Однажды в... СССР Книга 2 Глава 13

Зима в тот год пролетела необычайно быстро и даже незаметно для Глеба Теплова, крутившегося в своём Универе, как белка в колесе: полдня занятия, потом библиотека, потом репетиции с группой Алёны и тренировки по рукопашному бою.                Они с Гришкой Кожиным и Серёгой Зиминым всё-таки раскрутили старшую на курс группу на полноценный часовой концерт, а некоторые песни пели даже не в унисон, а в целых два голоса — и это был большой успех.                Заканчивался апрель, а, значит, май и поездка в Северную Осетию надвинулись неожиданно быстро.                И если у всех её участников настроение было выше крыши, то у Гришки Кожина — ниже плинтуса. Их решающий разговор с Алёной поставил всё на свои места:                «Извини, Гриша, ничего, кроме дружбы между нами нет и быть не может!» — выпалила она ему в ответ на пламенное признание в любви и предложение сыграть свадьбу хоть завтра.                — Что, в Глеба — в каратиста недоделанного втюрилась? — придя в себя, спросил отвергнутый жених.                Глаза Алёны сверкнули:                — В кого я влюбилась — дело моё. А Глеб, между прочим, твой друг. И, говоря о нём уничижительно, ты унижаешь сам себя! Не ожидала от тебя такого! — Алёна развернулась и ушла, а Гришка, покрасневший аж до корней своих волос, застыл отвергнутый и жалкий.                Он понял, что сморозил глупость и ещё больше оттолкнул Алёну от себя.                Вернувшись в комнату в общаге, он рухнул на кровать, ни слова не сказав ни Глебу, ни Серёге. И чувствовал один лишь стыд, как будто они могли слышать его слова, в запале сказанные о Глебе. А слово ведь не воробей…
                ——————————
             Северная Осетия сразила Глеба наповал.                Он просто растворился в громадных треугольных куполах Кавказских гор, опоясанных изумрудными лесами и увенчанных остроконечными снежными шапками, скрывающимися в бирюзовых небесах.                Но еще больше его поразили люди: суровые, как те же горы, сдержанные, хранившие старинный уклад и обычаи.
У Глеба глаза на лоб полезли, когда однажды сопровождавший их по всему путешествию Славик Абиев, студент Университета, куривший сигарету, вдруг судорожно вырвал её изо рта и загасил прямо в своём кулаке.
— Ты чего? — удивлённо спросил Глеб.
— Старший брат…, — кивнул Славик в сторону приближавшегося парня, по виду всего на несколько лет старше их.
И ещё не раз поражало московских студентов необыкновенно уважительное отношение осетин к старшим. Один из концертов, которые они давали в разных сёлах и городках, проходил в большом новом клубе. И если бы это было в Москве, у дверей уже бы торчала куча народных дружинников — охранников с алыми повязками на рукавах.
Здесь же у входа на табуретке сидел сухонький старичок без всяких повязок, и завидев его, буйно галдевшая до того молодёжь мгновенно умолкала. И ребята, и девчонки — все без исключения вежливо здоровались и степенно заходили в клуб.
— Вот это дисциплина! — заметил Глебу Серёга Зимин. — Вот бы и у нас в Питере так. Тогда драк на танцах вообще бы не было.
Все их концерты проходили на «Ура» — гостеприимство в Осетии парило на той же высоте, что и уважение к старшим. Для московских студентов выделили совсем новенький «Пазик», и как-то само собой получалось, что рядом с Глебом на сидении всегда оказывалась Алёна. Глеб чувствовал, как спину ему лазером жжёт взгляд Гришкиных глаз, и потому не позволял себе даже дотронуться до её руки.                Но когда однажды автобус на горной дороге накренился так, что Алёна оказалась в Глебовых объятиях, то по приезду на место их ночёвки между ним и Кожиным, наконец, состоялся разговор.
Они сидели на лавочке у сельской хаты и Гришка вдруг поведал Глебу о полном своём поражении:
— Понимаешь, я бы для неё…  Да я бы всю жизнь на руках её носил! — Горячо выпалил Гришка, обдавая Глеба запахом араки — осетинской самогонки, которую употребил не в меру за ужином, устроенным хозяином их дома. Глеб не пил, и от того и разговор, и запах Гришки был ему неприятен.
— Короче, я предложил ей замуж! — Брякнул Гришка, не глядя на Глеба. — А она… Она сказала, что ничего-то кроме дружбы быть у нас не может. Глеб, ну какая дружба?! Между мужиком и бабой. Что непонятно, так не бывает! Всегда или он, или она захотят большего. Тем более, что знала ведь, что я её люблю… — последние слова он почти прошептал. Но вдруг, переменившись, повысил голос:
— Так что давай, сенсэй! Дерзай! Но только не при мне. Сейчас мы все в одном автобусе, и видеть вместе вас — ну просто мука. А вот домой вернёмся, тогда и можешь подкатить. Только на свадьбу не зови — не пойду. И в комнату к нам не води. Встречайся так, чтоб я тебя не видел. С глаз долой — из сердца вон… — милостиво разрешил Кожин.
Глеб молчал. Он понимал и сочувствовал Гришке. А перед глазами почему-то стояли его побратим Ян и Вера. Как будто бы и пара и… не пара. И Яновы страдания были сродни страданьям Гришки — ведь оба не смогли добиться главного: любви своих подруг.

Их последнее неожиданное выступление произошло в живописном месте на открытии памятника Герою Советского Союза Энверу Ахсарову.
Они стояли среди огромной толпы народа и слушали выступающую на трибуне Зинаиду Андреевну Попову — профессора и невесту героя. И вдруг она произнесла:
— А сейчас студенты МГУ исполнят песню «Журавли».
Глеб замер. Об этом не было договорено, и петь на открытом пространстве, где резонанс отсутствует, и голоса певцов просто растают, растворятся в воздухе — ему совсем не улыбалось. Но делать нечего. Достал гитару, как и Серёга с Гришкой, кивнул головой, и журавлиным клином потянулись к горам птицы-строчки Расула Гамзатова:

Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей…

Глебу казалось, что они не поют, а шепчут, что их никто не слышит, но вдруг один, затем второй, и вот уже вся огромная толпа осетин, пришедших почтить память героя, подхватила эту пронзительно-грустную песню. Необычайно мощным, в один момент спетым хором лились слова:

Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?..

Женщины плакали, мужчины опустили головы.
«Это нужно не мёртвым, это нужно живым!» — слова, выбитые у подножия памятника, огнём горели перед взором Глеба, и, пожалуй, только сейчас он осознал всю мудрость  этих слов.

Это был последний день их гастролей по Северной Осетии, и гостеприимные хозяева пригласили всю группу студентов поехать вечером в горы на шашлыки.
Глеб впервые видел, как ловко и умело один из хозяев успокоил и освежевал барашка, и как без всяких маринадов, политые вином, как по мановению волшебной палочки, перед студентами уже дымились шашлыки.
Голодные ребята набросились на них, и в сочетании с чудесным и ароматным молодым вином, которого у них было вдоволь, эти кусочки жареного мяса казались просто божественными.
К Глебу подошёл председатель колхоза, их главный хозяин.
— Пойдём со мной, гитарист, попробуй кое-что ещё.
—Что может быть вкуснее этого? — с набитым мясом ртом пробубнил Глеб.
—Пойдём, увидишь. — И предколхоза подвёл Глеба к котлу, в котором кипело какое-то варево.
—Шурпа! — провозгласил хозяин, и зачерпнув пол-литровой банкой из котла, подал Глебу.
Глеб долго дул, меняя руки, а когда отхлебнул глоток, ему показалось, что ничего вкуснее он никогда не пробовал. Махнул рукой своим, и вскоре шашлыки были забыты, а удивлённые студенты сгрудились над котлом. Их крики восхищения заполнили долину меж горами.
Потом они уселись на траве и под гитары Гришки и Серёги запели:
Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво
Отбивать девчонок у друзей своих.
Это так, но ты с Алёшкой несчастлива, несчастлива,
А судьба связала крепко нас троих.
                Как же быть, как быть? Запретить себе тебя любить
                Не могу я это сделать, не могу.
                Как же мне уйти, но без грустных нежных глаз твоих
                Мне не будет в жизни доброго пути…

При этом у разомлевшего от вина, шашлыков и шурпы Гришки Кожина глаза застилали слёзы. И он не видел, как позади него Глеб и Алёна, как по команде, поднялись и, взявшись за руки направились в лес.
Они прилегли на полянке. Над ними простиралось необъятное чёрное покрывало неба в мерцающих искринках звёзд. Горный воздух пьянил сильнее вина, и в одно мгновенье будто чья-то сильная рука повернула и бросила их в объятия друг друга.                Их губы слились в горячем и долгом поцелуе. Рука Глеба скользнула по шёлковому упругому бедру Алёны, которая ещё сильнее прижалась к нему, но руку не отняла. Глеб чувствовал, как она вся дрожит и уже прикоснулся к верхней резинке её трусиков.
Но в это время вдалеке послышался треск веток, и влюблённые резко вскочили на ноги. Кто-то пробирался к ним, и Глеб с Алёной, взявшись за руки, рванули в противоположную сторону.
За всё это время они не проронили ни слова, но их и не надо было. Всё и так было ясно. «Теперь она — моя девушка, а я — её парень. И это не обсуждается…» — счастье переполняло Глеба.      
 В его и так насыщенной студенческой жизни вспыхнула новая звездочка. Гораздо ярче и ближе, чем все те звёзды, которые они только что созерцали на тёмно-бархатном небе сказочной Северной Осетии.

А вот дорога домой преподнесла сюрприз. И вовсе не приятный.
Всё начиналось хорошо: вечером загрузились в вагон, а потом под стук поезда и стук стаканов с вином время летело быстро и весело.
Серёга Зимин сыпал анекдотами, Глеб пел свои песни, млея от взгляда Алёны, не спускавшей с него глаз. Гришка Кожин, замечая это, вливал в себя один стакан за другим, пьянея всё больше и больше.                Время приближалось к ночи. На какое-то время Глеб, поощряемый вниманием ребят и Алёны, настолько увлёкся собственным исполнением, что закрыл глаза и улетел на несколько минут из реальности. А когда открыл, в душу закралось нехорошее предчувствие: «Гришка?»
А Гришки с ними уже и не было. Исчез волжанин.
«Может в туалет вышел?» — подумал Глеб и продолжал солировать дальше.
Но когда и через пятнадцать минут Кожин не вернулся, тревога заставила Глеба передать гитару Серёге и отправиться вдоль поезда искать незадачливого товарища.                Один вагон, второй, третий, четвёртый, пятый. В тамбуре между пятым и шестым вагоном — Глеб не поверил своим глазам — навалившись спиной на входную дверь вагона, стоял Гришка, сжимая в объятиях толстуху брюнетку с явно кавказскими чертами лица.
— Гриня, ты чё? Пошли в вагон! — Ошарашено пробормотал Глеб.
— Уйди! Ты уже отобрал у меня одну любовь… Другую хочешь отобрать! Не дам! — Пьяно пробормотал Кожин и ещё крепче прижал толстуху к себе.
Но в это время дверь шестого вагона распахнулась, и из неё вывалили двое кавказцев в майках. Руки их были покрыты татуировками. И тут Глеб вспомнил: когда их провожали, на перроне предколхоза предупредил:
— У вас в поезде вагон с зеками. Амнистия в честь 9 мая. Так что поосторожней там. Не связывайтесь с ними!
Увидев девушку в объятиях чужого, кавказец заорал:
— Ты кто? А?! Сестра моя или проститутка?! Ану, в вагон пошла!
Толстуха, резко оттолкнув Гришку, который съехал спиной по двери и шлёпнулся на железную крышку, рванула в вагон. Один из зеков размахнулся ногой, чтобы ударить кавалера, ворующего чужих девушек, но Глеб был быстрее. Его подсечка швырнула зека на пол, а молниеносный хук в солнечное сплетение сложил второго расписного пополам. Первый стал подниматься с пола, но Глеб ногой добавил ему в грудь, и тот вновь приземлился.
Не дожидаясь пока противники опомнятся, Глеб рывком поднял на ноги Гришку и потащил его по коридору через пять вагонов. Тот пробовал сопротивляться, но сил у пьяного уже не оставалось, и только Глеб толкнул его на полку, тот тут же захрапел.
— Эй, пацаны! — Окликнул Глеб. — Сейчас тут будет вагон зеков. Готовьтесь! А вы, девчонки, брысь по верхним полкам! Быстро!
И только-только, как испуганные птички, девчонки залегли на верхотуре, дверь распахнулась и в вагон залила волна татуированых и потных тел. И понеслось.
Вот тут студентам и пригодилась наука боя ближнего, которую им Глеб преподавал почти полгода.
—Кия! Кия! Кия! — звучало то тут, то там. И хоть студенты показывали себя более умелыми, но зеки были злее, и потихоньку теснили их к первому купе, где уже спала профессор Зинаида Андреевна Попова.                Конечно, в узком пространстве прохода вагона и в оглушающих от девичьего визга купе драка получалась скомканной и трудной.
И тут Глеб заметил, как у одного из нападавших блеснул нож.
—Стоять! — завопил он громовым голосом — откуда и силы взялись.
Одним рывком вздёрнув с нижней полки ещё не совсем проснувшуюся Зинаиду Андреевну в ночной рубашке и выпихнув её вперёд перед собой, Глеб заорал:
— Вот наша старшая! С ней говорите!
При виде старой женщины с всколоченными седыми волосами и в неглиже кавказцы отпрянули назад. Один из них, отворачивая лицо и обращаясь к Зинаиде Андреевне, как к матери, пожаловался:
— Они сестру нашу увести хотели… И брата её отоварили…
— Так, всем успокоиться! — строгим профессорским тоном провозгласила вмиг врубившаяся в ситуацию Попова. — Виновных накажем, а вы, — обращаясь к зекам, кивнула она головой, — марш в свой вагон. Из зоны выйти не успели и вновь на зону нарываетесь?!
Чёрно-голубая волна отхлынула назад, и вскоре вагон был свободен от кавказцев. Над избитыми студентами хлопотали девчонки. И хоть Глебу удалось уложить троих, их его разбитого носа тоже струился ручеёк крови.
Алёна тут же оказалась рядом с мокрым полотенцем.  Движения её рук невольно причиняли Глебу боль, но забота девушки тронула его сердце. Другие девчонки хлопотали над пострадавшими ребятами, и это вмиг сплотило группу так, как не сплотили бы и годы учёбы. В Москву вернулись без приключений.

                ———————————--

                Продолжение в Главе 14