через много лет этот вертолётчик станет Героем России.
     Служил в полку и офицер, фактически удостоенный звания Героя Советского Союза. В Афганистане он командовал отдельной вертолётной эскадрильей. Не раз под огнём противника успешно выполнял задания командования. На самых опасных вылетах лично возглавлял своих вертолётчиков.
     Есть у авиационного командира такая привилегия: как самый опытный лётчик, он первым летит в бой и больше всех рискует. Настоящий герой. В гарнизоне о нём рассказывали необычную историю. С какого-то момента по известным только ему личным мотивам этот смелый человек стал искать смерти в бою. Второго пилота и бортового техника в полёт с собой не брал, чтобы не рисковать их жизнями. В одиночку летал разыскивать караваны с оружием для душманов, уничтожал их, а потом приземлялся рядом с расстрелянным караваном, забирал раненых в вертолёт и доставлял их на аэродром.
     Цуканов очень уважал вертолётчиков за их самоотверженный лётный труд и, как мог, помогал им по службе. В стране мир и покой, а вертолётчики по всем горячим точкам воюют. Как будто это только их личное дело, других людей не касающееся. Именно они, вертолётчики, всегда находятся в строю среди тех военных, которые заслоняют собой страну от большой войны. Именно этим людям мы обязаны за мирную жизнь.
     Когда через много лет Цуканову, в ту пору уже закончившему академию ВВС имени Ю.А. Гагарина подполковнику, предоставилась возможность служить в Управлении армейской авиации, то он с радостью согласился, чтобы ещё больше приобщиться к этому замечательному, отважному племени. В этом же управлении тогда служил генерал-майор Сартаков. Туда же иногда приходили по делам генерал-майор Сергачёв и полковник запаса Якимов.
     Командующий армейской авиацией Герой Советского Союза генерал-полковник Павлов Виталий Егорович собрал под своё крыло много заслуженных и очень интересных соратников. По делам службы Цуканов часто общался с ними и ежедневно бывал в кабинете командующего. Как и в Германии, Цуканов всегда охотно помогал вертолётчикам, отодвигая свои текущие дела в сторону. Время было сложное. Армия воевала и сокращалась одновременно. В верхах плелись интриги. Командующий твёрдо отстаивал интересы своего рода войск, никому не позволяя ослаблять армейскую авиацию. Тучи высокопоставленного недовольства стали сгущаться над ним.
     В этих условиях Цуканов счёл своим долгом в меру возможностей помочь командующему и своему управлению. Чтобы прямо не навредить себе, он не мог действовать открыто, но узнавая о проблемах, в которых мог оказать содействие, сам негласно предпринимал практические меры, чем уменьшал количество неприятностей.
     Ведь он оставался командиром по характеру и привык брать ответственность на себя, принимая командирские решения. Таков был его личный, внешне незаметный вклад в великое дело сохранения армейской авиации.

                3.3. ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ

     Однажды ненастным осенним вечером сидел Цуканов в своём кабинете и собирался с мыслями для завтрашнего представления и доклада новому начальнику отдела авиации полковнику Котлову, вступившему в должность вместо уволившегося в запас полковника Якимова. Каким-то окажется по характеру новый начальник?
     В армии сложилось устойчивое мнение, что самый лучший для тебя начальник тот, с которым ты служишь сейчас. Тебе известны его требования и особенности, а он знает твои способности, поэтому весы службы, на одной чаше которых сложены задачи, поставленные сверху, а на другой чаше сосредоточились усилия по их выполнению, можно считать уравновешенными. С появлением нового весовщика баланс между «надо» и «есть» может быть нарушен. Не станет ли новый начальник прежние задачи перевешивать?
     Ход мыслей прервал осторожный стук в дверь. Цуканов крикнул: «Да!» и в кабинет с привычным: «Разрешите?» осторожно вошёл прапорщик Валерий Влагоц.   Следом за ним появились двое его малышей-мальчиков и жена.
– Товарищ капитан, я к вам по личному вопросу, – в голосе и манере Влагоца чувствовалась подавленность, ранее не свойственная ему. Командир предположил семейный конфликт.
– Что случилось, Валера? – Цуканов предложил им сесть напротив себя.
Валерий Влагоц, среднего роста видный мужчина лет двадцати семи, усадил на стульях малышей-«пирожков» и поднял на командира страдальческий взгляд.
– Мою жену изнасиловали! – с нажимом на последнем слове с трудом произнёс он.
Влагоц перевёл взгляд на свою жену Людмилу, присевшую с другого края стульев. Она была ему под стать. Стройная красавица-блондинка, словно с обложки польского глянцевого журнала.
– Как же это случилось? – едва не обмер от такого известия командир.
Людмила молча потупила взор.
– Сверхсрочник с «новой» роты, – сдерживая переполнявшее его негодование, выдавил Влагоц, – Ельников!
     Командир перевёл дух: «Не из моей части – уже лучше!»
Цуканов вспомнил, что как-то мельком видел этого прыщавого «сверчка». Да он же в подмётки не годится красавцу Влагоцу!
– Это правда? – обратился командир к притихшей Людмиле.
     Она отрешённо молчала. Об обстоятельствах несчастья поведал Влагоц. Оказалось, что он обнаружил на теле жены следы от прикосновений, которых сам не совершал. Заподозрил измену и стал допытываться у неё с пристрастием. Жене отмолчаться не удалось, и она назвала имя того, кто применил силу. Влагоц пошёл в «новую» роту, застал там обидчика и начал его волтузить. «Сверчок» своё участие признал, но при этом заявил в оправдание, что всё произошло по согласию. А потом ещё и добавил козырной аргумент, что если капитану Цуканову можно проделывать такое с Людмилой, то почему ему, Ельникову, нельзя?
     «Сверчку» про Цуканова стало известно от старшего лейтенанта Туголукова, командира его взвода. Туголуков рассказал ему, что как-то пошёл к Цуканову вернуть бутылку технического спирта, а кабинет оказался заперт изнутри. Постучался – не открывают. Обошёл казарму, прильнул к окну и увидел, что Цуканов с Людмилой на столе своими делами занимаются. «А я Туголукову верю!» – без сомнений заявил «сверчок».
     Рассказав всю историю, Влагоц взглянул на Цуканова в ожидании, что же тот ответит?
– Всё, что сказано «сверчком» и Туголуковым в отношении меня является ложью, – развеял его подозрения Цуканов. – Однако поскольку в этой сплетне прозвучало моё имя, то я, как лицо заинтересованное, уже не могу далее вести расследование самостоятельно. Теперь этим должна заняться вышестоящая инстанция. Пойдёмте все вместе к командиру полка.
     Цуканов позвонил полковнику Сартакову и в общих чертах, без подробностей, доложил о срочном деле. Командир разрешил всем сейчас же явиться к нему в кабинет.
     Идя в штаб полка, Цуканов размышлял о последствиях происшествия. «Сверчку» грозит статья. Туголуков, как провокатор в деле, приведшем к тяжёлым последствиям, наверное, будет выслан из ГСВГ в один из далёких военных округов.
Цуканов знал его ещё по военному училищу как убеждённого разгильдяя. Туголуков выпустился годом раньше и до сих пор, уже десятый год, оставался взводным. Есть люди, которые по жизни могут быть только безответственными типами, на какую должность их не поставь. Этого раздолбая в своё время ни на «новую», ни на «старую» роту командиром не назначили.
     Полковник Сартаков принял их в своём кабинете. Указал всем присесть за длинный стол перед собой. Здесь же оказался и начальник политотдела подполковник Ерофеев. Цуканов начал докладывать им по сути дела всё, что самому стало известно.
     В какой-то момент в кабинет вошёл незнакомый Цуканову большой черноволосый полковник. Жестом руки он прервал попытку офицеров встать и сел за стол напротив Цуканова. Это и был тот самый вновь назначенный на должность начальника отдела авиации армии полковник Котлов Михаил Сергеевич.
     Жену Влагоца с детьми попросили пока выйти в коридор. Вышестоящего начальника в курс дела стал посвящать подполковник Ерофеев как специалист по всем «политическим» вопросам. Разбирать семейные конфликты для него было занятием привычным. Делал он это всегда с присущим ему юморком. Когда дошёл до сцены потасовки между сторонами конфликта, то с особенным акцентом произнёс коронную фразу «сверчка»:
– А Ельников и говорит Влагоцу: «Если капитану Цуканову можно проделывать такое с Людмилой, то почему ему, Ельникову, нельзя?» Железная логика!
– Кто такой Цуканов? – Гулким, как из самовара, голосом спросил Котлов.
Цуканов встал и представился начальнику:
– Командир 86-й отдельной роты связи и рто капитан Цуканов.
     Начальник навёл на него исподлобья тяжелый взгляд с азиатчинкой, свойственной многим сибирякам, и вопросительно качнул подбородком вверх, подразумевая вопрос: «Ну?»
– Весьма польщён, – улыбнулся Цуканов, имея ввиду предполагаемый выбор красавицы.
И уже серьёзно добавил:
– Не было этого.
     Котлов кивнул ему присаживаться. Таким вот интересным образом состоялось досрочное представление Цуканова новому начальнику.
     Придя домой, Цуканов поведал о происшествии жене, чтобы она оказалась готовой правильно воспринимать сплетни, разлетевшиеся по гарнизону.
     На следующий день к делу подключился подполковник Баев, в обязанность которого входило разгребать все проблемы частей связи. Цуканов заострил его внимание на клевете в свой адрес.
– Туголуков болтал о том, чего не было! – поделился он соображениями с начальником связи, когда они зашли в его кабинет. – Какая там бутылка спирта? Да мы с ним совсем не общаемся! Выдумывает невесть что, для поддержания авторитета в своём кругу. Ко мне в роту он даже зайти не смог бы. Дневальный сразу же вызвал бы дежурного по роте, а тот доложил бы мне о прибытии постороннего офицера. И какая ещё Людмила? Да это же невозможно! Здесь даже дверь изнутри не запирается.
     Баев согласно покачивал головой и не перебивал его до тех пор, пока Цуканов не упомянул имени жены Влагоца.
– Ну почему же невозможно? Очень даже и вполне, – без тени улыбки возразил он. – А вот в то, что это происходило в твоём кабинете на столе, я не поверю. Здесь же неудобно! Должны же быть созданы какие-то условия? А у тебя даже дверь изнутри не запирается.
– Ну, спасибо, Виктор Владимирович! – Улыбнулся Цуканов. – Умеете своих поддержать.
     Дальнейшее разбирательство показало, что «сверчок» поступил по согласию сторон. «Сверчка» уволили, Туголукова как-то наказали. Цуканов даже не пожелал поинтересоваться, как именно. Его проблемой стало душевное состояние Влагоца. Людмила с детьми уехала домой к родителям. Бедный Валера, который очень сильно любил её, ходил как неприкаянный. Если бы он знал, чем всё может закончиться, то не стал бы «выносить сор из избы». Получилась же ненужная огласка. Впрочем, вскоре ему предстояла замена в другой военный округ, а на новом месте, где не знают его истории, есть шанс восстановить семью.
     Цуканов относился к Влагоцу с большим тактом, претензий по службе не предъявлял, чтобы не дёргать человека, которому и так сейчас очень тяжело. Как бы не сотворил чего с собой? Предупредил всех офицеров и прапорщиков, чтобы не позволяли себе насмешек. Баев тоже держал ситуацию под контролем, делился опытом.
– В твоей-то роте жена его обманула, и он сам начал в колокола бить, – имея в виду прапорщика, высказался Баев. – А вот в одной из других отдельных рот сам командир части семью подчинённого разбил. Уехал командир взвода в командировку надолго, а к его жене в это время подкатил шустрый холостой сослуживец. К возвращению взводного из командировки об этой интрижке в части было известно уже всем. Так командир не нашёл лучшего решения, чем публично объявить обманутому мужу об измене жены.
– Он что? Дурак, что ли? – Не сдержался Цуканов.
– Как видишь, оказался с придурью, – согласился Баев. – Мы, говорит, в одном коллективе служим, поэтому скрывать от него было бы нечестно, не по-товарищески. И ляпнул об измене прямо во время общего праздничного застолья: с кем, когда и где.
– Но ведь это же вмешательство в частную жизнь человека! – Возмущение Цуканова превзошло удивление. – Как же можно такого не понимать?
     На это убелённый сединами подполковник развёл руками:
– Балбес не догадывается о том, что он балбес, именно потому, что он – балбес. Замкнутый круг взаимосвязи личных особенностей и обстоятельств. А с людьми работать нужно тонко. Они нас и выдвигают, и задвигают. Думать надо, что говоришь.

                3.4. СЛОВО

     Командирское слово очень значимо, и нет его сильней после слова Божьего, потому что оно – закон для подчинённых. Сила командирского слова заключается во власти, которой он наделён, в праве и обязанности приказывать и требовать выполнения своих приказов.
     Когда надо, капитан Цуканов умел говорить настолько пронзительно и убедительно, что у подчинённых мурашки по спине бегали. Бывало, казарменных хулиганов до слёз доводил.
     Доходчивость его слов происходила от глубокого знания им военной службы, в которой он вращался круглосуточно от пяток до макушки, от понимания сущности каждого из своих офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат, от высокой ответственности за порученное дело и доброго, товарищеского отношения к сослуживцам.
     Главным предметом работы и заботы командира были люди. Особенное внимание он уделял воспитанию солдат. В дополнение к построениям и политзанятиям даже применял свои собственные методы работы с ними. Специально-то и не выдумывал, как-то так сама служба естественным образом подсказывала.
     Один из этих методов он определил как «командирское слово солдату». Это когда требовалось своевременно и напрямую довести до солдат актуальную информацию в командирском её понимании. В этом случае присутствие командиров взводов и начальников радиостанций совсем не обязательно. Есть командир части и его солдаты, и этого достаточно.
     Потребность в таких мероприятиях возникала не чаще одного раза в месяц. Через полчаса после ужина Цуканов давал дежурному по части команду собрать солдат в ленинской комнате. Они рассаживались за столами, он заходил, звучали команды: «Встать!», потом «Сесть!», всё строго и серьёзно.
     Стоя рядом с трибуной, Цуканов чётким, хорошо поставленным командирским голосом последовательно говорил о нескольких значимых служебных вопросах, отмечал лучших солдат, высказывал замечания, приводил примеры, меняя в нужных местах интонацию и делая акценты на особо значимых словах и фразах. Речь его всегда была грамотной, связной по смыслу и лишённой каких бы то ни было сорных слов и ненужных пауз. По лицам солдат было заметно, что под воздействием его выступления они находились в состоянии сильного душевного впечатления. Теперь впору хоть в атаку людей поднимать. Постепенно повышая градус своей речи, командир подводил присутствующих к верхней эмоциональной точке и вдруг, словно ударом плети, резко командовал: «Встать! Смирно!», а через секунду уже более спокойным тоном: «Вольно! Разойдись!»
     В то же мгновение у входа в ленкомнату появлялся старшина: «Рота! Построение на вечернюю прогулку через 10 минут!» Во всё время мероприятия Зубков стоял в коридоре возле приоткрытой двери, потому что он, во-первых, всегда находился рядом с ротой и, во-вторых, не упускал случая послушать командира.
     Кроме командирского слова, очень значимо бывает и слово, сказанное со стороны. В этом командир неоднократно убеждался, общаясь со своими ближайшими помощниками.
     Замполит роты лейтенант Клёц, уже четвёртый по счёту у Цуканова, прервал оформление стенда в ленкомнате, потому что командир попросил освободить это помещение для своего мероприятия с солдатами. Замполит отнёс в кабинет атрибуты своего священнодействия – плакатные перья с линейкой и собрался уходить домой.
– Товарищ лейтенант, – негромко остановил его старшина, – вы не спешите уходить, задержитесь. Послушайте, как командир с личным составом работает.
     Командир уже начал говорить, поэтому замполит молча вошёл в ленкомнату на пару шагов и остановился у ближнего стола. Цуканов мельком взглянул на него и продолжил, обращаясь к солдатам:
– Товарищи, у нас участились случаи простудных заболеваний. Едва ли не каждый день кто-нибудь обращается в санчасть с температурой. Если так дело пойдёт и дальше, то вскоре полёты отбивать придётся по нашей неготовности к их обеспечению. Возражений нет: если человек заболел, то должен лечиться. Тут без вариантов, и медицина забирает из наших рядов то одного, то другого. Однако возникает вопрос: где вы умудряетесь так простужаться? Форсируете водные преграды под огнём противника? В окопах под дождями мокнете? По-пластунски по мёрзлой земле ползаете? Нет. Работа у нас почти интеллигентная – связь на аэродроме. Это ведь даже не на полигоне, где пехота мокнет и мёрзнет.
     Цуканов тяжело вздохнул, подумав о незавидной доле мотострелков, и обвёл взором солдат.
– В казарме сквозняков нет, – продолжил он после небольшой паузы, – мы со старшиной проверили. Одеты вы тепло. Морозы в Германии сейчас небольшие. Немцы легче нас одеваются и то не болеют. Шапок-ушанок у них и в помине нет. Они носят налобники с наушниками или зимние кепки. А наш солдат-победитель три раза в день из тёплой казармы в тёплую же столовую четыреста метров пройдёт и уже «их бин крянк», то есть больной по-немецки. От казармы до наших аэродромных объектов тоже недалеко – километра полтора – два. Отопление там достаточное, а вы всё равно простужаетесь.
     Последнюю фразу Цуканов произнёс медленно, по слогам, словно искал какую-то правильную мысль к месту. Вдруг лицо его озарилось довольной улыбкой.
– Ребята! Вам надо утеплять горло. Сами же знаете, что мать ребёнка без шарфа на улицу не выпустит.
     Бойцы заулыбались, представив себя теперешних в повязанных шарфах.
– Вот это место под подбородком, – командир прикрыл ладонью верхнюю часть груди и горло, – должно быть закрыто кашне под шинелью или бушлатом, а оно у вас всем ветрам открыто. Жаль, что солдатам, в отличие от офицеров и прапорщиков, кашне не предусмотрено по нормам вещевого довольствия. Надо поправить ситуацию. Поговорю с вашими ближайшими командирами и начальниками, чтобы помогли вещами каждому индивидуально. В нашей роте на каждого офицера и прапорщика в среднем приходится по три солдата. Справимся!
     Лукавые улыбки промелькнули на лицах солдат, удивлённых оригинальностью командирского предложения.
– А ещё учтите, что состояние здоровья человека в немалой степени зависит от его психологического настроя. Лет семь тому назад на учениях мой взвод обеспечивал радиосвязь в полевых условиях. Дело было снежной зимой в горах в районе Термеза. Ветер дул холодный и пронизывающий. На боевом азарте все держались крепко, но когда после выполнения задачи вернулись в часть, то в первую же ночь у нескольких человек подскочила температура. Волевую пружину отпустило, и организм взял своё. А вот у нас здесь Николай Кувалдин и на учениях отлично сработал, и не заболел.
При этих словах, как и положено, произнес: «Я!» и встал ладный, розовощёкий солдат.
– Садись! Молодец! – тепло кивнул ему командир.
     Потом Цуканов назидательно взглянул на присутствующих и плавно перешёл к следующему вопросу.
– Так что не расслабляйтесь, потому что нам с вами предстоят очень серьёзные учения. И главная ваша обязанность в ходе учений, помимо выполнения учебно-боевых задач, – ваша личная безопасность! Связь мы дадим, нас этому учили, но в мирное время мы не должны забывать о том, что задачи надо выполнять не любой ценой, а соблюдая меры безопасности. Безаварийность и личная безопасность должны быть превыше всего!
     Далее тональность командира постепенно начала повышаться, а его слова буквально брали за душу каждого из присутствующих:
– Вы даже не представляете себе, какую огромнейшую ценность имеет для нас, я имею в виду командование, жизнь каждого из вас. Как для ваших родителей вы – центр мироздания, так и для нас вы – свои, наши! Если, не дай Бог, с кем-то из солдат произойдёт несчастный случай, то учения будут сразу же остановлены, командованию станет просто не до них. Начнётся тщательный разбор происшествия: кто, что, кому приказывал, кто за что отвечает и как допустили несчастный случай. Все вы успешно прошли подготовку по специальности, стажировку на рабочем месте, сдали зачёты по мерам безопасности и имеете достаточный практический опыт работы на технике. Мы вправе ожидать от вас добросовестной службы без происшествий!
     Здесь командир в своей излюбленной манере без перехода хлёстко скомандовал: «Встать! Смирно!» и в управление ротой включился старшина.
     Через несколько дней замполит нашёл возможность поделиться своими впечатлениями. Он был из поздних выпускников училища, а по возрасту являлся ровесником командиру, поэтому без посторонних мог обращаться к нему без звания.
– Александр Петрович, я послушал как вы проводите совещания, ставите задачи, говорите перед людьми. Должен сказать, что не каждый преподаватель в военном училище обладает таким высоким методическим уровнем как у вас. И это всего лишь на роте! А что же будет дальше? Вам надо в академию! – Воздел он руки кверху.
– Спасибо на добром слове, Юра, – оценил пожелание командир. – А людей надо воспитывать самому, не очень-то надеясь на их правильные понятия, иначе их по-своему воспитают другие. Надо задавать тон, предъявляя требования. Добро должно быть напористым и обязано говорить о себе, подкрепляя слова делами. Но любому делу предшествует слово, оно же и завершает его. А слову обязательно должна предшествовать мысль. Кстати, сам бы ты тогда не зашёл в ленкомнату. Это тебе старшина посоветовал со стороны. Бери на заметку все приёмы работы с людьми.
     Хорошие соратники достались Цуканову. Офицеры, командиры взводов, особых нареканий не вызывали. Добросовестно тянули служебную лямку, но их влияние редко выходило за пределы своих подразделений, как и должно быть. Что же касается масштаба роты в целом, то здесь очень заметна была роль старшины и стартеха. Что Зубков, что Дворников – оба мастера своего дела. Не только службу исправно правили, но и командиру хорошо помогали. При случае могли поддержать его авторитет оригинальным образом.
     Например, как-то во время контрольной проверки совершенно неожиданно для Цуканова старшина по всем строевым правилам вошёл в его кабинет и в присутствии проверяющих офицеров из вышестоящего штаба чётко доложил командиру о выполнении приказания. Командир-то знал, что в ближайшее время никаких приказаний ему не отдавал, но с ходу сообразил, что эта сценка разыгрывается специально для того, чтобы у проверяющих сложилось хорошее впечатление о состоянии дисциплины в части.   
     Едва он отпустил старшину, как в кабинет с аналогичным докладом вошёл стартех, чем ещё более усилил лестное впечатление проверяющих о порядке в части. 
     «Молодцы! – Впоследствии поблагодарил командир помощников за поддержку. – Товар же надо уметь не только лицом показывать, но и вовремя! Служба у нас и в самом деле хорошо поставлена, так почему бы её не продемонстрировать людям, приехавшим к нам всего на один день?»
     Дворников в своей радиомастерской, часто общаясь со старшими офицерами штаба авиации армии по вопросам ремонта их бытовой техники, тоже не упускал случая замолвить доброе слово о роте и командире: «Вы не смотрите, что он пока худощавый. Мясо и жир нарастут. А вот командирский стержень у него есть. Как рьяно он за дело взялся! Честное слово – мне это нравится!» Александр Иванович был одних лет с этими подполковниками, и они воспринимали его как своего годка-товарища, к тому же дельного и полезного специалиста. Он же в своё время рассказал им правду о деле Шердюка, а через них информация дошла до командующего авиацией армии полковника Якимова, после чего тот сменил гнев на милость в отношении Цуканова.
     Доброе слово, сказанное со стороны, имеет очень большое значение и потому дорогого стоит. Это как подтверждение с земли за сбитый «мессер». Не только лётчик о своём успехе докладывает, но и пехота снизу подтверждает.
     Однако очень скоро выяснилось, что все наши достижения, от малых до великих, оказались напрасны. Всё советское и русское пошло, как выразился Дворников, «в кобылью трещину».

                3.5. ЗАКАТ СОЛНЦА ВРУЧНУЮ

     Советский Союз развалили по-тихому. Сделали это именно те государственные деятели, которые его возглавляли. Необходимость разоружения и сдачи позиций объяснили потребностью снижения риска возникновения ядерной войны, то есть «ради мира на Земле». Лозунг тот же самый, под которым в своё время вооружались, только теперь возобладала точка зрения НАТО.
     Осенью 1990 года ГДР вошла в состав ФРГ. В Группе советских войск в Германии мир капитализма подошёл к забору каждого военного гарнизона. Появились случаи перехода советских граждан в Германию. Главной задачей советских войск стала подготовка к выводу в Советский Союз, после чего многие из них расформировывались, а кадры увольнялись. Боевые задачи фактически сняты. В умах и сердцах офицеров преобладали чувства смятения и разочарования. Отступаем…
А полёты всё равно продолжались, потому что для того, чтобы безопасно уйти, надо поддерживать и совершенствовать лётные навыки.
     Вместо Баева, уехавшего по замене, прибыл новый начальник связи авиации армии – подполковник Новиков Александр Александрович. Высокий, сильный, подтянутый, с парашютным значком на кителе, он произвёл впечатление человека, правильного во всём. Знакомиться с аэродромными объектами Новиков поехал сам, не отвлекая Цуканова от обеспечения полётов. Проверил состояние дел, поговорил с дежурной сменой и вернулся в казарму.
– Что ж, командир, я убедился, что у тебя везде порядок, – высказал он Цуканову своё мнение. – Чувствуется организация службы. Если в части дела и в дальнейшем будут идти без происшествий, то я в твою работу не вмешиваюсь. О всех замечаниях по связи звони мне своевременно, чтобы я владел информацией до того, как у меня спросит Котлов.
     Как он сказал, так служба дальше и пошла. Однако интерес приезжать в гарнизон у Новикова имелся – ему необходимо было прыгать с парашютом. Однажды летним днём основной парашют не раскрылся, и он приземлился на запасном. Едва не разбился, потому что высоты хватило в обрез. Конечно, страху натерпелся прилично. В таких случаях у парашютистов принято сразу же совершать новый прыжок, чтобы страх не овладел сознанием полностью. Клин клином выбивают. После благополучного повторного прыжка Александр Александрович пришёл к Цуканову, который был в курсе произошедшего.
– Командир, у меня же сегодня словно второй день рождения! – Ликовал Новиков. – На природу съездить бы, жизнь почувствовать! Есть у тебя какое-нибудь подходящее место на примете?
– Старица возле Эльбы подойдёт? – Предложил Цуканов своё привычное место рыбалки.
– А купаться там можно?
– Вполне.
     Они взяли с собой старшину и поехали варить уху на берегу. Нырял и плавал Новиков с истинным восторгом, как человек до последней клеточки прочувствовавший, что всего несколько часов назад он мог бы лишиться жизненных радостей, а теперь обрёл их заново. На обратном пути они обращали внимание на всё жизненно важное.
– Не перестаю удивляться – какие же у немцев дороги хорошие! – Блаженствовал душою Новиков. – И разметка есть вся, и информация!
– У меня даже была идея сфотографировать любой участок здешней дороги и сравнить её с самым лучшим участком на моей родине, – поддержал тему Цуканов. – Увы, разница будет не в нашу пользу.
     Дальше ехали по немецкому посёлку, мимо аккуратных немецких домов и ухоженных дворов.
– Ни одного завалившегося строения не найдёте, – продолжал Цуканов. – Местная власть следит за порядком, требует от жителей содержания частных владений в приличном состоянии, а малообеспеченным предоставляет материальную помощь.
Для ознакомления с местностью на всякий тревожный случай и для общего кругозора Цуканов специально изъездил дороги вокруг гарнизона во все стороны и действительно ни разу не заметил какой-нибудь завалюшки с облупившейся штукатуркой, на которые так богата наша страна.
– А я в Калининградской области родился, – поделился Новиков. – Там сохранилось очень много немецких домов, но люди живут так, словно готовы в любой момент собраться и уехать оттуда. А мы вскоре уедем отсюда. План составлен и сроки определены.
     Дальше ехали молча, каждый думая о своём и об общем: мы – уходим…
– На следующей неделе ожидай в гости нашего начальника войск, – прощаясь с Цукановым, предупредил его подполковник Новиков. – Он будет вас подталкивать.
     И действительно: с целью обеспечения выполнения плана вывода вертолётных полков и частей обеспечения в гарнизон приехал полковник Горностаев Валерий Григорьевич, начальник войск связи и рто армейской авиации ГСВГ. Вот так связист получил под контроль два вертолётных полка. «Нечто вроде бригадного генерала», – шутейно определил его статус Цуканов.
     Полковник Горностаев был опытным и уже много послужившим военачальником. Седой, невысокий и очень полный, он казался лет на десять старше своих сорока семи, но глаза ещё блестели живо.
     Все рабочие дни Горностаев обычно проводил в гарнизоне и лишь на выходные возвращался к семье в Вюнсдорф. Кабинет ему выделили в штабе «старого» полка.
– Дай мне толкового офицера, – потребовал Горностаев от начальника штаба полка подполковника Логинова. – Если подсунешь болвана, то сам будешь за него работать. Понял?
     Логинов подивился прозорливости Горностаева, ведь он действительно собирался сплавить ему старлея Витю Краву, того самого, который на карте даже север найти не умел. Теперь же пришлось отдать майора Бочарова, очень хорошо подготовленного офицера, недавно прибывшего в полк после окончания военной академии. Бочаров был начальником службы РЭБ (радиоэлектронной борьбы), которая фактически применялась очень редко. Незанятого служебного времени у Бочарова оставалось довольно много. Будучи человеком порядочным, он не позволял себе бездельничать и даже добросовестно написал все планы занятий по своей службе. Если же ему случалось получить от начальника штаба какую-либо задачу, то он аж бросался на её выполнение и всё делал наилучшим образом. Повезло Горностаеву с помощником.
     В Вюнсдорфе Горностаев усилил свой отдел прикомандированным из другого гарнизона старшим прапорщиком Блиновым. К Блинову стекалась вся информация от подчинённых частей, а он держал Горностаева в курсе дела. Такая вот получилась ненормальная система управления, соответствующая сложившейся обстановке.
     В «старую» роту начальник войск заходил часто. Войдя однажды в свой кабинет, Цуканов увидел, что полковник Горностаев, сидя на его месте, с интересом просматривает его командирскую рабочую тетрадь.
– О чём это у тебя здесь написано? – указал Горностаев пальцем на одну из страниц. – Водолей: Шестакович, Егоров, Межов и ещё ряд фамилий? А на следующей странице: Рыбы: Бельчук, Кудрявцев, Воронцов и тоже ряд фамилий? Что это значит?
– Знаки гороскопа, – пояснил Цуканов. – В Союзе официально этого нет, а вообще в жизни существует такая система зависимости характера человека от даты его рождения. Вот я и сортирую людей по знакам гороскопа, чтобы понимать, что от кого ожидать можно.
– Напротив некоторых фамилий стоят какие-то знаки? – Пытливо взглянул Горностаев.
– Помечаю проявленные качества людей. Проверяю их соответствие прогнозам.
– И что?
– Совпадает довольно часто.
– То есть, ты людей изучаешь? – Удивился начальник.
– Изучение – это слишком громкий термин для меня. Просто интересуюсь.
– И я здесь у тебя есть? – Ещё больше изумился Горностаев.
– Да.
– Тогда показывай! – Приказал Валерий Григорьевич. Он явно забеспокоился, нет ли в тетради какого-либо компромата на него, но Цуканов пакостями не занимался.
– Вот, – открыл он требуемую страницу. – Весы.
– А это что означает? – Показал Горностаев на две разнонаправленные пересекающиеся стрелки напротив своей фамилии.
Цуканов немного замялся, подбирая фразу:
– На износ. Хотя поведение Весов, как и многих людей, во многом зависит от их настроения в данную минуту, но вы к тому же рождены в последний день Весов, поэтому в вас немало и от следующего знака Скорпиона, который сам себя терзает.
     Ответ ошеломил Горностаева. Он посмотрел на Цуканова с ещё большим уважением.
– А ведь ты прав, командир, – согласился Валерий Григорьевич после небольшой паузы. – Девять лет я служил на самой хлопотной должности начальника штаба полка. В начале восьмидесятых в войсках было требование тренировать личный состав в применении противогазов в повседневной деятельности. Мы даже в кабинетах по полчаса и более в противогазах находились. И я как начальник штаба полка связи сам выполнял это требование и от подчинённых того же требовал. Ведь это же работа на износ организма. Да и сейчас также.
     Цуканов понимал, что жизнь на разрыв между двумя гарнизонами утомительна для Валерия Григорьевича, поэтому старался на службе не подавать ему повода для огорчений и помогал в бытовых вопросах.
     Как-то в декабре 1991 года Цуканову позвонил Блинов из Вюнсдорфа и сообщил, что Горностаев летит вертолётом в их гарнизон и его нужно встретить на машине. Цуканов подъехал за начальником на уазике поближе к вертолёту. Уже в машине на пути в роту командир почувствовал, что начальник находится в особенно приподнятом настроении. Оказалось, что Горностаев недавно вернулся из Москвы, где состоялся сбор его коллег из всех военных округов, на котором им был представлен вновь назначенный начальник войск связи армейской авиации.
– Умный, интеллигентный и авторитетный, хотя и молодой, лет под сорок, – поделился впечатлениями Валерий Григорьевич. – Ты знаешь, я увидел, что с таким начальником у нашего рода войск есть будущее!
– Как же его зовут? – поинтересовался Цуканов.
– Его зовут полковник Козлов Владимир Николаевич, – отчётливо и ёмко произнёс Горностаев.
– Значит, теперь нас «козлятами» называть будут, – не сдержался от крамольной мысли Цуканов.
– Пошути у меня! – Нарочито строго одёрнул его начальник.
– Да я что? Традиция такая в армии, сами знаете, – подчинённых по командиру зовут.
     Машина остановилась у казармы, и они прошли в кабинет. Рассказывая о новостях, Горностаев упомянул имя Полюшкина, который прогремел стрельбой по своим.
– Валерий Григорьевич, а ведь Полюшкин здесь в моей части служил. Я его отсюда убрал в другую сторону, – огорошил Цуканов начальника. – Это было ещё до вашего назначения на должность.
– Ах, так это ты виноват! – Воскликнул Горностаев.
– Но никакой нашей вины нет! – Возразил командир. – Ко мне же Полюшкина прислали не по специальности, а я вернул его на роту, кем он и являлся до замены в Германию! Коль у него такой финал на роду написан, то он всё равно устроил бы стрельбу. Но если бы я от него вовремя не избавился, то он положил бы людей здесь, в моей роте и в вашей сфере ответственности!
– Ну, ты даёшь, командир! – Уже не в первый раз восхитился начальник.
Цуканов подробно рассказал ему всё, что знал о службе Полюшкина и подвёл итог:
– Побоища я не предполагал. Просто видел, что офицер находится не на своём месте, и принял меры. Лишь после отъезда Полюшкина мне стало известно, что он уже дрался в бане с моим прапорщиком Наконечным. А ведь Полюшкин не только дежурным по части заступал с оружием, но и дома имел охотничье ружьё. Теперь-то нам понятно, что под горячую руку он вполне мог бы положить Наконечного, а потом завалил бы Морозникова и ещё кого-нибудь в придачу! Тихо радуемся, что стороной прошло и нас не зацепило!
    Слегка покачивая головой, начальник войск согласился с доводами командира.
– Я смотрю, ты уже который раз между битых проскакиваешь, – пытливо посмотрел он на Цуканова. – Как тебе это удаётся?
     Цуканов задумался над ответом. Ему было достоверно известно, что к его работе с интересом присматриваются даже опытные офицеры из вышестоящих штабов. Как бы не сглазить? Однако не ответить тоже нельзя.
– В общем, ориентируюсь согласно обстановке, – неопределённо пожал плечами Цуканов.
– Все соображают, да что-то не всем везёт, – заметил Горностаев, продолжая ждать ответа.
– Тогда, наверное, материнская молитва помогает? – Предположил Цуканов зная, что за него всё время сильно переживала и молилась мама, Раиса Поликарповна. Даже пакетик с православным крестиком и молитвами ему, тогда атеисту, в карман положила после окончания военного училища.
– Может быть и так, – задумчиво согласился Валерий Григорьевич. – Я не в первый раз слышу, что это работает. Такая поддержка не повредит.
     Вот ведь какова доля большого начальника: живи и жди, где ещё в твоих войсках что-нибудь громыхнёт? И чем больше войск под его началом, тем чаще случаются разные неприятные происшествия. Сплошной расход нервов. Как в таких условиях здоровье сберечь?
     Месяца через полтора, в феврале 1992 года, заболел Валерий Григорьевич. Случилось это, когда он находился в гарнизоне, который видел чаще, чем свою семью. Сначала простыл на сквозняке. Казалось бы, с кем не бывает? На службу не ходил, лечился на квартире. Лекарства принимал, постельный режим соблюдать старался, но продолжал по телефону руководить и своими войсками, и здешней «вертолётной бригадой» в части, его касающейся.
     О выполнении мероприятий плана подготовки к выводу войск только он обязан наверх докладывать, личная ответственность на него возложена. В рамках этого плана подошло время совещания с представителями местных немецких органов власти. Без полковника Горностаева никак не обойтись, поскольку именно он это совещание обязан возглавить и провести. Майор Бочаров может только исполнять отдельные его поручения, но уж никак не заменить его собой в таком специфическом деле.
Совещание касалось вопросов тыла, поэтому проводилось в кабинете командира аэродромного батальона. Полежать бы Валерию Григорьевичу дома, но офицер привык преодолевать трудности и не стал переносить совещание на иной день, чтобы не нарушать течение плановых мероприятий. Полковник Горностаев занял место комбата за столом, и совещание пошло обычным ходом. Никакой опасности в себе это привычное служебное мероприятие не таило, но организм Валерия Григорьевича оказался настолько изношен, что в ходе совещания он потерял сознание и обмяк в кресле. Принятые на месте меры не привели его в чувство. Предположили инсульт.
Горностаева срочно доставили в госпиталь. Через неделю, не приходя в сознание, он скончался. После этого Земля не остановилась, и Солнце над ней не померкло. Просто не стало ещё одного хорошего человека, а жизнь и служба продолжились своим чередом.
     Перед выводом с территории Германии в войсках проводились ревизии всего числящегося имущества. В конце февраля Цуканов на вечернем совещании объявил о приезде в гарнизон на завтра комиссии по проверке наличия вещевого имущества. От командирского взгляда не укрылось, что при этом известии старшина Зубков мгновенно побледнел.
– Товарищ капитан, – подошёл старшина к командиру после совещания, – разрешите взять грузовую машину?
– Что-то случилось, Толя? – командир впервые видел старшину таким взволнованным.
– Нам надо срочно перевезти лишнее имущество из моей каптёрки в дальний склад.
– Действуй!
     К Зубкову тут же подключился Дворников, который распоряжался водителями и имел ключи от дальнего склада.
     У каждого толкового старшины со временем накапливается не числящееся по учёту имущество вполне приличного качества. Подменный фонд на всякий служебный случай. Открыто хранить такое имущество в каптёрке нельзя, потому что при ревизии придётся пояснить его происхождение и ответить на неприятные вопросы. Для такой цели в каптёрке имелась потайная комната, дверь в которую находилась за задней стенкой одного из шкафов. Здесь и держал старшина свой вещевой запас. Командир о тайнике знал и считал, что резерв делу не помеха, а хорошее подспорье.
«Старшина без запаса, всё равно, что щи без мяса», – говаривал командир.
     У ревизоров иная точка зрения. Их задачей является проверка с целью убедиться, что всё имущество в наличии, или же выявить недостачу либо излишки. За недостачу старшине всего лишь выставят счёт на оплату за недосмотр, а вот за излишки такое дело раздуют, что всех причастных накажут, а кого-то и с должности снять могут. Ни в коем случае нельзя старшине с излишками в акт комиссии попадать. А ревизоры о наличии тайных каптёрок догадываются, шкафы простукивают, излишки ищут.
     На этот случай была в части ещё одна тайная каптёрка, которую в отличие от старшинской называли «дальней». Организовал её стартех для хранения технического имущества. Размещалась каптёрка в подвале одного из жилых домов, и никто в гарнизоне на неё внимания не обращал, потому что дверь в подвал всегда была закрыта.
– Повезло нам, что комиссия приедет только завтра, – доложил старшина командиру после того, как перевёз их общую головную боль в дальнюю каптёрку. – Если бы приехали сегодня, то все каптёрки в гарнизоне могли бы опечатать своими печатями, чтобы нельзя было ничего ни внести, ни вынести. А с утра начали бы проверку и накопали бы кучу недостатков. Служба службой, но к приезду комиссии обязательно надо готовиться.
– Мы получили бы очень большую проблему, Толя. Кстати, как у тебя с учётом и наличием? – Командир не докучал старшине мелочным контролем, полностью полагаясь на его ответственность и высокий профессионализм. Руководствуясь принципом «не царское это дело…», командир ни разу за всю службу не унизил себя и старшину совместным пересчётом шмоток, и старшина никогда не подводил его.
– Всё в полном порядке, – кивнул старшина, – но так не бывает при проверках. Ревизорам обязательно нужны недостатки, чтобы показать свою работу.
– Ну да, чтобы было о чём написать в акте, – согласился командир. – Такова установка любых проверок.
– Знаете, товарищ командир, я уж лучше покажу недостачу двух простыней, – совершенно спокойно заявил старшина.
– Да ты что, Толя? – поразился командир. – Ведь с тебя же удержат их стоимость с учётом кратности! В пять раз дороже вычтут из зарплаты!
– Ну и пусть, – принял решение старшина. – Зато они успокоятся и от нас отстанут. Поверьте, что так будет лучше. Уж я-то знаю.
     Зубков действительно знал свою службу очень хорошо. Комиссия признала, что из полутора десятков старшин гарнизона самым лучшим является старшина Зубков.
     Ревизоры даже сами посоветовали ему найти две этих несчастных простыни и устранить недостаток. Теперь уж Анатолий сознался, что сам организовал недостачу по упомянутым выше причинам.
– Тогда возвращай их на место, старшина, – понимающе улыбнулся старший из проверяющих полковник Бердников. – Мы тебя и твоего командира подадим на поощрение от Главнокомандующего ГСВГ. Твоё старшинское хозяйство самое лучшее не только в этом гарнизоне, но и по войскам другое такое ещё поискать надо!
     Подготовка к выводу продолжалась своим ходом. Полк готовился совершить перелёт в Союз. Наземное имущество предстояло отправить железнодорожным транспортом.
     Только и разговоров было, что о вагонах, платформах, ящиках и контейнерах. Теперь хвалили не за успехи в боевой и политической подготовке, а за готовность к отступлению согласно графику.
     Цуканов отправил беременную жену и дочку на родину, к тёще. Туда же отослал и контейнер с домашними вещами. Сам жил в пустой квартире на солдатской койке. Невесёлые мысли кружились в голове из-за всех этих пораженческих событий. Как-то дальше жизнь сложится? По ночам нередко одолевали беспокойные сны.
     Однажды на второй неделе марта приснилось Цуканову, что он тяжело бежит от какой-то непонятной опасности по длинному мосту через замёрзшую реку и никак не может достичь противоположного берега. Душа рвётся на другую сторону, а ноги едва передвигаются.
     Лучший способ прекратить кошмар во сне – подумать, что это всего лишь сон, и заставить себя проснуться. Такими навыками Цуканов обладал вполне, поэтому быстро пробудился и стал размышлять, что именно означал бы этот сон?
     Ему было хорошо известно о том, что подобные тяжёлые сны предвещают какие-либо серьёзные неприятности. День предстоял лётный, в две смены. Неужели что-то произойдёт на полётах?
     Всю первую смену командир находился в напряжении, в готовности отразить неведомую пока угрозу.
     Воздушный разведчик погоды отлетал хорошо, первая смена началась без сбоев, техника работала исправно, полёты пошли по плану. На земле и в воздухе всё благополучно. Вот уже и первая смена близка к завершению, плавно перетекая во вторую. Подошло время обеда. Вроде бы, уже можно перевести дух?
     Посыльный нашёл Цуканова в командирском зале инженерно-технической столовой. Оказалось, что в гарнизон прибыла комиссия из вышестоящего штаба и объявила тревогу. Командиру надлежит немедленно явиться в автопарк, где его уже ожидают члены комиссии.
     Дожёвывая пельмень, Цуканов скорым шагом направился не в автопарк, а сначала в свою роту, чтобы уточнить обстановку. От дежурного по части выяснилось, что тревога объявлена одним из проверяющих, пехотным полковником, уведомительным порядком (без сирены) только для «старой» роты связи.
     Возглавлявший комиссию генерал велел командиру полка продолжать полёты, как будто рота связи для их обеспечения совсем не нужна. Действия комиссии являлись грубым нарушением правил обеспечения безопасности полётов. Ни одному авиационному начальнику никогда в голову не пришло бы отвлекать людей от обеспечения полётов. В данном случае пришлось считаться с тем, что у сухопутчиков другие понятия.
Согласно заведённому в частях авиации порядку, по тревоге все водители бегут в автопарк, чтобы вывести оттуда машины и построить их в указанном месте согласно боевому расчёту. В первую очередь выезжают машины передовой команды, для которой установлено относительно небольшое время. А потом, уже гораздо позже, автопарк должны покинуть и все остальные машины.
     Сигнал тревоги застал роту в самое неподходящее время, которое только можно было выбрать. Все офицеры, прапорщики и большая часть солдат находились на объектах по обеспечению полётов и не могли принять участия в объявленной «военной игре».
     Несколько солдат доставляли пищу на объекты дежурной смене, ведь время было обеденное. Все остальные солдаты во главе со старшиной работали в кухонном наряде по солдатской столовой.
     Тем не менее, рота лихо справилась с задачей. Дежурный по части отправил посыльных за командиром и в солдатскую столовую. Дежурная телефонистка обзвонила объекты. Старшина, узнав от прибежавшего дневального о тревоге, моментально распорядился кухонному наряду прекратить работу и действовать согласно боевому расчёту. Бойцы мгновенно побросали кастрюли и прямо в кухонных робах пулями улетели в автопарк к машинам. Старший техник колобком прикатил в автопарк и взял управление бойцами на себя.
     Все автомобили передовой команды завелись, как часы и дружно выехали из автопарка, выполнив временной норматив. Следом за ними выезжали и другие автомашины по мере замены и прибытия водителей, занятых на обеспечении полётов.
В автопарке Цуканова поджидали несколько суровых полковников с общевойсковыми и автомобильными эмблемами на красных и чёрных петлицах. Старшего из них можно было узнать по нарочито важной манере поведения. Цуканов представился ему и доложил о выходе передовой команды.
– А это что за машина? – указал полковник на Зил-157 с большущей сложенной антенной сверху.
– Неисправная радиолокационная станция, – Цуканов подошёл ближе к этой машине, на которой чем-то занимался немолодой уже начальник РЛС прапорщик Ежов, прибежавший с дальнего объекта. – Документы восьмой год на списании в вышестоящем органе довольствия. Не списывают из-за отсутствия новой РЛС для замены неисправной техники. Ходовая часть работает.
– Вижу, как она работает! Даже из автопарка не выехала! – Недобро бросил полковник.
    Прапорщик Ежов в это время устанавливал на машину аккумулятор, который он хранил в закрытом кузове в целях сохранности. В автопарке, совместном для обеих рот связи, иногда случались кражи аккумуляторных батарей.
– Та-а-ак! Веди дальше! Показывай! – Требовательно распоряжался полковник, прохаживаясь вдоль автомобильных боксов и грозно поглядывая на Цуканова. – А это что у тебя за машины?
– Сверхштатная техника. Две этих радиостанции мне недавно передали из другой части для отправки в Союз вместе с моей ротой, – не поддаваясь начальственному накату, спокойно пояснил Цуканов. – Водителей для них нет. Сейчас за этими машинами вернутся водители, которые выехали из автопарка раньше.
– Уже не надо! Нам всё и так ясно! – Добавил в тон старшему другой полковник с автомобильными эмблемами и тяжёлым подбородком. – Ты уже больше не командир!
Ни один мускул не дрогнул на лице Цуканова. В критических ситуациях он умел сосредотачиваться и управлять собой.
– Все три машины, включая этого старого кабыздоха, – невозмутимо продолжил он, показав на РЛС, – входят в состав второго эшелона, который выезжает через час после первого.
– Нет у тебя никаких часов! – Надавил автомобилист. – Вместе с твоей передовой командой должны были выехать все машины до одной, чтобы автопарк был чист! А за пределами автопарка потом уже стройтесь по своим командам!
     Цуканов знал об этом требовании в ГСВГ, но на всех тревогах, проводимых в гарнизоне, проверялась и практически отрабатывалась только готовность передовой команды. До других эшелонов дело ни разу не доходило за все пять лет его командирства. Зато теперь дошло, когда не нужно.
     Уже два года, как холодная война закончилась, чтобы горячая не началась. Страну и армию продали оптом. Войска уходят и расформировываются, а наши полководцы всё ещё в войнушку играют. «Подарить бы им набор солдатиков с машинками, чтобы они нам мозги чепухой не забивали», – подумал Цуканов.
     Примерно так и доложил он о проверке по телефону в Вюнсдорф своему начальнику войск полковнику Захарову Юрию Петровичу, занявшему место Горностаева.
– Давайте подумаем, кому это было нужно, чтобы проверили именно вашу часть? – задался вопросом начальник войск, человек многоопытный и рассудительный.
     Вскоре стало ясно, что приезд комиссии спровоцировала похвала вещевиков. Главком приказал проверить «на вшивость» несколько войсковых частей, включая и отличившуюся роту Цуканова. Комиссия с утра уже колесила по Германии и поднимала по тревоге разные войска. Метода короткой проверки применялась единая, без учёта реальных задач каждой проверяемой части.
     Несоответствие предъявленных шаблонных требований фактической обстановке было очевидным. Полковник Захаров на своём уровне принял меры, чтобы наверху не горячились. Очень полезная штука – хорошее знакомство с адъютантом вышестоящего начальника. Этот вроде бы незаметный в войсках человек может положить нужную папку под самый низ огромной стопки с документами на столе начальника и до кляузы руки не дойдут. Примерно так и получилось. Партия окончилась вничью: ни поощрения, ни наказания командира не последовало.
     Через месяц Цуканов получил от начальника войск связи армейской авиации полковника Козлова В.Н. предложение, на которое и не рассчитывал. В одно из наших авиационных соединений в Прибалтике потребовался начальник связи. Должность подполковничья, но в России желающих приехать туда не нашлось, потому что всем войскам за границей предстояло скорое возвращение на родину. А Цуканов всё равно бесквартирный, ему ещё поездить можно. К тому же после вывода планировалось обеспечить эту часть жильём.
     В начале июня подошло время Цуканову прощаться со своей частью и соратниками. Некоторые сослуживцы в роте между собой с первого дня звали его «Бедой» за применяемую им поговорку: «Горе – не беда, а полбеды». Так и пошло: «Беда приказал», «Беда проверил» и так далее. За все пять лет Цуканов даже ни разу не услышал в свой адрес ни одной подобной фразы. Узнал о «псевдониме» лишь при прощании с Александром Ивановичем Дворниковым.
– Командир, я хочу вам сказать, что здесь в первые месяцы вашей службы «оппозиция» ухмылялась: «Пришла беда – отворяй ворота!» – Широко улыбнулся Дворников с хитринкой в серых глазах. – Мол, всё будет плохо. Ну, вы знаете, что были в их головах разные сюжеты. Но теперь, подводя итоги, можно сказать, что «Беда» с первого дня как взял твёрдо роту в свои руки, так и провёл её через все эти годы! Молодцом, командир! Желаю вам дальнейших успехов!
– Товарищ капитан, – подошёл проститься Зубков Анатолий Васильевич, – конечно, жаль расставаться, но офицеру нужно расти. Я же после вывода буду увольняться, а вам желаю дальнейшего продвижения по службе!
     Командиры взводов, каждый по-своему, тоже пожелали всего хорошего.
 Цуканов благодарно окинул взглядом товарищей.
– Пять лет я здесь прослужил, словно на пороховом погребе простоял. Сейчас можно выдохнуть и подвести итог, что за это время ни одного солдата мы с вами не потеряли, ни один вертолёт из-за нас не упал. Это наша общая заслуга. Спасибо всем вам за совместную службу! Когда шесть лет назад я старшим лейтенантом и командиром взвода уезжал в Германию из Туркестанского военного округа, то мой тогда уже бывший комбат подполковник Локтев Николай Григорьевич, с которым мы немало нервов попортили, напутствовал меня такими пожеланиями: «В ГСВГ у тебя обязательно все начальники радиостанций будут в наличии согласно штату, поэтому лично ты больше займёшься организацией службы, и всё у тебя получится. Ещё приедешь к нам сюда через пять лет майором, будешь нас, дураков, уму-разуму учить!» Получилось ещё лучше. Возвращаюсь не через пять, а через шесть лет, не майором, но капитаном на подполковничью должность, не в ТуркВО, а в Прибалтику. Желаю и вам успехов, ребята! Слушайте своих командиров и не обижайтесь на них. Когда командир вам добра желает – всё исполняется!

Ноябрь 2021 – 17 июля 2022 г.

     СОДЕРЖАНИЕ
Часть 1. Страсти по старшине
1.1. По снегу в колготках
1.2. Решение
1.3. «Дикорастущий» командир
1.4. «Тюльпан» и «Океан»
1.5. Здоровые отношения
1.6. Случайность?
Часть 2. За тех, кто командовал ротами
2.1. Отдельная рота
2.2. Штатная дисциплина
2.3. На полётах
2.4. Не по специальности
2.5. Штуковина от часов
2.6. Старшина
2.7. Отдушина
Часть 3. Служба мёдом не казалась
3.1. Сартаков
3.2. Вертолётчики
3.3. Дела сердечные
3.4. Слово
3.5. Закат солнца вручную