Генерал Ордена. Глава 7. Неоконченный урок

Глава 7
Неоконченный урок.
Крылану хорошо указания раздавать. Он, хоть лицо небесному покровителю и подчинённое, но ведь сам не жнёт, не пашет, от мук творческих мордой не багровеет. Он, паразит, только пальчиком этак жеманно указует, а коли не сладишь работу, начинает материться, подобно пьяному кнехту. И никто его за такие выкрутасы крыльев от чего не лишает и дозволяет далее безнаказанно пить кровушку безропотного аки овца и безвинного, словно ангел генерала.
Поначалу всё казалось простым; чего там мудрить? Знай себе макай пёрышко в чернильницу и твори. Генерал бумагомарания не страшился. Завсегда всё сам писал. Указы-приказы, гроссбухи и фуражные списки. Это, конечно, когда помоложе был и чинами не высок. Помнится, накропал даже наставления для обучающегося в Ордене военному делу юношества. А это, когда был в маеоры Ордена произведён: лет, кажется, пять или шесть спустя посвящения в рыцари. Нет, всё-таки с десяток, как не более. Спервоначалу карьер у него не шибкий был. Ага, и ещё парочку трактатов по философии… э-э… их так и не привелось закончить, тяму не хватило. Но хотя бы заглавие к ним сочинить удалось. А ныне чего?.. Эх-ма…
Генерал к написанию своего труда приступил с должным рвением, ровно на эскападу крепости колдовского конклава попёр. Рукава, значит, поддёрнул. Крякнул, будто в удовольствие кубок крепкого вина одним глотком осушил. В помутнелых стариковских глазах, даже искорка лихая молодецкая зажечься рискнула, но быстро поняла, что в блёклых дедовых лужицах ей пламенем всё едино не возгореться и тихо опочила. Но и это замшелого воина не устрашило. Бог с ней с искоркой. Мы и без всяких искорок сейчас, ка-ак возьмём, ка-ак напишем!.. Вот уж и листок ещё девственно чистый пред очами генеральскими. Вот и перо в чернильницу нырнуло. Чернильница большая, в виде располневшего пьяненького барона на кургузой лошадёнке. На голове у барона шапочка с пером, она же крышечка, чтоб мухи в его чрево не проникали, и, опосля деловые бумаги кляксами омерзительными не поганили. Вот уж и занесено оно, перо, над желтоватой равниной листа и… Вот сейчас… Вот, прямёхонько сейчас… Вот, сию секундочку и пойдёт, пойдёт…
Генерал замер, тупо уставившись куда-то в неведомую даль.
- А чего писать-то? – оторопело спросил он, осознав, что из его многомудрой головы вмиг испарились все до единой мыслишки. Чернила на конце пера стали собираться в угрожающе тяжёлую каплю.
Его вечный собеседник, на этот раз принявший облик раздолбая-дворянина, и, облачившегося в костюм модный лет этак полтораста назад, в парике до пупа, в верхней одёжке с рукавам-пуфами, воротником-фрезой, цепью золотой по самое пузо и шёлковых дорогущих чулках, сразу на отчаянный вопль престарелого офицера отреагировать не пожелал. Мстил, хороняка, за прободение своего чрева канцелярской принадлежностью. Вместо того, чтоб незамедлительно прийти на выручку, уперевшемуся в невидимую преграду, аки животное баран, генералу, - что, между прочим, являлось его святой обязанностью, - этот гад разглядывал на ноге свой левый большой палец нагло вылезший в обширную дырку в чулке; башмаки, обормот надеть снова поленился.
- Я, говорю, - как-то совсем неуверенно заблеял генерал, - чего мне писать?
Крылан соизволил перевести свой рассеяно задумчивый взор на, казалось, только замеченного главу Ордена.
- А… это ты… А я думал, мне чудо увидеть довелось – говорящую мебель.
Генералу пришлось собрать в кулак всю свою недюжинную волю, чтобы не швырнуть в наглеца тем самым хмельным бароном с его несуразной лошадёнкой.
- Не вздумай, - на всякий случай упредил своего импульсивного и непредсказуемого собеседника вальяжный кавалер с дыркой на чулке.
- Чего писать?! – посуровел итак не особо доброй физиономией генерал.
- Ну, что ты заладил одно и то же. Ровно дятел, право слово. Я тебя и в первый раз хорошо расслышал. Пиши правду и ничего, кроме правды…
Суровый лик генерала на мгновение застыл. Потом в его помутнелых очах появилось, что-то неопределённое. Мысль? Нет, скорее её тень. Но она быстро стала обращаться в нечто куда более реальное, почти объёмное, почти живое. Старик раздвинул морщинистые губы в широкой улыбке.
 - Правду, говоришь… Будет тебе правда.
Крылан напрягся. Кажется, только что он дал маху.
* * *
К сердцу Ордена, его главному монастырю, его несокрушимой твердыне – ох, И велик, да и грозен он был! – дорожка вела, как и положено не прямая. Нет, по началу-то тракт наезженный. Широкий, мощёный тракт по такому в карете подрессоренной, да на мягких подпружиненных диванах с подушками, да четвёркой сытых лошадушек запряжённой промчатся: вот она радость. Да и на крестьянском возке не шибко растрясёт. Но это поначалу – мили четыре. И всё!.. А вот далее – поворот за поворотом, да всё крутыми, и никакой тебе мостовой, всё буераки, а по обочинам, дорожку промеж себя стискивая, начинали вырастать каменистые, густым колючим кустарником поросшие, холмы. И попробуй на те холмы взберись: самую грубую  одежду, вместе с клочьями собственной шкуры и плоти на тех кустах и развесишь. Считай, то была самим господом устроенная первая оборонительная линия. Много бы сил и времени понадобилась, чтобы по такой дорожке, скажем артиллерию проволочь, если б кому такое в голову взбрело. Но ведь случалось - взбредало.
Элоизий сколь ни юн был летами и в военном деле не искушён, а и тот сообразил, что тяготы армии враждебной начались бы задолго до того, как дотащилась бы она до стен монастырских. А ещё дорожка, уже петлявшая меж крутых уступов, постепенно, но неуклонно, стала забираться вверх. Что осаждающим тоже жизнь не облегчило бы.
И пусть бы с ней – с дорогой. Не ногами же своими, башмаки разбивая, ту змеюку мерял. Всё ж таки на пони, животине неказистой, но двужильной. Но стало его беспокоить поведение спутника. Кругляш, по началу, бойко принялся его в истории монастыря просвещать. Узнал юный Штармер, что места эти, ещё века не прошло, были малохожими. Отчего так? Не только из-за сомнительных красот, ныне его окружающих. Причины были куда весомее.
Нечисть! После – ведьмы и некроманты. Ну, а в конце уже и лихие разбойные шайки, что и людоедством не брезгали. Всё именно в таком порядке.
Стриганул ушами любопытный юнец. Кому ж не интересно про героические деяния рыцарей Ордена послушать. К тому и кругляш оказался недурным рассказчиком. В словах и мыслях не плутал. Вёл речь свою вольно, не спеша, голосом басовитым, но не грубым. Словно долгую мелодию выводил. Наверняка он и петь умел. Может, когда доведётся, какую балладу от него услышать.
Вкратце дело обстояло так. Холмы эти, тоску сейчас навевающие, с давних пор имели славу дурную и вполне себе заслуженную. Но начинать нужно было с иного. С Аушенбурга и Церкви. Неизвестно по какой такой причине, но лет сто назад, может, чуть более, подвергся сытенький торговый городок нашествию ведьм.
- А, может, и не ведьм, - ровно гудел кругляш. – Уж больно страшны они были. На женщин рода человеческого не особо похожи. Однако все бабские причиндалы при себе имеющие.
Откуда они взялись в таком числе, никто так и не узнал. Ходили слухи, что некие купцы, под их тёмное влияние угодившие, парочку из них тайно в город доставили. С того всё и началось. Вреда от них и ужасов всяческих было не перечесть. Тут тебе и кровавые жертвы младенцев и одержимость. Тут тебе и ритуалы, от одного только их описания, даже у видавших виды наёмников волосы дыбом становились. А кому не посчастливилось их видеть воочию, уже в полный разум не вернулись.
- Тогда и был создан Орден? – высказал догадку Элоизий. Не молчать же всю дорогу. Надо принять участие в умном разговоре. Явить образованность.
Кругляш отрицательно мотнул большой своей головой:
- Не спеши.
В ту пору, епископ, испросив благословение у высших иерархов Церкви, создал епископский отряд. Вошли в него люди городские – кому ж ещё собственный дом от разорения спасать? – в основном, конечно, дворяне и священники. Без божьей помощи в таком непростом деле – никак. Но, одни они не совладали. Поздно спохватились, чего уж там. Из столицы прибыл отряд гвардейцев. Тут дело, кажется, пошло на лад, но очень уж неспешно. Бургомистр тогдашний и епископ сильно озаботились. Народишко-то мрёт. Торговлишка-то, считай, прекратилась. Дела на лад шли туго: чего делать-то? Пошли на меры радикальные. Был издан эдикт, призывающий в отряд люд простой: ремесленников, корчмарей и просто перекати-поле. Дышать в Аушенбурге стало легче, но победа всё никак в руки идти не желала. И тогда…
- Тогда был зван Орден.
- То есть, - встрепенулся Элоизий, – он уже существовал.
- Века три как, - усмехнулся кругляш. – В том монастыре, куда мы сейчас направляемся, он и размещался. Только епископ… как бишь его?.. Уже и не упомню… Генерала Ордена не жаловал. Пробежала про меж них чёрная кошка. Вот он и кочевряжился. Тянул до последнего. Наши рыцари на просьбы о помощи откликнулись и за пару лет – долгой и жестокой была борьба – городишко очистили.
- Постой-постой, - заторопился Щуп. – Нам в гимназии по-другому рассказывали.
Кругляш только рукой махнул:
- Про гимназию покуда забудь и слушай далее. Город-то рыцари очистили. Формальную благодарность от горожан получили. От казны вспомоществование – тоже. Вроде как сладили дело, и домой пора. Но тут оказалось, что нечисть они извели не всю. Много её вот по этим самым холмам попряталось и продолжило бедокурить. Тут и обозначилось противостояние епископа и генерала. Да и бургомистр явил миру своё заячье нутро. В холмы, эти клятые, епископская гвардия носа не сунула. Так и остались они в стенах Аушенбурга. Король тоже токмо обещаниями отделался, ограничив свою щедрость, присланной ротой солдат, коим до обшида полдня оставалось. С тем генерал и начал. Не велики силы, но он справился.
Вот тут чуткий до человеческих настроений Элоизий и напрягся. Приметил он, как изменился взгляд кругляша. Как построжало его лицо, а глаза превратились в стальные иголки.
- Ты, как там тебя кличут?.. Щуп? Сейчас держись ко мне поближе. Не вздумай и на шаг отстать.-  Кругляш, оглядывал склон холма, то и дело, бросая взгляд в поднебесье, будто ждал, что из под пасторальных кучерявых облачков на них вот-вот свалится булыга размером с дом. В руках он уже держал два большущих пистолета, что до того мирно покоились в седельных кобурах.
Элоизий, даже присвистну: ему такую громадину одной рукой не в жизнь не удержать. А уж, чтоб из неё пальнуть… Божечки мои – оторвёт клешню по самую за… по самый пояс. К тому ж не мог он не приметить, что здоровила солдат повод бросил, и, теперь управлял конём только ногами, крепчайше сдавив лошадиные бока своими массивными бёдрами.
- Только не паникуй, - глухо предупредил кругляш Щупа.
- Да я… - начал было тот, но тут он и увидел. Сначала краем глаза зацепился за что-то крупное у самой вершины холма. А, после, приглядевшись, прошептал:
- Господь милосердный… Это… это кто?.. – и почувствовал, что-то горячее расползающееся по штанине.
Элоизий обмочился.